Емельян Пугачев. Книга 1
Шрифт:
— Верно! Воинским отпором… Чего терпеть!.. — по-боевому откликнулась толпа.
На другой день в избу сотника вошли три казака старшинской стороны.
— Генерал-майор Траубенберг приказал спросить, имеется ли у тебя указ, по которому ты мутишь народ?
— Указа нет, — сдвинув брови, сурово ответил Кирпичников.
— Думаешь ли ты круг собирать?
— Я не атаман.
— Хоть и не атаман, да войско слушается тебя больше, чем атамана.
— Уходите! — крикнул на них
Удивленный таким поведением Кирпичникова, генерал пожал плечами и нервно поскреб плохо выбритую щеку.
— Ну я ж его, бунтаря, проучу.
Бывшему в войсковой канцелярии старшине Окутину он сказал:
— Будь друг, сходи, пожалуй, к Кирпичникову, прикажи ему от моего имени, чтоб немедля шел сюда. Атаман, старшины и послушная сторона желают услыхать от него, что воспоследовало по челобитью их в Санкт-Петербурге?
Мы соберем круг.
Как только Окутин стал стучаться к Кирпичникову, тот выскочил из избы, дал старшине по шее и с бранью столкнул его с крыльца.
— А-а-а… Ты старшину бить?! — заорал тот. — Ведь я полковник!..
Кирпичников затрясся и выхватил из ножен саблю.
— Уходи, покуда я из тебя двух полковников не сделал!.. Казаки, гоните его, собаку, со двора!..
Траубенберг, выслушав побитого Окутина, вспылил. В его груди закипело. Он прикидывал в уме собственные карты и карты своего упорного противника. Игра начинала становиться рискованной — он сильно побаивался навлечь на себя недовольство при дворе, ему хотелось поэтому всеми силами без шума умиротворить непослушную сторону казаков. Он послал к Кирпичникову депутацию из тридцати казаков с дьяком во главе и с тем же старшиной Окутиным — пусть они как можно резоннее втолкуют Кирпичникову, что так своевольничать нельзя, и пусть тихо-смирно приведут его в войсковую канцелярию.
Отряд спокойно, не борзясь, вошел во двор сотника Кирпичникова.
Казаки легонько постучали в дверь. Ответа не было. Они постучали покрепче.
Из сенец хозяйка закричала:
— Нет самого! Ушел.
— В баню, что ли? — Казаки осмотрели баню — пусто. Осмотрели сеновал и хлев. Пусто. Опять стали стучать в дверь, стали ломиться и кричать:
— Открой! По приказу его превосходительства.
На крик и грохот начали выбегать соседки, останавливаться прохожие.
Быстро собралась буйная толпа казаков непослушной стороны.
— Наших бьют! — кричали они. — Хватай старшинских приспешников. Имай под свой караул!
Загорелось побоище. Казаки вязали друг друга, таскали пленных всяк в свою сторону. Трое бородатых казаков были схвачены старшинской стороной и на арканах уведены в войсковую канцелярию. Генерал Траубенберг приказал выдрать их на площади плетьми, посадить под караул.
Оскорбленная этим непослушная сторона воинственно приняла вызов Траубенберга. В казачью кровь вломился
По Толкачевой (она же Кабанкина) улице, выходившей окнами на берег Яика, стали со всего города стекаться непослушной стороны казаки. На берегу запылали для сугрева огнистые костры..
Огромное скопище непослушных расставило по улицам собственные пикеты с приказом всех выходящих из своих домов казаков старшинской стороны ловить и сажать под караул. А сотники из бедняцких семей разослали повестки, чтоб все непослушные — как городские, так и живущие по хуторам и форпостам, и стар и млад, — тем же часом собрались на совещание в Толкачеву улицу.
И вскоре со всех сторон начали стекаться непослушные, кто верхом, кто в санях, кто пеший.
Вся Толкачева и прилежащие к ней улицы, соседние дворы и избы наполнились народом. Зажигались новые костры, похрапывали лошади, слышались гиканье, задорные разговоры, крик. В толпе много воинственных казачек-женщин. То боевым выкриком, то насмешливым ядреным, под хохот толпы, словом они наддавали пылу, подогревали настроение.
Оставшимся в своих домах казакам старшинской стороны стало страшно.
Им ежеминутно угрожали насилия от казацкой бедноты. Спасая себя, они под прикрытием морозных сумерек по одному, по два прокрадывались к войсковой канцелярии под защиту пушек. Туда же невесть с чего потащились в ночную пору подозрительные возы с сеном, с соломой, с барахлом.
— Стой! — закричали возле церкви пикетчики и засмеялись, окружив ползущий мимо них воз сена, из которого торчали ноги.
Баба испуганно стегнула лошаденку.
— Стой, кума, стой! — и молодой губастый казак Ермилка, уцепившись ручищами за торчавшие бахилы, выволок из сена икряного широкоплечего бородача.
— Здорово, Акинфиев! Куда собрался? — с хохотом загалдели пикетчики.
— А ну-ка, братцы, у кого пика повострей? Надо воз прощупать, авось еще рыбину проткнем… Ха-ха! — поозорному громко закричал веселый Ермилка и выхватил пику у соседа.
— Погодь, толсторожий! — заплакав, что есть силы заорала тетка. — Там ощо хозяин мой…
Вдруг весь воз вздрогнул и снизу доверху зашевелился, из сена вылезли еще четыре бородача с короткими винтовками. Посапывая и пыхтя, они конфузливо сдернули с голов шапки. Старик сказал пикетчикам:
— Не трожьте нас, ребята. Не делайте нам бесчестья…
— И не совестно вашим харям-то, казаки? — обрушились на них пикетчики. — Богатых защищать лезете да администрацию набеглую?.. А сами-то вы кто? Голытьба ведь…
— Точно, голытьба, — глядя в землю, забурчали пойманные. — Мы в долгах ходим у богатеев да у старшин… Вот и опасаемся перечить-то…
— Айда, приклоняйтесь в непослушную. А нет — шубы перешивать учнем вас, пыль полетит, — потряс губастый Ермилка нагайкой.
Баба по-злому заголосила, заругалась: