Эмма (пер. М.Кан)

Остин Джейн

За разговором они подошли к карете; она стояла наготове, и Эмма рот не успела открыть, как он уже подсадил ее туда. Он неверно истолковал чувства, которые не давали ей повернуться к нему лицом, сковывали язык. На себя, одну себя она сердилась, глубокая жалость и стыд владели ею. Это они помешали ей говорить, и, сев в карету, она на миг бессильно откинулась назад, но тотчас — браня себя, что не простилась, не отозвалась, что уезжает с недовольным видом, — высунулась наружу, чтобы окликнуть его, помахать рукою, показать, что все это не так, — однако как раз на этот миг опоздала. Он уже отошел; лошади тронули. Она продолжала смотреть ему в спину, но он не оглянулся, и скоро — казалось, они не ехали, а летели — карета уже была на полпути к подножию, и все осталось позади. Эмму душила невыразимая и почти нескрываемая досада. Как никогда в жизни, изнемогала она от волненья, сожаленья, стыда. Его слова потрясли ее. Он сказал правду, отрицать было бесполезно. Она в душе сама это знала. Как

могла она так жестоко, так грубо поступить с мисс Бейтс!.. Уронить себя в глазах того, чьим мнением так дорожила! Как допустила, чтобы они расстались без слова благодарности, без слова согласия с ее стороны — вообще без единого доброго слова!

Минуты шли, но они не приносили облегченья. Чем она дольше размышляла, тем глубже чувствовала свою вину. Ей было тяжело, как никогда. К счастью, поддерживать разговор не было надобности. Рядом сидела только Гарриет, и тоже, кажется, не в лучшем настроении — молчаливая, подавленная, — и всю дорогу домой по щекам у Эммы — неслыханное дело! — текли и текли слезы, и она не трудилась их сдерживать.

Глава 8

Весь вечер Эмму не покидало сожаление о злополучной прогулке на Бокс-хилл. Какое впечатление осталось у других участников, она не знала. Возможно, каждый из них сейчас в своем доме и на свой манер с удовольствием перебирал в памяти ее подробности, но она сама не назвала бы второго такого утра — убитого совершенно напрасно, — которое не дало ничего ни уму, ни сердцу и о котором после так тошно вспоминать. Играть целый вечер со своим батюшкой в триктрак было, по сравнению с этим, блаженством. Тут, по крайней мере, она могла черпать удовлетворенье в сознании, что отдает ему любимейшее время суток; что хотя, вероятно, не вполне по заслугам пользуется его обожанием, его безоговорочным доверием, но не заслуживает и суровой укоризны. Могла надеяться, что хотя бы как дочь не окончательно очерствела душой. Что ей не скажут: «Как могли вы столь бессердечно обходиться с отцом?.. Я должен, я буду говорить вам правду, пока могу». Чтобы она еще когда-нибудь позволила себе с мисс Бейтс… Никогда! Если вниманием в будущем можно стереть прошлую вину, то у нее, пожалуй, есть надежда снискать себе прощенье. А вина за нею была — правда, более в помыслах, чем на деле, — об этом ей твердила совесть; слишком часто она бывала пренебрежительна, суха. Но это больше не повторится. В порыве искреннего раскаяния она решила, что на другое же утро пойдет ее навестить и тем положит начало добрым, ровным и равным отношениям.

Наутро эта решимость не ослабла, и Эмма пораньше вышла из дому, чтобы ничто не помешало ей. Она не исключала, что может встретить по пути мистера Найтли или что он может заглянуть к мисс Бейтс в то время, когда она будет там. И пусть. Ее это не смущало. Пускай он станет свидетелем справедливого, чистосердечного покаянья… Она поглядывала в сторону Донуэлла, покуда шла, но он не показался.

«Хозяюшки дома». Первый раз она радовалась этим словам, первый раз вступала в эту прихожую, поднималась по этой лестнице с желанием сделать приятное, а не сделать одолженье; получить удовольствие, а не возможность высмеять за спиною.

