Емельян Пугачев. Книга 2
Шрифт:
— За мной, детушки! — поравнявшись с ними, огневым голосом закричал он.
Падуров в пылу перестрелки заметил, как яицкие казаки взяли путь к Егорьевской церкви, а впереди них — Пугачёв.
— Ба! Государь! — увидав Пугачёва, вне себя заорал Падуров. — Эй, оренбуржцы!.. Собирай наших. Айда за государем! — И он с горстью своих поскакал за отрядом яицких казаков.
Шигаев тем временем ударил со своей толпой на отступавшего в батальонном каре Валленштерна. Его сильный отряд, отстреливаясь из пушек и ружей, подбирая своих раненых, полным ходом спешил к распахнутым
— Наддай, наддай, детушки! — поощрял Пугачёв скачущих за ним и впереди него казаков. — Рви кочки, ровняй бугры, держи хвосты козырем!
— Ура, ура! — голосисто гремели казаки, взяв наперевес пики и поспешая за государем. В их сердце отвага, огонь, в широко открытых глазах нет и тени страха.
А вот и Егорьевская церковь, вот он — ров, вот — вал, а за валом в таинственном сумраке взбудораженный город.
Пугачёв выхватил саблю.
— На штурм! На слом! — и с горячностью повел казаков в конном строю через глубокий ров к валу.
— Ги-ги-ги! — пронзительно орали скакавшие молодцы, держа свои пики навзлете.
И вдруг притаившийся враг полохнул на валу и на ближних батареях огнем пушек, ружей, мушкетов. Если б не спустившийся сумрак, смельчакам-Пугачёвцам досталось бы на орехи! Все-таки отпор был столь силен, гул многочисленных орудий и бой барабанов столь устрашителен, что казаки смешались, подстреленные их лошади взвивались свечой и падали, валились наземь раненые, убитые люди.
А на валу уже прогремела команда:
— В штыки!
Вновь набежавшие из резервов солдаты, хватив по стакану водки, с хриплым ревом «ура» ринулись в гущу конников.
Пугачёв, Падуров, Фатьма, Зарубин-Чика, Пустобаев и многие другие рубились, как богатыри. Ермилка остервенело орудовал пикой.
Пугачёв во весь голос кричал солдатне:
— Изменники! Согрубители! Так-то вы встречаете государя? Ну, я ж припомню вам окаянство ваше!..
— Сам! Сам!.. Емелька это!.. Имай, хватай! — орали солдаты и без голов, без рук, рассеченные от плеча до бедра, хлопались о землю замертво.
Вот стегнула крепостная картечь в гущу схватки в своих и чужих, а солдат из-за вала набегает все больше и больше. Вот защитники крепости выволокли на лафетах две пушки, забили картечью…
— Назад!.. — громогласно скомандовал Пугачёв.
Ермилка резко затрубил отбой. Казаки отхлынули прочь и мигом рассыпались по степи, по сыртам. Защитники стали подбирать во рву убитых и раненых.
Крепость еще долго гудела от пушечных выстрелов. На башне отбили семь часов вечера. В Егорьевской церкви показался огонь. Там Пугачёвцы разложили большие костры. Возле костров неумелые дрожащие руки перевязывали раненых. Чугунные плиты церковного пола оросились кровью.
Протяжные стоны, крики и тут же ядреные шутки с перцем крепких словечек.
В полночь обер-комендант Валленштерн и начальник полиции Лихачев чинили доклады Рейнсдорпу. Комендант сетовал на большой расход ядер и пороху. По подсчету было с крепости выпалено 1643
Начальник полиции доложил, что убито по городу восемь мирян, в их числе именитый купец Кочнев.
— Как, Кочнев умираль? — удивился губернатор.
— Ему перешибло руку, ваше высокопревосходительство, сильно раздробило кость. Сначала костоправ пользовал его, потом доктор. Доктор руку отнял по самое плечо, через что оный купец час тому назад помер.
— Ах, какой несчасть, какой несчасть, — скорбно качал головой губернатор. Он Кочнева уважал за его огромное состояние, нажитое… о, нет! совсем не мошенничеством, совсем не хапужничеством каким-нибудь. — Жаль, жаль, — бормотал губернатор. И, обратясь к Валленштерну:
— Да, ваше превосходительство, господин обер-комендант… Силы неприятеля велики, силы ошень грома-а-дны… И без скорая помощь извне нам не сдобровать.
— Не так страшен черт, ваше высокопревосходительство, — ответил пучеглазый Валленштерн, губы его насмешливо дернулись. — Людства у него хоть отбавляй, а регулярной силы весьма мало. Хотя, по правде-то молвить, в тактике этот Пугач кой-что смыслит. Я чаю, сей вор в военном искусстве не хуже иных наших… полководцев.
Губернатор поморщился, приняв очередную обиду коменданта на свой счет, рыжие букли на его выпуклом лбу задрожали. Плотный, грубоватый Валленштерн, прогремев шпорами вперед и назад, сказал как бы мельком:
— Между прочим, мне было доложено, якобы на приступе против Егорьевской церкви вел казаков сам Пугачёв.
— Шо? Сам Пугашев?.. Очшень хорошо, чтоб не сказать более… Пффе…
— И, в пику обидчику, делая руками хватательные жесты, он бросил:
— Так что ж вы его ату-ату? Опять вы прозеваль, проворонищь! И говорите о сем спокойно…
— Я в этот момент, как вам известно, был вне крепости, а против Пугачёва на валу стояли вы, генерал… Почему же не изволили учинить это самое ату-ату? — И Валленштерн, глядя в упор на побледневшего губернатора, точно так же сделал руками хватательный жест.
Губернатор заерзал в кресле, а припудренное, в желтых веснушках, лицо его вспыхнуло и перекосилось.
— Вот вы всегда… всегда вы, господин обер-комендант, этак. Ваш тон, ваш тон… — мямлил губернатор, подыскивая наиболее сильное, но в пределах светских приличий, оскорбление.
Начальник полиции полковник Лихачев счел нужным как-либо пригасить начинавшуюся генеральскую перебранку. Он решился прервать губернатора.
— Простите великодушно, ваше высокопревосходительство, — щелкнул он шпорами и вкратце, но довольно ярким языком, рассказал, как недавний герой, купчик Полуехтов, проявил при несчастном случае с Кочневым непонятную трусость. — Он испугался гораздо больше, чем престарелый отец протопоп. Когда все, даже слабые дамы, бросились к пострадавшему Кочневу, купчик бежал по улице и таким благим матом вопил «караул», что от него шарахались верблюды…