Эмблема с секрктом
Шрифт:
– Тогда о гладиолусах! – вмешался Том Бэнкс. – О твоих любимых цветах!
– Георгинах! – обиделась Элси. – Я выращиваю георгины! Ты даже не знаешь, какие у меня любимые цветы! Муж называется!
Обстановка осложнялась. Вечер может испортиться и перейти в обычные семейные разборки. Такого допустить нельзя!
– Георгины! Какое совпадение! – воскликнул я с самым восторженным видом. – Элси, я ведь тоже большой поклонник георгин!
Она окинула гостей победным
– Я в вас и не сомневалась, мистер Майер! Человек с тонкой душевной организацией не может не любить эти цветы! – Элси вперила в меня пылающий взор. – Вам больше нравятся шаровидные или нимфейные?
– Разумеется, шаровидные! – уверенно ответил я.
– А какой у вас любимый сорт? У меня, например, «Грейсленд»! А вы видели «Розовый закат»? Просто фантастика, правда?
На самом деле я понятия не имел, как эти георгины вообще выглядят. Из цветов я знал только розы, которые обычно дарил женщинам. Но в данный момент это не было важно.
– Я не видел «Розовый закат», – сказал я честно. – Зато видел кое-что другое. У нас в Германии вывели совершенно новый сорт георгина, который назвали в честь последнего полета «Атлантиса»… Угадайте – как?
– «НАСА»! – важно изрек Том. – Или «Закат».
– Нет, – сказал я. – Его так и назвали – «Атлантис». Красивейший бутон. Просто роскошный. Причем, как я слышал, у него очень длинный стебель…
– Мексиканские георгины бывают до шести метров! – вставила Элси.
– Может, еще выше. Как мне объяснили, это было сделано специально. Высота стебля сорта «Атлантис» подчеркивает тот факт, что последний шаттл работал на чрезвычайно высокой орбите…
Я посмотрел на Элси. «Надежда – мой компас земной, а удача – награда за смелость…»
– Да полная ерунда! – возмутилась она. – «Атлантис» работал на обычных 225 километрах! Это низкая орбита! Что это они выдумают там, у вас в Германии?
Я только развел руками: «Мол, знать не знаю, что эти дураки там себе думают, и никакого отношения к этим глупым мыслям не имею».
– Хотя нет, стоп! – перебила она. – Он же еще спутник должен был доставить на 788-й километр!
– Ого! Это гораздо выше! – обрадованно воскликнул я. – Очень высоко! Это в апогее, как я понимаю? Видите ли, чтобы читатель поверил в достоверность описанного, надо все время использовать специальные термины: научные, профессиональные… Апогей, перигей, этот, как его… Эксцентриситет!
– Вы очень добросовестный писатель, мистер Майер! – умилился Том. – Я хочу выпить за вашу скрупулезность и обстоятельность! И за успех ваших книг!
– Спасибо, спасибо! – Я со светской улыбкой тренькнул своим бокалом о
Вечер снова вошел в правильную колею дружеского застолья. Немец и четверо американцев веселились, говорили друг другу добрые слова, смеялись – словом, отдыхали на полную катушку, почти как русские. Если верить словам незабвенного Штирлица о том, что запоминается только последняя фраза, то сегодняшний вечер должен был запомниться моим гостям лишь анекдотами и довольно двусмысленными шутками, но никак не разговорами на космическую тему.
Потом к нам подошел озабоченный Ришар.
– Как вам понравилось мое фрикандо? – затаив дыхание, спросил он.
– Фрикандо было выше всяких похвал, – сказал я.
Ришар перевел дух и просиял.
– Я очень рад, месье Майер! На десерт могу предложить черничный мусс, мраморный сорбе, двенадцать видов мороженого… – Он принялся терпеливо перечислять длинный список всяких вкусностей. И за столом вспыхнула оживленная дискуссия, что именно лучше выбрать.
Через полтора часа Джон и Барбара стали собираться. Я проводил довольную пару до выхода. Прощались мы не как друзья – как близкие родственники.
– Спасибо, мистер Майер, все было просто великолепно, – широко улыбаясь, Джон долго тряс мне руку, а красотка Барбара даже чмокнула в обе щеки.
– Я никогда не ела таких вкусностей! – восторженно воскликнула она. – А вкус этих вин запомню на всю жизнь!
Я чуть не прослезился и, глядя вслед уходящим молодым людям, мысленно махал безупречно-белоснежным платком.
Вернувшись к столу, я обнаружил Тома Бэнкса сильно пьяным. Элси пошла в туалет, а он, навалившись на стол, смотрел на меня бессмысленными глазами.
– Что ж, м-м… Все было очень м-мило… Оч-чень дружеская атмосфера, дорогое угощение…
Момент был подходящий.
– Это только малая толика моей признательности вам, – достав из внутреннего кармана пухлый конверт, я положил его на белую скатерть перед Томом. – Ваши консультации оказали мне неоценимую помощь…
– Что это?
Пиар-менеджер открыл конверт, перебрал плотную пачку новеньких стодолларовых купюр и, немного протрезвев, повторил:
– Что это?
– Пять тысяч долларов, – беспечно ответил Зигфрид Майер. – Ваш гонорар за литературное консультирование.
От следующей минуты многое зависело. Том Бэнкс на миг задумался и быстро спрятал конверт в карман.
– С удовлетворением принимается! – важно объявил он. – Вы честный и порядочный человек, мистер Майер.