Ее приближенье вызвало переполох — за дверьми возникло движение, раздались голоса. Слышно было, как мисс Бейтс кого-то торопит; прислуга с испуганным, растерянным лицом попросила ее минутку подождать, а потом впустила слишком рано. Тетушка с племянницей в это мгновенье исчезали за дверью в другую комнату. Она отчетливо разглядела, что у Джейн ужасный вид, и перед тем, как дверь за ними затворилась, уловила слова мисс Бейтс: «Ладно, милая, скажу, что ты в постели, ведь ты и впрямь совсем больна».

Бедная старенькая миссис Бейтс, учтивая и тихая, как всегда, как будто не очень понимала, что происходит.

— Боюсь, что Джейн нездоровится, — сказала она, хотя не знаю — мне говорят, что она здорова. Дочь, вероятно, сейчас выйдет, мисс Вудхаус. Вы не поищете себе стульчик? И Патти куда-то запропастилась, как на грех. Я сама мало чем могу… Нашли стул, сударыня? Вам удобно? Она сию минуту будет здесь, я уверена. Эмма искренне на это надеялась. У нее мелькнуло опасенье, что мисс Бейтс избегает ее. Но мисс Бейтс вскоре появилась. «Как это мило, они так рады», — однако совесть подсказывала Эмме, что это уже не прежнее жизнерадостное многословье — что облику и манерам недостает былой непринужденности. Она сердечно осведомилась о здоровье мисс Фэрфакс, не без умысла понемногу возродить в мисс Бейтс прежние чувства. Это мгновенно возымело действие.

— Ах, мисс Вудхаус, как вы добры! Вы, вероятно, уже слышали и пришли разделить нашу радость. Наверно, глядя на меня, трудно поверить, что это большая радость, но… украдкой смахивая слезинку, — нам тяжело с нею расставаться после того, как она жила у нас так долго — у нее теперь страшно разболелась голова — легко ли, целое утро писала письма, одно длинней другого — и полковнику Кемпбеллу, знаете, и миссис Диксон. «Родная моя, — говорю ей, — так и ослепнуть недолго», — пишет, а у самой то и дело слезы на глазах. Неудивительно, неудивительно… Такая перемена в жизни — и хотя

ей необыкновенно повезло — я полагаю, никому прямо смолоду, с первого раза не доставалось такое место — вы не подумайте, мисс Вудхаус, мы ценим, это невероятная удача, но… — снова смаргивая слезы, — знали бы вы, как у нее, моей бедняжечки, раскалывается голова! Когда вам очень больно, это мешает оценить благо по достоинству. Это ужасно удручает. По ее виду никто бы не догадался, как она рада и счастлива, что получила это место. Вы извините, что она к вам не вышла — она не в состоянии — пошла к себе, я просила ее лечь в постель. «Скажу, милая, что ты легла», — только она не лежит, а ходит из угла в угол. Хотя, по ее словам, теперь, когда письма написаны, ей скоро должно стать легче… Так что, мисс Вудхаус, она, к величайшему сожалению, не может с вами увидеться, но, зная вашу доброту, я надеюсь, что вы ее простите. Вам пришлось ждать у дверей — мне так совестно — но вышел маленький конфуз — дело в том, что мы не слышали стука в дверь и не знали, что кто-то к нам идет, покуда вы не стали подниматься по лестнице. «Это только миссис Коул, — говорю я, — можешь мне поверить. Больше никто не придет так рано». «Что ж, — говорит она, — все равно через это придется когда-нибудь пройти, так отчего бы и не теперь». Но тут входит Патти и докладывает, что это вы. «А, это мисс Вудхаус, — говорю я, — ты, разумеется, захочешь ее повидать». А она: «Я ни с кем видеться не могу», — и встает, и хочет уйти — вот отчего мы вас заставили ждать, хотя это стыд и позор. «Ладно, милая, — говорю я ей, — нет так нет, иди — я скажу, что ты в постели».

