Энциклопедический словарь (Н-О)
Шрифт:
Н. О.
Островский Александр Николаевич
Островский (Александр Николаевич) — создатель русской бытовой комедии, род. в Москве 31 марта. 1823 г. Дед и мать его принадлежали к духовному званию; отец его хотя и окончил курс в духовной академии, но посвятил себя службе гражданской и приобрел потомственное дворянство. Окончив курс в московской губернской гимназии (ныне 1-ая), О. поступил на юридический факультет московского унив., но, вследствие неприятностей с одним из профессоров, вышел уже со 2-го курса и тогда же (1843) определился канцелярским служителем в московский совестный суд, а два года спустя перешел на такую же должность в коммерческий суд, с жалованием 4 руб. в месяц, которое через несколько времени возросло до 15 руб., причем от отца О. получал квартиру и стол. Занятия служебные нисколько его не интересовали; в нем быстро созревал драматург — и с самого начала с теми именно особенностями, которые наложили такую яркую и совершенно своеобразную печать на все его драматическое творчество. Независимо от врожденной и все сильнее развивавшейся любви к театру, развитию таланта О. в значительной степени содействовала и житейская его обстановка. И на службе, где ведались дела преимущественно купеческого сословия, и в доме отца, клиентуру которого, как адвоката, составляло главным образом тоже замоскворецкое купечество, О. находил обильный и благодарный материал. 14 февраля 1847 г. О. прочел в доме Шевырева свои первые драматические сцены: «Картина семейного счастья», из этого дня, по его собственным словам, стал считать себя русским писателем, без сомнений и колебаний поверив в свое призвание. За этими сценами, тогда же напечатанными в «Московском Городском Листке», появились в том же году и в той же газете «Очерки Замоскворечья» (не драматической формы) и одна сцена из комедии «Банкрот», а в 1850 г. эта комедия (под заглавием: «Свои люди сочтемся») была напечатана в «Москвитянине» в полном виде и сразу установила за Островским репутацию весьма крупного и совершенно самобытного дарования. Шевырев назвал его «новым драматическим светилом в русской литературе», Хомяков признал пьесу «превосходным творением», Давыдов восторженно провозгласил автора «помазанником», а чуткий князь Одоевский писал: «этот человек талант огромный. Я считаю на Руси три трагедии: „Недоросль“, „Горе от Ума“, „Ревизор“; на „Банкроте“ я поставил нумер четвертый». Пьесу читали всюду, во всех слоях общества; читал ее в разных «салонах» и сам автор, но попасть на сцену ей суждено было еще не скоро. Влиятельное московское купечество, обиженное за все свое сословие, пожаловалось «начальству»; автор был уволен от службы и вместе с тем, как «неблагонадежный», отдан под надзор полиции (снятый с него, в силу Высочайшего манифеста, уже по воцарении Александра II), а пьеса появилась перед публикой только десять лет спустя, да и то с измененным окончанием (появление квартального, как символа торжества добродетели и наказания порока). С этих пор деятельность О. шла безостановочно уже до самой смерти его, то вызывая восторженное поклонение критики (напр. А. Григорьева, не затруднявшегося восклицать: «нет бога кроме О. и пророка его выше Садовского»!), то порождая ожесточенные распри между славянофилами и западниками, оспаривавшими О. друг у друга, то подавая повод к едким нападкам и насмешкам. Добролюбов ярко выставил на вид ее чисто-общественную, социальную сторону. Вслед за небольшими сценами: «Утро молодого человека» (1850), в 1852 г. появилась (в «Moсквитянине») комедия «Бедная невеста», а год спустя (там все) комедия «Не в свои сани не садись», которая была первым из произведений О., удостоившимся — как он писал — попасть на театральные подмостки. Пьеса имела большой успех, чему в значительной степени содействовало и превосходное исполнение. По счастливому и для самого О., и для русского театра совпадению обстоятельств, О. пришлось и начать, и долго продолжать свою работу для нашей сцены в ту пору, когда она (в Москве) блистала целой плеядой первоклассных талантов: Щепкина, Садовского, Сергея Васильева, Никулиной-Косицкой и мн. др. Уже одной роли Любима Торцова («Бедность не порок», 1854) в художественном исполнении Садовского было достаточно для того, чтобы эта пьеса надолго сделалась одной из самых любимых в русском репертуаре. В один год с "Бедность не порок " написана народная драма: «Не так живи, как хочется»; к 1856 г. относятся комедии «В чужом пиру похмелье» и «Доходное место». В том же году О. совершил путешествие по Волге, для исследования, по поручении великого князя Константина Николаевича, «быта жителей, занимающихся морским делом и рыболовством». По свидетельству С.В. Максимова, плодом этого путешествия О. собственно в этнографическом отношении явилось «поражающее количество собранных на верхней Волге разнообразных материалов», которые покамест (за исключением начала отчета, напечатанного в «Морском Сборнике» 1859 г.) «сохранились лишь в сыром виде, но из груды которых все-таки ясно просвечивает выработанная
