Емельян Пугачев (Книга 2)
Шрифт:
– Да к какому батюшке-то? – захохотал Перфильев, с большим любопытством присматриваясь к захмелевшему купцу.
– А вот как дойдем до него, тогда и угляжу, к какому: к воскресшему ли батюшке, али к умному разбойничку! Ежели есть он истинный царь, а замест него в Невском монастыре похожего на него человека погребению предали, я тут же оборочусь к царю спиной да и заявлю в народ: хоть ты и государь был, Петр Федорыч, а только не в своем уме царствовал, баба ты в повойнике, а не царь!.. – Хряпов чем дальше, тем больше волновался, он вспотел на морозе, голос его стал сиплым, крикливым, занозистым. –
Давай оба вместях, оба враз царствовать! Покажем свету, что и чрез разбой правда открыться может! – по пухлым морщинистым щекам его, по бороде текли слезы. – Ой, братцы, мужик я, мясник я, так уж замест коров стану резать я помещиков и прочих душителей мужичьих!.. Эх, братцы!.. Еще бы винца мне, разбойничку, а! – Он бил себя опухшими кулаками в грудь и всячески спьяна юродствовал.
Перфильев толкнул Герасимова в бок, и они исподволь покинули гуляк.
Полковник Чернышев, не получая никаких распоряжений от Кара, в ночь на 13 ноября выступил к Чернореченской крепости с целью пробраться в Оренбург. Он отправил губернатору Рейнсдорпу двух казаков с просьбой оказать его отряду содействие.
Гонцы еще не успели прибыть в Оренбург, как Рейнсдорп получил рапорт бригадира Корфа, что ночью 12 ноября он остановится в двадцати верстах от Оренбурга. Губернатор тотчас отправил как Корфу, так и Чернышеву приказание выступить со своих ночлегов одновременно, на рассвете, и направиться к Оренбургу со всеми военными предосторожностями.
Однако губернаторские гонцы были схвачены в дороге расторопными мятежниками, и это обстоятельство открыло карты Пугачёву.
Полковник Петр Матвеевич Чернышев в первом часу ночи на 14 ноября прибыл в Чернореченскую крепость, разместил свой отряд по квартирам и лишь расположился на ночлег в доме священника, как к нему постучались. Вошел с двумя казаками только что прибывший в Чернореченскую сакмарский атаман Углецкий.
– Я вас должен предупредить, господин полковник, – сказал он, – что силы злодея весьма порядочные. И ваш отряд непременно будет атакован, ежели вам не удастся пройти как-нибудь скрадом. Мой совет – вам надлежит выступить сейчас: может, в темноте и проскочите.
– Да что-о вы, право… – опешил Чернышев.
– Да уж поверьте!
– Но я не имею точных указаний ни от Кара, ни от губернатора Рейнсдорпа, к коему отправлены мною два казака.
– Ваши казаки наверняка пойманы врагом. Что касаемо генерала Кара, то он разбит и отступил, а высланная в помощь ему гренадерская рота схвачена Пугачёвцами и угнана самозванцу в лагерь.
– Да что-о вы, – опять протянул крайне озадаченный Чернышев, прислушиваясь к какому-то гаму за окном.
Через двойные рамы долетало: «Не имеешь права, подлюга!» – «Какие мы Пугачёвцы… Сперва расчухай!..» – «Не хватай за глотку, а то нос отгрызу и выплюну!»
В опрятную комнату с накрахмаленными занавесками и чижиком под потолком вбежал запыхавшийся адъютант:
– Господин полковник!
Вскоре ввалилась к Чернышеву шумная толпа: чернышевские солдаты притащили пятерых Пугачёвцев.
– Вот, ваше высокоблагородие, – едва переводя дыхание, прохрипел старый капрал. – Пошли мы, уж не погневайтесь, в шинок, конешно, в корчму.
А эти молодчики там водку хлещут. Ну, мы не знаем, кто такие, может, местного гарнизону, а шинкарь и шепчет мне: «Хватайте, это изменники, от самозванца утекли…»
– Кто вы такие, молодцы? – перебил капрала Чернышев, потряхивая седеющей головою.
– Дозвольте! – выдвинулся из толпы бравый, безбородый, в рыжих усах, казак. – Нас, казаков-бунтовщиков, четверо, а пятый – это солдат, он не наш…
– Я, ваше высокоблагородие, рядовой крепостного гарнизона Крылов, – и толстогубый, с водянистыми глазами, солдат шагнул вперед. – При сшибке я к злодеям в полон попал, а третьего дня от воров бежал, теперь здеся-ка скрываюсь…
– Дозвольте! – перебил его рыжеусый и заиграл глазами. – Каемся, мы, четверо казаков, у батюшки служили по глупости. А вот уж третий день, как тоже утекли… Батюшка-т не батюшка, а первый лиходей оказался, вор!.. Ему бы людей вешать… Вот, ваше высокоблагородие, хошь верьте – хошь нет…
Хошь жилы из нас тяните… Обидел меня батюшка, вот как обидел…
Принародно по зубам дал… А я ли ему не служил по глупости… – казак зафыркал носом и плаксиво скосоротился, прикрываясь широкой ладонью.
– А нас не мордовал батюшка, что ли? – подали голос остальные трое Пугачёвцев. – Он только своих яицких жалует, а мы, слава богу, илецкие…
Как добро делить, он все себе да себе, а нам фига с маслом…
– Не в том дело! – выкрикнул рыжеусый, тараща на Чернышева заплаканные глаза. – Дозвольте! А зазорно стало нам в изменниках великой государыне ходить. Ведь мы не слепые щенята, ведь мы понимаем, васкородие, долго ли, коротко ли, а самозваному царю крышка… – и рыжеусый, а с ним и остальные повалились пред Чернышевым на колени. – Ваше высокоблагородие!
Помилуйте нас, охлопочите нам прощение, примите к себе на службу хошь в самые последние обозные…
– Изменники! – поднялся широкоплечий Чернышев и сердито затопал на них. – Как вам, чертовы дети, могу верить, раз вы присяге изменили?!
Повесить вас мало…
– Нас, ваше высокоблагородие, и Пугач грозил повесить… Уж схваченные были, да угодники святые пособили утечь от виселицы-то!
Господи, батюшка! Так где же нам оправдаться-то? – стал в отчаянии заламывать руки рыжеусый казак. – Помилуйте, не дайте душе загинуть! Ведь мы молодые, вся жизня впереди… А уж мы вам службу сослужим. Васкородие, миленькие…
– Какую вы, мерзавцы, можете сослужить мне службу?
– А вот какую, – и рыжеусый Пугачёвец поднялся с колен. – Ежели вы пробудете здесь в Чернореченской до утра, так не сдобровать вам: Пугач непременно атакует вас, и вам, васкородие, со своей командой супротив злодея устоять будет не можно… У него силищи много, уж мы-то, васкородие, знаем, доподлинно…
– Вот видите, господин полковник, – вмешался молчавший атаман Углецкий, – стало быть, я дело вам советовал… Надо немедля выступать вам.