Емельян Пугачев (Книга 1)
Шрифт:
Казаки были в одних рубахах. Сложенные чекмени ремнями прикручены к седлу. Пугачев первым соскочил на землю и стал разминать затекшие ноги. Он взглянул озорными глазами на Ваньку Семибратова, устало слезавшего с седла, хлопнул себя по бедрам и раскатисто захохотал: на самом заду парня, обнажив тело, зияла прореха размером с большую сковородку.
– Эк тебя пронимает, бородатого лешегона, – ощупывая голый зад, уныло пробормотал Ванька Семибратов. Он суетливо стал искать выдранный клок штанов и на седле, и под седлом, и возле коня –
– Чего ж делать-та?..
Тогда Пугачев схватился за живот и от неудержимого хохота повалился на землю.
Семибратов подбежал к нему и пнул его сапогом в бок.
– Черт, сатана, – сердито надул он губы и стал Пугачева упрекать:
– Вот украл барских-то лошадей, а пастухам из-за тебя от барина бучка будет.
– Ишь ты, жалостливый какой… Пастухи завсегда оправдаются, раз мы двух псов зарубили. А мы по крайности от петли спаслись.
Тут пререкания меж ними оборвались: вздымая дорожную пыль, скакал на них всадник.
– Варсонофий! – в один голос заорали казаки.
– Казаченьки! Родные!.. – артиллерист Перешиби-Нос спрыгнул с незаседланной лошади и бросился обнимать казаков. – Едва утек. Бог спас, а то бы… Ну до чего я радехонек, что с вами встренулся.
– Куда же ты теперь, Варсонофий?
– Я больше не солдат, ребята… Порешил в бегах быть. А то живота лишат беспременно. Уж-ко что будет там!
Чтобы не попадаться на глаза, они укрылись до сумерек в лесной трущобе. Расположившись у костра в заросшей ельником балке, они принялись за обед, две бутылочки барского вина достали.
– Ой, что-то подеется с крестьянством, – проговорил Перешиби-Нос, и усатое, в оспинах, лицо его стало печальным. – Наипаче опасаюсь за родителев за своих.
– Крови много прольется, а толку ни на эстолько, – сказал Пугачев. – Ни к чему это.
– Таких вот войнишек много на Руси… Пых-пых и погасло. Для крестьянства ничем-чего, одно душевредство… А барам хоть бы хрен.
Пугачев подумал и сказал:
– Вот коли б способа оказались все крестьянство зараз взбулгачить, дело бы.
– Мысли твои одобрительные, ладные мысли, – сказал Перешиби-Нос, и угрюмые глаза его оживились. – В мыслях-то всяко можно рассудить, а поди-ка, сунься… Ого!
– Да, подходящих способов не чутко, чтобы зараз всех мужиков взбулгачить, – вздохнув, согласился Пугачев. – И откуль взялись эти баре?
Кто их по всей земле понасадил, кто крестьян на поругание им отдал? От царей, что ли, повелось?
– Ничего не от царей, – возразил Перешиби-Нос, отхлебнув вина из бутылки и закусывая хлебом. Он, как и все старые солдаты, любил пофилософствовать. – Это от бога. Уж так устроено. А цари тоже из дворян на царство сажались. Народ сажал их. Взять царя Михайлу Федорыча, он боярин был, Романов. А кто до него царствовал, пес его ведает. Хошь и грамотный я, а ни хрена про царей не смыслю.
– Да нешто грамотный
– Грамотный, – не без гордости сказал Варсонофий, вытер губы и рыгнул. – Я в денщиках у офицера Першина был, евонная любовница займовалась со мной, спасибо, поучила. А ты, Омельян, темный?
Пугачеву стало стыдно, он смущенно замигал, задвигал бровями и сказал, краснея:
– Я дюже грамотный был, понимаешь, пономарь учил меня грамоте-то. Да упал я, чуешь, с дерева на Прусской войне, вдарился головой о каменья. С той поры, чуешь, всюе память отшибло. Как корова слизнула языком. Ужо время будет в дороге, поучи меня, Варсонофий… Ты приделяйся пока что к нам…
Был солнечный день, а в хвойном густом лесу стояла прохладная сутемень. Все трое завалились спать, седла в головы. На спящих сразу насели комары и мураши, но после вина и усталости беглецам спалось крепко.
Ни Ванька Семибратов, ни лежащий рядом с ним Варсонофий не могли сразу сообразить, что с ними происходит, – проснулись связанными по рукам: два драгуна, насев на них, крутили им веревками ноги.
– Караул! – заорал спросонок Ванька.
А два других здоровецких драгуна работали над лежащим Пугачевым.
– Геть, геть! – кричал, вырываясь, Пугачев. В момент подогнув ноги, он с такой силой ударил ими большеносого драгуна в брюхо, что тот закувыркался, как заяц с горы, а другого он сгреб за горло и давнул. Тот выкатил глаза и захрипел. К Пугачеву бросились от связанных еще два драгуна, Пугачев вскочил и, оскалив зубы, стал отбиваться, как от собак медведь. Надавав им тумаков, он поймал закомелистую орясину и размахнулся ею, яростно крича:
– Убью! Только сунься…
Драгуны отбежали прочь. Старший скомандовал:
– Стреляй!..
Драгуны направили на Пугачева четыре ружья. Плачущий Ванька Семибратов вопил:
– Омелька, сдавайся, сдавайся, скорее! Ой, смертынька…
Связанный Варсонофий с усилием приподнялся, крикнул драгунам:
– Солдаты! Братцы… Что вы делаете, в своего стреляете…
Пугачев отшвырнул жердину и миролюбиво сел. Солдаты опустили ружья и опасливо стали подходить к беглецам.
– Вы арестованные, – тяжело пыхтя, сказал старший драгун со шрамом поперек щеки. – Нам приказано схватить вас и в Большие Травы доставить.
Беглецы молчали. Варсонофий спросил:
– А чего же нам будет там?
– Петля, – ответил драгун.
Длительное молчание. Ванька Семибратов плаксиво скосоротился.
Варсонофий Перешиби-Нос, вздохнув, сказал:
– Спасибо. Видать, вы солдаты добрые. К своему же брату жалости у вас много, – и большие усы его задрожали.
– Мы присягу сполняем, – с раздражением ответил старший. – Вот приведем вас, вы упадите в ноги барину да начальству, покатайтесь, авось помилуют. Я вам добра желаю…