Все, хорошо знавшие О. как человека, согласятся с характеристикой его в этом отношении, сделанной одним из самых близких к нему людей, С. В. Максимовым, и представляющей его «по истине нравственно-сильным человеком», в котором «сила соединялась со скромностью, нежностью, привлекательностью». По свидетельству того же писателя, «никогда ни один мыслящий человек не сближался с О., не почувствовав всей силы этого передового человека; он действовал, вдохновляя, оживляя, поощряя тех, кто подлежал его влиянию и избранию». Коренная, так сказать органическая сущность дарования О. обозначались сразу, в первом же крупном его произведении («Свои люди сочтемся»), и если затем подвергалась видоизменениям, то это были (имея в виду только лучшие его создания, которыми только и определяется его литературная физиономия) видоизменения более внешнего характера, в связи с содержанием пьес, средой, которая изображалась в них и т. п. Творчество О. оставалось постоянно художественным быто-писательством, т. е. глубоким проникновением в главные основы народной жизни и воспроизведением ее с одной стороны посредством изображения нравов той или другой среды общества, с другой посредством создания типов, именно типов, а не отдельных индивидуальностей. С этой точки зрения чаще всего напрашивается на ум, при чтении произведений О., сравнение с Мольером. В «Свои люди-сочтемся» О. взял предметом своего изображения только купеческую среду, но как в Гоголевском «Ревизоре» картина исключительно чиновничьего общества, при кажущейся узкости и определенности рамки, раздвинулась гораздо шире и пустила корни гораздо глубже, так и в «Свои люди — сочтемся» за картиной отдельного слоя русского общества виднеется целый мир, из которого произошел этот слой и откуда он получает свое питание. Среда собственно купеческая, независимо от близкого знакомства с нею автора, была взята им и по другой, более глубокой общей причине (в свое время верно указанной одним из критиков О., Эдельсоном): купечество, как чрезвычайно обширный и деятельный класс, находится, по самому роду своих занятий, в беспрестанных столкновениях со всеми прочими слоями общества; в нем встречаются все формы жизни и обычаев, выработавшихся в России; при таких условиях здесь как бы откладываются и выходят наружу все коренные народные черты, как подвергшиеся влияниям разносторонней цивилизации, так и сохранившиеся в своей первобытной простоте. Вот почему купечество в значительной степени сохранило за собой первенствующую роль и в последующих главных созданиях О. В «Своих людях» он подошел к нему с чисто отрицательной стороны, быть может, под влиянием Гоголя; в произведениях последующих, особенно в тех, которые являются скорее драмами (в глубоком жизненном, а не «учебническом» значении этого термина), чем комедиями, жизнь не только купечества, но и всех других слоев, ими захватываемых, берется уже с обеих сторон — положительной и отрицательной, в их взаимодействии, в их необходимых столкновениях, в окончательных победах то одной, то другой. Вряд ли справедливо существовавшее и отчасти существующее мнение, что появление этой положительной — другими словами, идеальной — стороны в созданиях О. было результатом его перехода в славянофильский лагерь. Думать так, значить сильно умалять значение О., как художника, и придавать характер простой случайности тому, что было следствием чисто художественного внутреннего процесса: по самому свойству своего таланта, Островский никогда не был сатириком в общепринятом и безусловном значении этого слова. Этот же самый художественный процесс, в соединении с живым отношением к окружающему социальному строю (которое неосновательно приписывали только влиянию знаменитых критических статей Добролюбова), был причиной и расширения сферы изображения в пьесах О. Вслед за купцами, или, вернее, в перемежку с ними, выступали в разных проявлениях и фазисах своей внутренней и внешней жизни — часто представляя собой типы, бытовые и вместе с тем психологические — чиновники, помещики, дворяне, мелкий торговый люд, современные дельцы и т. д. Значительная часть этих пьес — преимущественно тех, которые были написаны после 1870-х годов — страдают, правда, многими недостатками и значительно ниже большинства сочинений предшествовавших, но вовсе не потому, что талант автора истощился, что он, как говорили, «исписался»: в них постоянно встречаются отдельными разбросанными штрихами те красоты юмора и языка, которые делают О. одним из своеобразнейших не только русских, но и европейских писателей. Причина их неудовлетворительности — в том, что О. писал большую их часть, повинуясь минутным течениям и интересам времени, как бы на известные задачи, и таким образом сходит с пути истинного художественного творчества. О. сделался создателем русского бытового театра, взяв русский быт в его самых разнообразных условиях и отношениях, проследив существенные его проявления — напр. и в особенности самодурство, эту характернейшую черту русской жизни, на всех ее ступенях, во всех фазисах, от просто забавного до глубокого горестного. Воспроизведя моменты и полнейшего нравственного падения, и могучего торжества человеческого достоинства О. создал целую галерею типов, представляющих любопытные данные для изучения склада нашего общества и в тоже время остающихся типами, в большинстве случаев, общечеловеческими. Совершил все это О. благодаря чисто художественному миросозерцанию, выразившемуся в объективном, доходившем до крайних пределов беспристрастия, но вместе с тем глубоко-гуманном отношении к людям, — изумительному знанию русской жизни, соединению неистощимого комизма, вернее — юмора (напр. в «Женитьбе Бальзаминова») с потрясающим трагизмом (Напр. в «Грозе»), наконец, благодаря необычному, можно сказать гениальному чутью ( не говоря уже о знании), черпавшему драгоценнейшие жемчужины из сокровищницы народного языка. Если не смотря на соединение всех этих свойств, О., создав русский бытовой театр, не создал школы, которая продолжала бы его дело, то это — не его вина, потому что он именно из тех писателей, которые создают школы: все дело в отсутствии личностей, способных идти по такому же пути. В итоге литературной деятельности О. довольно значительное место занимают пьесы исторического характера, но они, за исключением «Василисы Мелентьевой» и «Воеводы» (пьес — впрочем, не строгоисторических, а больше поэтических на исторической почве) — скорее почтенный, чем истинно-художественный вклад в эту деятельность и во всяком случае не прибавляют ничего ценного и своеобразного к характеру О., как писателя вообще и драматурга в частности.
