Эмиссары
Шрифт:
– И ничего не бойся, - добавил Эргемар, поднимаясь вслед за ней на второй этаж.
– Мы дома, и с нами ничего не случится. Не в лесу же...
– Стин, ты всегда вооружаешься до зубов, когда тебя приглашают на романтичную прогулку в лес?
– засмеялась Эрна Канну.
Эстин Млиско, улыбнувшись в ответ, поправил за спиной ремень штурмового ружья.
– Привычка, не обращай внимания. Кстати, может, сегодня проведем ночь в более комфортных условиях?
– И с чего ты вдруг стал таким изнеженным?
– Эрна ухватила его за руку и притянула к себе.
– То сам вытаскиваешь меня на полянку - мол, та кровать скрипит, другая - слишком узкая, приучил, так сказать, девушку к полевым условиям,
– Идем, - Млиско покорно принял от Эрны скатанное в рулон покрывало из маскировочной ткани.
– Только на всякий случай возьми пистолет, ладно?
– Ладно, - Эрна озабоченно посмотрела на него.
– Давай сюда... Только т-с-с, тихо!... Пойдем потихоньку, тут, похоже, еще один серьезный разговор намечается. Ох, окрутит командира эта белобрысая!...
– Скажи, я тебе не нравлюсь?
– спросила Эллью, в упор глядя на Дилера Дакселя.
Даксель тихо вздохнул.
– Ты очень красивая девушка, - сказал он мягко.
– И мне приятно на тебя смотреть...
– Тогда что же тебе мешает? Я тебя выбрала, я хочу быть с тобой. Почему ты мне отказываешь?
– Вообще-то, я уже, так сказать, занят, - осторожно заметил Даксель.
– У меня есть жена, которую я очень люблю, и двое детей.
– Но они там, а мы - здесь, - Элльи не собиралась уступать.
– И ты раньше не хранил ей верность, я знаю!
Даксель снова вздохнул.
– Тогда были особые обстоятельства, - сказал он без особой надежды на успех.
– Смесь камеры смертников с борделем. Там очень трудно было удержаться.
– А разве сейчас не такие же обстоятельства? Не известно, что с нами будет через неделю, будем ли мы вообще живы? А сегодня серебряная ночь, ночь любви! Я хочу, чтобы ты любил меня!
– Тебе же будет не достаточно одной ночи, - усмехнулся Даксель.
– Ты хочешь иметь всего меня, всего целиком. Но это невозможно.
– Почему невозможно?!
– повысила голос Эллью.
– Твоей жены здесь нет, и никогда не будет!
– Почему невозможно?
– грустно переспросил Даксель.
И в самом деле, почему красивая молодая девушка, которая сама бросается ему на шею, не вызывает у него ничего, кроме опасливого отторжения?
– Ты еще не очень хорошо понимаешь баргандский, но попробуй меня понять, - сказал он.
– И, пожалуйста, не обижайся, если я буду говорить тебе неприятные вещи. Ты очень молода, я старше тебя почти вдвое. Мы принадлежим к разным поколениям...
– Это ничего не значит!
– надула губки Эллью.
– Ты совсем не старый. Мой отец женился на моей матери, когда ему было сорок лет, а ей - восемнадцать. А мне уже исполнилось девятнадцать!
– Нет, дело не в этом. Просто ты еще не понимаешь, что значит - быть моей спутницей. Люди мне доверяют, они признали меня своим вожаком. Это означает, что я должен постоянно заниматься их проблемами, быть готовым, что в любую минуту ко мне может обратиться кто-нибудь, кому нужна помощь, совет или хотя бы участие. Это большая ответственность, и она изматывает. Моя женщина должна разделить со мной эти заботы, взять на себя часть этого груза, примириться с тем, что ей придется делить меня с другими людьми, которые тоже будут требовать моего внимания. Ты готова к этому? Наверное, нет. Ты красива, молода, ты хочешь, чтобы тебе было весело, ты любишь, когда тебе угождают, и злишься, когда что-то идет не по-твоему. Ты ведь захочешь командовать и мной, таков твой характер, и с этим ничего не поделаешь. А я не могу этого позволить. Чтобы руководить людьми, нужно, чтобы тебя уважали, а какое может быть уважение, если я начну прыгать вокруг тебя, как твои поклонники?! Я могу попробовать заставить тебя измениться,
– Дилер, я понимаю, что ты считаешь меня слишком маленькой, но я вырасту, я буду ждать! Обещай мне, что, если мы не вернемся на Филлину, ты тоже подождешь меня!
