Емельян Пугачев (Книга 1)

Шишков Вячеслав Яковлевич

– Ты нам добра желаешь, в воду пихаешь, а мы на берег лезем, жить хотим, – подняв голову и посматривая исподлобья на драгуна, насмешливо сказал Пугачев. – Ужо-ко вам медалей дадут да по гривеннику денег за удальство, что своих, как Юда, предали. Ну, у меня медалей для вас нетути, а есть вино. Пять бутылок. Желаете выпить?

– На деле мы не пьем, – сказал старший и стал натрушивать из ладунки порох на пистолетную полку. – А твое вино все едино нашим будет. Собирайтесь-ка!

– Эх, жалко, у меня сабля хряпнула пополам, – прищурившись на старшего,

сказал Пугачев, – а то я показал бы тебе, как с плеч головы летят.

Драгуны, озлобленные, стояли в настороженных позах, готовые пистолеты в руках. Старший закричал на Пугачева:

– Больно-то не запугивай, мы не трусливого десятка! Как бы твоей толстой шее в петлю не угодить. Мне сказывали про тебя. Ты наиглавный возмутитель. Пугач-казак!

– Небось, и я не из трусливых. Я и ожгусь, не затужу, – огрызнулся Пугачев.

– Вот что, драгуны, голуби мои, – ласково начал Перешиби-Нос. – Ведь мы не за кого-нибудь, а за крестьянство вступились. А ведь вы и сами из крестьян. На нашем месте, может статься, такожде и вы поступили бы. Мы супротив сучьего барина, ерш ему в бок, к мужикам пристали. Не вам бы, голуби мои, ловить нас да по мужикам стрелять. Бар, а не мужиков изничтожать надо!

Старший, глядя в землю, сказал:

– Ничего не поделаешь: присяга. С нас взыск.

– А вы, ребята, видали ее величества замученного капрала Капустина, весь в медалях? – спросил Пугачев.

– Нет, не видали такого, – сказал старший.

– Ну-к побачьте. Он в селе Большие Травы в гробу лежит. На Прусской войне он кровь проливал, а сучий барин в одночасье застегал его насмерть.

Вот кровопивца какого вас пригнали защищать.

Драгуны смутились, переглянулись друг с другом и потупились.

– Да неужли правда это? – спросил старший и сел.

Перешиби-Нос как очевидец во всех подробностях пересказал происшедшее в селе Большие Травы.

– А ну, развязать им руки-ноги, – приказал старший, глаза и голос его подобрели. – Ладно, – сказал он, – будь, что будет, а мы вас не потрогаем, только коней заберем.

– Забирайте. Не жаль, – проговорил Пугачев, незаметно подмигнув Перешиби-Носу. – Ванька! Тягай вина сюда, хлеб тащи, лук, свинина копченая тамотка есть. А это вот вам, приятели-драгуны, примите-ка, – и Пугачев, вынув из шапки червонец, подал его старшему.

Глаза драгунов заблестели, губы приятно улыбнулись: «этакое богатство свалилось, по два с полтиной на рыло», а Ванька Семибратов, видя щедрость Пугачева, сразу заскучал и в душе обозвал приятеля дурнем.

Лошадей драгуны расседлали, пустили пастись, подживили костер, началась пирушка. Пугачев откупорил шилом пять бутылок, каждую попробовал, две бутылки самого крепкого вина поставил в холодок. Пили по очереди из деревянной чашки. Было жарко, вино ударило в головы. Стали петь походные песни, стали обниматься. Старший драгун, покрутив усы и ударив себя в грудь, закричал:

– Меня самого сколько разов шпицрутенами, бывало, истязали… А царской службе моей осьмнадцать лет. Медалью награжден. А полковник наш – зверь, чуть

что, по зубам норовит, – он затряс головой, высморкался и заплакал.

Три молодых драгуна тоже захмелели, они распоясались, сбросили ладунки, поснимали мундиры, никого не слушая, кричали все вместе какую-то несуразицу, лезли целоваться к старшему:

– Отец наш… Отец наш… Иван Назарыч… Умр-р-рем!.. Служба…

Ур-ра… Турку бить… А мужика – ни-ни!..

– Бар бить!.. Они гаже турок! – кричал и Пугачев.

Беглецы пили мало, но и они были пьяны. А пьяней всех – Пугачев. С удалью напевая песни и приплясывая, он из оврага было покарабкался наверх, но четыре раза, под взрывы хохота драгунов, впереверт кувыркался по откосу.

Выписывая вавилоны, он достал из холодка две бутылки крепкого вина и стал угощать драгунов:

– Пейте-кося… За батьковщину! И-эх, разнопьяное винцо-пойлице!..

Вино было забористое, обжигало рот. Старший, хватив залпом, выпучил глаза, уперся кулаками в землю, опустил голову, фыркнул, как кот, и весь судорожно передернулся. Пугачев, покачиваясь, налил по второй.

– Теперь за дружбу нашу, за побратимство! Вестивал саблея… – выборматывал он слышанные от «доброго барина» словечки.

– А сам-от чего не пьешь, казак?

– Ку-у-ды тут, – отмахнулся Пугачев и дал такой крен, что еле удержался на ногах. – Мы ведь еще до солнышка употчивались. Эй, Варсонофий! Ванька!..

Но оба его товарища, широко раскинув руки, разбросав ноги, напропалую храпели. Пугачев захохотал, икнул, промямлил:

– Пья-пья… пьяные хари… Мордофили…

Драгуны хватали по второй, по третьей. И не успела еще откуковать кукушка, как все четверо они бесчувственно повалились на землю, что-то пробормотали, покричали и уснули.

Пугачев поглядел на них, ухмыльнулся и тоже прилег возле своих.

Кукушка опять закуковала, красноголовый дятел прилетел, запальчиво застучал по стволине стальным носом, как трещотка.

Когда драгуны захрапели, Пугачев приподнялся и тихо сказал:

– Ребята, пора.

Все трое пошли ловить и седлать коней. Ванька предлагал взять у драгунов пистолеты и ружья.

– Не можно этого, – строго сказал Пугачев. – Пошто ж солдат под палки подводить… Забудь и думать.

Перешиби-Нос после слов Пугачева даже драгунского седла не взял, а вот как надо бы… Теперь им особенно-то опасаться в дороге нечего, можно ехать большаком. Ванька Семибратов у костра замешкался, он обшаривал карманы старшего драгуна.

Взмахнули нагайками, поехали. Пугачев оглянулся на храпевших драгунов, засмеялся и сказал:

– Присяга…

Пробирались сквозь чащу. Семибратов подал Пугачеву золотой червонец.

– На, схорони. Нам пригодится, а им не за что… А и ловко же ты, анчутка, пьяным-то прикинулся. А глядя на тебя – и мы.

– Слышь-ка, Варсонофий, – начал Пугачев. Но тот быстро перебил его.

– Ах, ерш те в бок! Что же я, баран… Ведь пожарище там, ребята, страшенный на селе-то… Два барских сеновала да гумно запалили мужики…