Эмтегей 85’ Колыма реальная и мистическая
Шрифт:
Берём топоры, рулетку и компас, а Лихой вешает через плечо офицерскую планшетку с картами и таблицами. Путь недалёкий, поэтому выдвигаемся налегке. Идём по грунтовке, поднимающейся буквой «Z» на вершину перевала.
Напрямую от стойбища до места, отмеченного на карте бригадира, идти совсем близко, километра полтора. Но с учётом подъёма по серпантину выходит километра четыре. А это почти час пешей прогулки, поэтому Вася предлагает сыграть в «Двадцать одно». Очень удобно, кстати. Для этой игры стол совершенно не обязателен, и мы прямо на ходу начинаем баталию: «Ещё. Ещё. Пас. Себе… Ммма! Перебор…» – и так далее. Быстрее время летит, и усталость не так заметна.
Внезапно оказываемся у вертикальной серой скалы. Справа лиственницы расступаются, и нам открывается фантастической красоты панорама долины Аян-Юряха. Вид неземной, какой-то
В голову приходит мысль, что если бы каждый человек на Земле хотя бы раз в неделю мог созерцать эту величественную картину, то плохих людей просто не осталось бы. Невозможно себе представить, что зло смогло бы проникнуть в душу человека, которого окружает величайшее Божье творение, по сравнению с которым всё, что создал человек, все его небоскрёбы, гигантские корабли и аэропорты – всё это оказывается такой жалкой пылью, что и воспоминание о ней кажется неуместным.
Единственное, чем можно восторгаться бесконечно, так это наша Земля. Но мы её не создавали. Мы гадим на ней. Уродуем, пытаем её, истязаем траками гусеничной техники, ножами бульдозеров, ковшами экскаваторов. За что мы так к своей Матушке?
Она кормит и поит нас, пытается разговаривать, а мы вместо благодарности калечим её и не хотим даже услышать. Достойны ли мы жить на ней дальше? Ответ один: конечно, нет! Однажды, чтобы спастись от смерти, она, Матушка, будет просто вынуждена стряхнуть с себя своих мучителей-паразитов, возомнивших себя венцом творения. Так олень летом в тундре не выдерживает страданий, которые приносят ему кровососущие твари, расплодившиеся в густой шерсти, и залезает по самые уши в озеро или речку с ледяной водой. А выжившие паразиты затем, может быть, пишут «святые книги» про ужасный потоп.
Размышления прерывает Вася, который встал на краю пропасти и с идиотским выражением на лице, раззявив рот, подставляет его порывам горячего ветра. Щёки смешно раздуваются, воздух из долины, попадая в ловушку, свистит, как паровозный гудок, меняя тональность по мере того, как Вася сужает губы, или, наоборот, раскрывает рот шире.
– Ща-ас усач или овод ка-ак даст тебе в глотку, вот мы посмотрим потом, как ты будешь улыбаться, – смеётся Лихой. – Ладно, идём уже.
Да, любоваться красотами и дурачиться нам некогда. Нужно отыскать реперный столб и от него произвести разметку первого квартала, чтобы на местности делянка визуально соответствовала отмеченному участку на карте, которую Лихой держит в офицерской сумке-планшетке, свисающей с его плеча на тонком кожаном ремешке. Идём по азимутам в две стороны под прямым углом друг к другу и на протяжении линий делаем топорами затёсы на стволах лиственниц. Затёсываем в конце каждого луча ещё по два репера и от них размечаем оставшиеся две стороны квартала. Работа нетяжёлая, скорее приятная. И мы очень быстро успеваем её закончить полностью.
Любовные страсти бурундуков
Дорога домой занимает вдвое меньше времени, и мы, взбодрившись от речной прохлады, повеявшей к вечеру от реки вверх по склону сопки, быстрым шагом выходим на поляну. Картина маслом. Из палатки доносится храп Деда, а Позин лежит у костра, свернувшись калачиком. У самого носа – пустая кружка, а на боку у Толика бурундук «исполняет свои супружеские обязанности» со своей бурундучихой. Ну, или с чужою, не знаю, как у них там принято, в их бурундучьей нации. Мы громко хохочем, отпуская шуточки в адрес Толика, а тот, ничего не понимая спросонок, хлопает глазищами и всё шлёпает своими пухлыми губами, похожими на два стоптанных башмака.
– Ну чё? Чё ржёте, олени?
– Толяа-ан! Это пинце-е-т! Ты тут спишь, а прямо на тебе бурундуки стебутся!
– Ин-на, Лось! Ты меня нервировать начинаешь.
– В натуре, Толян, он правду говорит, – угорает Вася, согнувшись пополам.
