Эмтегей 85’ Колыма реальная и мистическая
Шрифт:
Занавес. Бригада «Семеро козлят», как нас окрестил позже Позин за то, что нас вместе с бригадиром было семеро, отправляется в глухую тайгу, в район заброшенного прииска Хатынгнах.
С учётом водительского таланта Урюка, которого, оказывается, зовут Мансур, задача эта весьма непростая. Тряска такая, словно грузовик едет не по обычной грунтовой дороге, а несётся с вершины сопки по курумнику. О назначении средней педали Мансура, кажется, никто не информировал. Тормозами он не пользуется вообще. Через два часа бешеной гонки грузовик резко глохнет, и мы все вперемешку со своим скарбом оказываемся
Приехали…
– Аля-улю! Пасяжири вигрюжаимсь! – звучит бодрое приглашение на высадку из того мира, где солнце и свежий воздух. Из мира, который находится снаружи адской шкатулки, сделавшей из нас отбивные. Выползаем на свет божий. Обессиленные, оглушённые, наглотавшиеся пыли и собственного пота, начинаем осматривать место, где нам предстоит жить весь последующий месяц.
Мы находимся в месте, потрясающем своей дикой первозданной красотой, – в долине реки Аян-Юрях, рядом с местом её слияния с Эмтегеем. На живописной поляне, с одной стороны ограниченной пляжем из прибрежной гальки, а с другой – старыми лиственницами, подножия которых заросли тальником и непроходимыми зарослями цветущего шиповника и красной смородины. Вся эта чаща перепутана вьющимися усами хмеля и лианами, которые значительно толще стеблей дикого хмеля. В школьном учебнике ботаники названий не найти.
Абсолютно непроходимый рубеж. Для того чтобы пробиться с поляны в лес, приходится, как в приключенческих фильмах про жаркие страны, рубить топором тоннель в «джунглях». Место славное: дров – море, вода – в двух шагах, в пятидесяти метрах ниже по течению – старый деревянный мост через Эмтегей по дороге на Хатынгнах. Говорят, что здесь, после пребывания в кадыкчанской зоне, отбывал часть своего срока писатель Варлам Шаламов, автор «Колымских рассказов».
Рис. 1
Река Эмтегей, 1964 год. Автор фото – мой отец, Голубев Виктор Петрович
Располагаемся. Первым делом после «отлёта» Мансура на базу мы скидываем одежду на кучу пожитков, высящуюся посреди поляны, и с разбегу влетаем в обжигающую ледяную воду реки. Чувство непередаваемое! Температура воздуха – плюс тридцать пять градусов в тени, а вода, которая бурлит и пенится в широком русле, не теплее плюс десяти. Это потому, что реку питают родники и ручьи, стекающие с наледей на вершинах гор. Течение – такой необузданной силы, что сбивает человека с ног, как соломинку, даже если он заходит в воду лишь по колено.
Мощными завихрениями из-под моих ног вымывает песок и гальку, и вот уже бурные волны несут моё беспомощное тело вниз по течению. Едва хватает дыхания, чтобы догрести до берега и выползти на песок под мостом. Несметные полчища слепней и оводов набрасываются с таким остервенением – и не рад уже, что разделся. Бегом к пирамиде из мешков и коробок, чтобы поскорее натянуть на себя брезентовые штаны и штормовку-энцефалитку с наглухо задраиваемыми манжетами и поясом на резинке. Это специальное изобретение, одежда для районов, в которых водятся клещи. Хорошо, что на Колыме нет никаких клещей. Кровососов здесь и других предостаточно.
Затем начинается обустройство лагеря. Мы с Серёгой Ивановым и Васей Ополонским ставим палатку на деревянные поддоны, установленные
Семеро взрослых мужиков будут спать здесь бок о бок, в одной постели. Только одеяло у каждого своё. У входа на лист жести ставим «буржуйку». Дымоход выводим через отверстие в крыше палатки, в брезент которой вшита железная пластина с отверстием одного с дымоходом диаметра, и – добро пожаловать в «гостиницу «Космос»! К слову сказать, за весь сезон мы эту «буржуйку» так ни разу и не растопили. Даже на мой день рождения в последних числах июля, когда ночью выпало столько снега, что под его весом тент палатки провис так, что, когда я открыл глаза, то обнаружил его у самого своего носа.
Остальные в это время уже натянули брезентовый тент, под ним сколотили из привезённых досок стол, вкопали скамейки, организовали очаг.
– Что варить будем? – спрашиваю ребят, кивая на закипающую в большом котле воду.
– Уху, – отвечает Лёха Митрошин по прозвищу Лось, мой одноклассник. А Лосём его прозвали за размеры и неукротимый нрав. Не то чтобы очень высокий, но уж больно кряжист. Широк в плечах и силищи неимоверной. При этом, как настоящий сохатый в тайге, идёт напролом, не выбирая дороги и не обходя преград. Строго к намеченной цели.
– Из консервов, что ли?
– Зачем? Там Дед уже хариуса вовсю дербанит под мостом.
Затягиваю на поясе широкий кожаный ремень с висящим на нём ножом в ножнах и отправляюсь под мост к Деду.
Дед
Дед у нас в Кадыкчане – личность легендарная. Сколько ему лет, он сам уже, наверное, не помнил. Помнил только статью и срок, который тянул на Колыме с 1945 года. Имя и фамилию Деда не знал, наверное, никто в бригаде. Звали просто Иваныч, если обращались к нему, или говорили Дед в разговоре между собой. Вообще, известно о нём было мало, но и того, что все знали, хватало за глаза.
Было у Иваныча три жизни. Первая – военная и, судя по всему, самая счастливая. На фронт он ушёл совсем молодым, не успев ещё жениться, и единственная профессия, которой он в этой жизни успел овладеть, – полковой разведчик. Участвовал во множестве специальных и боевых операций, за что был награждён множеством орденов и медалей, самая ценная из которых – «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.
Когда война закончилась, его часть стояла в каком-то небольшом городке на востоке Германии. Прошёл один месяц без войны, затем второй, третий… Солдатам опостылела гарнизонная жизнь, и начались разброд и шатания. Дисциплина упала ниже нижнего предела. Офицеры на квартирах наслаждались комфортом, давно позабытым в окопах, солдаты шныряли по окрестностям в поисках приключений. И наш Иваныч, похоже, сам не понял, как умудрился расстрелять сто два человека мирных немецких граждан.