Эмма слушала с живейшим интересом. Она давно начала смягчаться сердцем к Джейн, и эта картина ее теперешних страданий вытеснила прочь все прежние недостойные подозренья, оставив место одной только жалости, а память о том, как мало справедливости и доброты она выказывала раньше, вынуждала ее признать естественным, что Джейн, допуская до себя таких надежных друзей, как миссис Коул, с нею встречаться не в состоянии. С неподдельным сочувствием и теплотою она изъявила пожелание, чтобы шаг, на который, как явствует из слов мисс Бейтс, теперь определенно решилась ее племянница, оказался возможно более правильным и успешным. Она понимает, какое это, должно быть, для них испытание. До сих пор, кажется, подразумевалось, что все откладывается до возвращения полковника Кемпбелла.

— Вы так добры! — отозвалась мисс Бейтс. — Впрочем, вы всегда добры…

Слышать это «всегда» было свыше сил, и Эмма прервала эту пытку благодарностью прямым вопросом:

— А куда, могу ли я узнать, направляется мисс Фэрфакс?

— К некой миссис Смолридж — очаровательная особа, самых высоких достоинств, — где ей будут отданы на попеченье три прелестные крошки, ее дочери. Нельзя вообразить себе большее довольство и изобилие, разве что у самой миссис Саклинг или миссис Брэгг, — но миссис Смолридж близко знакома с тою и другой и живет по соседству, в четырех милях от Кленовой Рощи. Джейн будет всего в четырех милях от Кленовой Рощи!

— Вероятно, не кому иному, как миссис Элтон, обязана мисс Фэрфакс…

— Да, нашей славной миссис Элтон. Ее неустанным заботам и верной дружбе. Это она настояла. Если бы не она, Джейн могла потерять это место, потому что вначале, когда миссис Элтон ей только сказала — а было это позавчера, в то самое утро, когда мы ходили в Донуэлл, — вначале Джейн, по причинам, которые вы упомянули, была категорически против — она, как вы справедливо заметили, решила не предпринимать ничего определенного до возвращения полковника Кемпбелла, и ничто не могло склонить ее к немедленному согласию, о чем она много раз повторила миссис Элтон, — мне бы в голову не пришло, что она может передумать, — спасибо, что славная миссис Элтон, которую чутье никогда не подводит, оказалась дальновиднее меня. Не всякой достанет доброты выстоять, как она, не слушая возражений, но она твердо заявила нет, когда Джейн просила ее ответить отказом на другой же день, то есть вчера, — и видите, уже ко вчерашнему вечеру все решилось наоборот — что Джейн едет. А я и понятия не имела! Полнейшая неожиданность!.. Джейн отвела миссис Элтон в сторону и сказала без обиняков, что, взвесив еще раз предложение миссис Смолридж и все его преимущества, она пришла к заключению, что его следует принять… Мне это сообщили, только когда все уже было слажено.

— Так вы провели вечер у миссис Элтон?

— Да, миссис Элтон хотела этого во что бы то ни стало. Мы уговорились еще на холме, когда гуляли с мистером Найтли. «Вечером непременно жду всех вас к себе, — сказала она. — Положительно требую всех к себе».

— А, значит, мистер Найтли тоже был!

— Нет, мистер Найтли сразу отказался — я, признаться, думала, мы его все-таки увидим, так как миссис Элтон объявила, что знать ничего не желает, но он не пришел, а мы все были — матушка, Джейн и я — и чудесно провели вечер. С такими добрыми друзьями, мисс Вудхаус, не может не быть чудесно — только чувствовалось, что после утренней поездки все несколько утомлены. От удовольствий, знаете ли, тоже устают, хоть и нельзя сказать, чтобы она кому-нибудь из них доставила большое удовольствие. Но я сохраню о ней приятные воспоминания и признательность добрым друзьям, которые взяли меня с собою.