– Элльи, давай вернемся к этому вопросу, когда станет ясно, вернемся мы или нет, - с облегчением сказал Даксель.
– Хорошо, но у меня есть к тебе одна просьба, - Элльи сделала шажок, подойдя к нему почти вплотную.
– Сегодня ночь любви, и я хочу, чтобы ты стал моим первым мужчиной. У меня еще никого не было, и я не хочу никого, кроме тебя!
Даксель поперхнулся. Несколько секунд он мучительно выбирал, что хуже - согласиться или оставить своенравную и капризную девицу разгневанной и разочарованной, но природа, как говорится, взяла свое.
– Выполнить такую просьбу - большая честь для любого мужчины. Но, прошу тебя, только не надо претендовать на что-то большее!
– ...Я ни на что не претендую, - устало сказала Эрна Канну, машинально водя пальцем по гладкой коре дерева.
– Я знаю, что у тебя там осталась невеста. Просто мне кажется, что наши с тобой отношения переросли во что-то... большее, и я хочу, чтобы между нами не осталось никаких недомолвок.
– Знаешь, а я уже очень давно не вспоминал Лику, - со странной усмешкой произнес Млиско. Он сидел на стволе поваленного дерева, держа ружье между ногами.
– Мы были с ней всего-то три месяца. Познакомились на каких-то любительских соревнованиях по стрельбе, где она меня обставила по всем статьям. Вот я, наверное, поэтому и втрескался в нее по уши, а когда она быстренько повела дело к свадьбе, мне что-то и захотелось дать задний ход. Как же, я свободный наемник, вольная птица, и вдруг так попался. Вот и пошел я в Тороканские ворота. Вернулся оттуда, думаю, ну, теперь, судьба, а оно вот как повернуло... Как в какой-то другой жизни было... Я в... старые времена тоже много чего оставил позади. И ее, наверное, тоже...
– И меня? Когда-нибудь?
– Не знаю, - Млиско пожал плечами.
– Наверное, нет. Мы с тобой много пережили вместе. Раньше у меня не было такой близости. Ни с кем.
– Тогда ты должен знать. Видишь ли, Эстин, я преступница.
– А я вообще убийца.
– Ты солдат. А у солдата есть чужие и есть свои. А преступники, они - нелюди, для них все чужие.
Млиско поднял голову, но в темноте был виден только ее силуэт.
– Ты же не сидела, - сказал он.
– Нет. Нас взяли перед самой войной. Мы занимались аферами с недвижимостью. Отбирали обманом дома, квартиры, чаще всего у одиноких стариков, и перепродавали. Нескольким... помогли умереть. Я не делала это сама, но на мне тоже кровь. Я была подонком, бесчувственной стервой, нелюдью. Мне было не больно.
– Тогда ты сильно изменилась, - заметил Млиско.
– Я бежала из тюрьмы во время бомбежки. Мне повезло, разрушило стены, а я совсем не пострадала. Судили нас в Тамо, и далеко убежать мне не удалось. Наскочила прямо на пришельцев. Вначале попала в рабочую бригаду и стала всех там строить: мол, кто они, а кто я. Одной бабе непокорной руку сломала... Вот меня и отправили... в тот гадюшник. Я оттуда живой выбраться и не чаяла, половину нашей группы на опыты позабирали... и все... И там меня как пробило: жизнь заканчивается, а что хорошего я сделала?! Полсотни солдат с передовой вынесла, это да, это мне зачтется. А что дальше?! Детей не завела, семьи не завела, со всякими подонками якшалась... Жить сильно хотела, и не как бы там, а хорошо жить, весело... И кто я теперь?! Вот тогда и стала я оттаивать, а здесь, может, и человеком стала...