Эммануэль. Танцовщица с бульвара Сен-Жермен
Шрифт:
На следующее утро Милен разбудил звонок в дверь. Она накинула атласное неглиже, лежавшее у подножия кровати, взбила свои рыжие кудрявые волосы и открыла дверь. Перед ней стоял крупный мужчина спортивного вида. На его загорелом лице сияла уверенная улыбка.
— Здесь ли живет Жад? — спросил он, протягивая Милен охапку белых орхидей с зелеными крапинками. — Вы ее подруга?
Милен не стала вводить его в заблуждение. Ей было приятно, когда ей напоминали, что она выглядит гораздо моложе своего возраста. Кроме того, она родила Жад совсем юной. Ей было всего восемнадцать: кокетливая улыбка, веснушчатые
— Входите, — предложила она.
— Меня зовут Ролан Перрье. Я — поклонник Жад. Могу ли я ее увидеть?
— Она на репетиции. И она не вернется раньше вечера. А вы давно ее знаете?
— Со вчерашнего дня.
Взгляд Ролана пробежал по пустым стенам и старой мебели, терявшейся в просторной комнате, куда его пригласили войти.
— Придется садиться на пол. Диван находится на Друо [4] , — сказала Милен.
Она налила в стаканы «Гленфиддих» и села на изношенный палас, поджав под себя ноги и открыв круглые, стройные бедра. Она склонила голову к плечу, и декольте как будто бы зевнуло, показав ее белую грудь, покрытую веснушками.
4
На улице Друо в Париже расположен один из самых авторитетных в мире аукционных домов, где с торгов продается в том числе и старинная мебель.
Ролан приблизился, увидел ее зеленые глаза и, наконец, понял:
— Вы мать Жад.
Милен расстроенно надулась и прикрыла атласной тканью ноги, привлекая таким образом взгляд к своим ногтям, покрытым рубиново-красным лаком.
Ролан положил руку на свод ее стопы и провел ею по тонкой лодыжке. Кончиком указательного пальца он обнажил ногу, потом колено, пока не увидел каштановый треугольник в промежности Милен.
— Позвольте мне вас как следует рассмотреть, — попросил он.
Милен расстегнула пояс и показала свой живот. Ролан наклонился вперед, расправил ткань и увидел тяжелые и твердые груди. Он нажал пальцем на сосок, и тот мгновенно затвердел. Он поцеловал его. Милен вздрогнула, прикрыла глаза и протянула руку к ширинке Ролана. Она обнаружила, что она расстегнута, и тут же наткнулась на уже напрягшийся от возбуждения член. Наклонившись, она обхватила его губами. Ролан засунул руки под ее халат и начал ласкать ее ягодицы и бедра. Продолжая сосать член Ролана, Милен начала тереться грудью и вульвой о ткань его шерстяных брюк. Ролан чуть-чуть развернул ее и дотронулся до клитора, ставшего большим, словно вишня.
В это время в замке входной двери повернулся ключ, и раздался голос Жад:
— Я забыла свои вещи…
Ролан, не обращая внимания на появление Жад, прикоснулся губами к влагалищу ее матери и просунул в него язык. Изогнувшись и приподняв ягодицы, Милен подтолкнула свое тело ему навстречу. Ролан не знал, услышала ли она, что ее дочь вернулась и стояла сейчас, открыв рот, у дверей гостиной.
Жад резко повернулась и бросилась в свою комнату, но Ролан продолжал любить Милен до тех пор, пока она не потребовала от него поцелуя в губы.
И лишь потом, когда Милен уже лежала на полу, приходя в себя, он отправился искать Жад, которая плакала, лежа на кровати. Ее длинные волосы растрепались и закрыли плечи.
— Я не хочу вас видеть, — запротестовала она, хотя дверь ее комнаты была оставлена широко открытой.
— За
— Вы продолжали, хотя знали, что я пришла. Как будто меня и не существует.
— Почему я должен останавливаться? Я получал удовольствие, а ты отказала мне вчера, не так ли?
— Уходите, я вас ненавижу.
Ролан погладил ее по голове и вышел из комнаты.
Входная дверь захлопнулась. Жад зашла в гостиную, схватила бутылку виски и бросилась в ванную. Там она включила все краны и вылила в раковину содержимое бутылки. Она была невероятно разгневана. Мать смотрела на нее с удивлением.
— Ты что, издеваешься надо мной? Получается, что я для тебя вообще не существую, — кричала девушка.
— Но, Жад, я думала, что тебе все равно. Ты мне ничего о нем не говорила.
— Этот мужчина — совсем другой. Я не знаю почему.
— Он слишком стар для тебя, — заявила Милен. — Что бы вы с ним делали? Ты же еще маленькая девочка.
— Мне девятнадцать лет.
— Гуляй лучше со своими ровесниками, — настаивала Милен. — Кроме того, Ролан скоро уедет. Он ведь живет не во Франции.
Жад почувствовала, что тело перестало ее слушаться. Она пропустила удовольствие, которое было предложено именно ей. Теперь же все было кончено. Она больше не увидит Ролана и никогда не будет наслаждаться вместе с ним.
В тот вечер Жад заставляла работать все свое тело, пытаясь добиться максимального наслаждения: она вибрировала ягодицами и бедрами, выставляя грудь под жадные взоры мужчин из зала, словно занимаясь любовью со зрителями. Между двумя номерами за кулисы заглянул Кристиан.
— Если бы ты знала, как ты завела меня сегодня!
Она оттолкнула его и после представления поспешила через бар в свою гримерку. Жад не хотела никого видеть, особенно Кристиана. Ей хотелось только одного: сбросить свой сценический костюм и укутаться в большой свитер, который она всегда носила в городе.
Когда она бежала сквозь бар с опущенной головой, поглощенная своими мыслями, то буквально врезалась в человека, который преграждал ей путь. Девушка подняла глаза, чтобы извиниться, и узнала Ролана.
— Оставьте меня, — буркнула она сердито, но тут же вспомнила, что он всегда ловил ее на слове.
— Ты действительно хочешь, чтобы я оставил тебя в покое? — мягко спросил он.
Она стояла перед ним в дурацком парике с перьями, а обнаженные груди трепетали. Ролан взял ее за подбородок, положил руку на плечо и с гримасой отвращения вытащил на свет. Жад стало весело, она расхохоталась, а потом снова улизнула в тень.
— Зачем вы пришли ко мне, — проговорила она, — если собираетесь уехать из Франции?
— Это правда, я должен вернуться в Коста-Рику. Там я живу и работаю.
Он взял ее за руку и повел к уединенному столику.
— Я собираю произведения искусства доколумбовой эпохи. Себе я оставляю самые красивые вещи, а остальные продаю. Нет ничто важнее, чем красота, Жад. Конкурировать с ней может лишь удовольствие, они подпитывают друг друга. Я собираю также красивых женщин. Я люблю доставлять им радость. Самых чувственных, самых волнующих я стараюсь оставлять себе, и там, в Коста-Рике, я делаю их счастливыми, если они не захотят оставить. Но если они пожелают уйти, то я их не держу, они свободны.