– В натуре, у собаки буй в лохматой шкуре, – обижается Толик. – Я тут для вас ужин готовил, старался, блин, а вы, жлобы неблагодарные!
Чай
Ужин
Правда, для того, что у нас называется чаем, у Деда имеется собственное определение – «ослиная моча». Чай в его понимании – это пачка чая весом в пятьдесят граммов, заваренная в пол-литровой кружке. Это называется «чифирь». Убойный напиток, действующий на человека так же, как бензин на затухающий костёр. Зеки на зоне, не имея доступа к алкоголю, пьют чифирь. И многие не могут расстаться с этой привычкой даже после выхода на волю.
Наш Иваныч вообще не пьёт спиртосодержащего. Он предпочитает «чаёчку». Сядет на корточки (так он может сидеть долгими часами, не вставая и не разминая ног) и хлебает чёрную густую жидкость из эмалированной кружки, закусывая кусковым сахаром. Закусывает потому, что бесполезно пытаться подсластить сам чифирь: «чай» настолько концентрированный, что сахар в нём не растворяется.
– Иваныч, расскажи, пожалуйста, почему ты чай так любишь? – присаживается рядом Серёга.
– Кхе-кхе… – забулькало, заскрежетало что-то внутри тщедушной скрюченной фигуры Деда. – Сынок! Каждый озвученный вопрос уже имеет ответ внутри головы того, кто его задал. Поэтому, прежде чем возмущать воздух, загляни в себя, присмотрись, а вдруг там ответ уже появился.
– Смотрю… Что-то не разглядеть.
– Ммня… – вытирает Дед губы лоснящимся рукавом старого пиджака. – Чай – это духовный стимулятор! Я бы даже сказал, двигатель человеческой души. Чай – это не просто напиток, а Святой Дух, обладающий одновременно горячим нравом пылкого юноши и выдержанной горечью старика, заканчивающего свой жизненный путь. Это одновременно и духовное просветление, и забвение, позволяющее ощутить всю полноту и многообразие окружающего мира. Крепость заваренного чая должна зависеть не только от возраста и пола человека, который собрался его вкусить, но и от зрелости его души, а также от количества шрамов, которые он имеет на внутренней шкуре. На той шкуре, которая под видимой кожей. На шкуре, которая хранит все душевные раны. Так, если ребёнку и женщинам более подходит чай цвета виноградного сока, то тебе, Сергей, как мужчине и воину, требуется чай цвета кедровой смолы. А мне, старому пню, – «крепыш» как раз комильфо. Понял?
Нужно было видеть круглые глаза Серёги, когда он бешено скалился и кивал головой, имитируя крайнюю глубину проникновения в открывшиеся тайны. Подобных речей, кажется, никому из нас ещё не приходилось слышать ранее. Но это оказалось только вступлением. Далее Иваныч продолжил:
– Но то, что вы чаем зовёте, на деле – чистое фуфло. На самом деле настоящий Царь-чай не имеет ничего общего с этой травой в наших магазинах. Когда я был малёнком, в нашем доме ничего, кроме иван-чая, не водилось. Что уставились? Слушайте, что вам скажу, пока меня на «Четвёртый Кадыкчан» не оттаранили. Знаете, как имя Бога русского? Какой Иисус, Вася! Дурик ты неразумный. Имя отца всех русских – Бог Род. Это он научил наших предков, детей своих, как правильно брать от Матушки Сырой Земли её великие дары. Дары! Чувствуешь разницу? Сейчас ты деньги должен давать взамен того, что испокон веков было Даром! И поистине божественный дар – это иван-чай. Из его клубней пекут ароматный хлеб, блины и оладьи. Муку добавляют в супы, а жареные перетёртые корешки заваривают в кипятке и получают напиток, изгоняющий усталость и грусть. Из листьев делают ткани для одежды и обуви, а перетерев их и высушив в печи, получают царский чай. Несозревшие семена, которые в виде пуха, идут на утеплитель для одежды, на подушки и перины. Из них же делают ткани, навроде как для валенок, только тонкие, и писчую бумагу. Да! А ты думал, что в старину бумагу на фабрике делали? Хе-хе… А прозвали иван-чай так потому, что Род с неба кинул в котелок к царю Ивану несколько сушёных листиков чая, а тот попробовал и сказал, что отныне только чай пить станет… Чего? Какой Иван Грозный! Окстить, милок! Это было задолго до царя, прозванного Грозным. Грозный и Иваном-то не был. Бабка сказывала, что Смарагдом волхвы его нарекли. А то был самый первый Царь Руси, по имени Иван. Он Роду внуком приходился, и звали его Иван Великий. А после него имя Иван стало применяться как Царь. Поэтому иван-чай – это Царь-чай.