Элнет
Шрифт:
Все в камере заговорили сразу, перебивая друг друга. Кронштадтский матрос Власов распахнул рубаху на груди и, подступая к офицеру, закричал:
— Стреляйте, драконы! Колите штыками! Все рав-(Но нам здесь погибать от голода!
— Чего там с ними канителиться! — высунулся из-за спины офицера начальник тюрьмы. — Выходите по одному в коридор! Ну, быстро! Чего толчетесь, как овцы? Вывести всех до единого!
В камеру ворвалось с десяток надзирателей, они набросились на арестантов и поволокли их в коридор. В коридоре арестантов подхватывали солдаты, отводили
Григорий Петрович попал в одну камеру с рабочим-большевиком Герасимовым.
Они просидели вместе неделю. Герасимов много рассказывал Григорию Петровичу о деятельности большевиков, о Ленине, объяснял, за что воюют английские и французские империалисты, почему погнала на фронт своих солдат Германия, почему оказалась втянутой в эту войну Россия…
Через неделю Григорий Петрович заболел, и его положили в больницу.
В больнице кормили лучше, а лечили из рук вон плохо. Фельдшер не был злым человеком, но всех больных он считал симулянтами. Доктор, седовласый старик, заявлялся в больницу всего раз в неделю. Когда он входил, палату сразу наполнял запах винного перегара, и начиналась «выписка» больных. Всех, кого доктор находил здоровыми, а вернее тех, кто первым попадался ему на глаза, он отправлял обратно в камеры. Зачастую бывало так, что арестант с какой-нибудь пустяковой болячкой оставался в больнице, а тяжелобольной туберкулезник возвращался в общую камеру.
Григорий Петрович поправился не от лечения — болезнь осилил его молодой крепкий организм.
Из больницы Григория Петровича перевели в одиночную камеру.
2
— Макар Чужганов! — крикнул ефрейтор.
Сакар вытянулся и замер.
— Кто я? — спросил ефрейтор.
Сакар молчал.
— Повторяй за мной, — приказал ефрейтор. — Вы изволите быть господин ефрейтор.
— Вы изволь… косподин… епрейт…
— Как? — сердито рявкнул ефрейтор и с размаху ударил Сакара по щеке. Сакар покачнулся. Ефрейтор хлестнул его по-другой щеке. — Стой прямо!
Теперь почти не бывало такого дня, когда Сакара не били бы…
Началось с того, что стражники и урядники избили его во дворе деда Левентея. Потом на пути в Царевококшайск в ронгинском лесу его снова жестоко избили. Его били по голове чем-то мягким, но очень тяжелым. Наверное, мешком с песком. После этого Сакар перестал что-либо соображать.
Он помнит, словно сквозь сон, как урядник Варлам Яковлевич несколько раз повторил ему:
— Ефремов Захар умер, а ты — Макар Чужганов. Понял? Ма-кар Чуж-га-нов!
Потом он стоял раздетый догола перед какими-го людьми. Человек в белом халате и в очках, видно, доктор, сказал:
— Годен…
Сакар пришел в себя только в большой казарме. Он никак не мог понять, как попал сюда. Все почему-то называли его не Сакаром, а Макаром Чужгановым. Он пытался объяснить, что он не Макар Чужганов, а Захар Ефремов, но его никто не понимал. Он и ефрейтору сказал:
— Я не Макар Чужганов, я — Сакар, Захар Ефремов…
Но
— Что ты бормочешь непутевое! Я тебе такого Захара покажу, что всю дурь позабудешь!
В подтверждение своих слов ефрейтор показал Сакару кулак.
«Видно, здесь почему-то не любят моего имени», — решил Сакар и после этого уже никого не пытался убеждать, что его зовут не Макар, а Захар. Захар или Макар, не все ли равно?
В конце концов он с большими мучениями научился говорить ефрейтору: «Вы изволите быть господин ефрейтор». Однако на этом его страдания не кончились, самое тяжелое предстояло впереди. Этот ефрейтор бил, но не увечил. Вскоре ему дали чин младшего унтер-офицера и перевели в другой взвод. Захар попал к новому ефрейтору — рослому, черноглазому, со злым волчьим взглядом.
— Макар Чужганов, кто ты? — спросил новый ефрейтор.
Сакар молчал, раздумывая, то ли Макаром назваться, то ли Захаром? Кто его знает, нового ефрейтора, какой ему нужен ответ?..
— Повторяй за мною, — сказал ефрейтор. — Сто двадцать шестого полка пятой роты третьего взвода рядовой Макар Чужганов.
Пока Сакар выучил эти слова, он выплюнул с кровью два своих зуба. А пока зубрил, что «знамя есть священная хоругвь», лишился еще двух зубов.
Зато потом его ожидала радость: ему выдали новенькую винтовку. Блестящая, длинная, таящая в себе еще неизвестную силу, она напоминала Сакару элнетские леса.
Но вместо леса он очутился в товарном вагоне, и его повезли туда, где и в ясный день сверкают молнии и гремит гром…
В окопах — грязь, воняет гнилью. А в солдатском брюхе — вечно пустота. От грязи все тело свербит. Запустишь руку под рубаху, почешешься и поймаешь пару-другую вшей…
Сакар удивлялся, зачем это вдруг их пригнали сюда и засадили в окопы. Теперь он немного понимал по-русски и поэтому спросил лежавшего рядом солдата Ивана Волкова:
— Зачем тут сидим? Кто приказал?
Волков не удивился вопросу и зло ответил:
— Кто! Известно: царь, купцы да генералы…
Иван Волков, питерский рабочий — хороший человек: за все время ни разу не ударил, не обругал Сакара, не то, что другие.
Сакар хотел его расспросить еще кое о чем, н® в это время над ними начала рваться шрапнель. Они забились в укрытие. Час спустя Волкова убило.
Сакар выглянул из окопа, прямо на него шли хорошо одетые, рослые люди в остроконечных касках на головах.
В окопе сзади него кто-то крикнул:
— Огонь!
Сакар привык стрелять по белкам, зайцам, лисицам, волкам, а здесь идут живые люди… Как же стрелять по человеку? Он растерянно затоптался на месте и оглянулся назад.
— Вон куда стреляй! — Фельдфебель толкнул его в затылок.
Сакар стал стрелять в приближающихся к нему людей.
Люди в касках глупее зайцев. Те убегают от выстрела, петляют, а эти лезут прямо на винтовку.
Когда Сакар вогнал в магазин шестую обойму, люди в касках уже бежали обратно, многие из них остались лежать на земле. Атака немцев была отбита.