Первое собрание соч. О. вышло в 1859 г. в 2-х томах; 4-е полное собрание сочинений вышло в Спб. 1885 г. в 10 томах; 9-е изд — М., 1890; 10-е изд. — М., 1896-97. Отдельно изданы еще «Драматические переводы» О. (Спб., 1886). DurantGreville перевел на франц. язык «Chefs-dўoevres dramatiques de A. N. Ostrovsky» (Пар., 1889). Биография О. до сих пор находится в крайне неудовлетворенном состоянии или скудости сведений, или по неряшливости, а также неверности, с которой сообщаются относящиеся к ней факты. Ср. биографический очерк А. Носа в последнем (1897) изданий сочинений О., «Воспоминания» С.В. Максимова в «Русской мысли» 1897 г., Кропачева в «Русском Обозрении» 1897 г. Лучшие критические статьи об О. принадлежат Добролюбову («Темное царство» и «Луч света в темной царстве»), Боборыкину («Островский и его сверстники» в журнал «Слово», 1878) и Эндельсону (в «Москвитянине» 1854 и «Библиотеке для Чтения» 1864). не были бы лишены ценности и статьи А.А. Григорьева (в «Москвитянине» и др. журналах), если бы не их крайняя туманность и не менее крайнее увлечение. Ср. еще «Критические очерки», изд. Н. Чернышевского (СПб., 1895); А. Незеленов, «О. в его произведениях» (Спб., 1888); П. Естафьев, «Новая русская литература в отдельных очерках замечательных деятелей: А. Н. О.» (Спб., 1887).
П. Вейнберг.
Острог
Острог — так называли в древней Руси ограду из острых кольев и плетня, устраиваемую во время осады неприятельских городов. Начиная с XIII века, состоял из тына, отвесно вкопанного и сверху заостренного (стоячий О.), тына наклонно вкопанного (косой О.) и так называемых тарас, т. е. бревенчатых венцов. Деревянная ограда для О. помещалась на местности горизонтальной или на вершине небольшого земляного вала и была окружена с наружной стороны рвом. О. большей частью имел вид четыреугольника; по углам его — башни; сообщение с полем — через проезжие башни. Высота стены — от 2 до 3 саж. О. или острожками назывались в летописи и употреблявшиеся при осаде подвижные городки или башни с воинами, из которых стрелки очищали путь к городу для подвигавшегося сзади войска. Иногда О. назывался и весь укрепленный стан.
В. Рв.
Остромирово Евангелие
Остромирово Евангелие — один из древнейших памятников церк.-славянск. письменности и древнейший памятник русской редакции. Писано в 1056-57 г. для новгородского посадника Остромира (в крещении Иосифа) дьяконом Григорием. Остромирово Евангелие — отлично сохранившаяся пергаментная рукопись красивого письма (длина 8 врш., ширина немного менее 7 врш.) на 294 лист., из которых на трех помещены живописные изображения евангелистов Иоанна, Луки и Марка, а два остались незаписанными. Евангельский текст писан в 2 столбца, по 18 строк в каждом, крупным уставом; средним уставом писаны оглавления евангельских чтений и календарь, мелким — послесловие. О. — апракос (недельное); евангельские чтения расположены в нем по неделям, начиная с Пасхи. Надпись «Евангелие Софейское апракос» указывает на то, что О. Евангелие принадлежало новгородскому Софийскому собору. Около 1700 г. оно хранилось в Воскресеннской ризнице мастерской Оружейной палаты; в 1720 г. было вытребовано в СПб. и в 1806 г. было найдено Я. В. Дружининым в покоях Екатерины II. Александр I повелел хранить его в Имп. Публичной Библиотеке. Первое известие в печати об О. Евангелии появилось в журн. «Лицей» (1806, ч. 2). С 1814 г. О. Евангелие стал изучать Востоков. До издания О. Евангелия источниками для изучения церковно-славянского языка были сборник Клоца, изданный Копитаром, и Фрейзингенсие статьи. В вышедшем в 1820 г. знаменитом «Рассуждении о славянском языке» Востоков впервые привлек к изучению филологические данные Остромирова Евангелия и уяснил, руководствуясь им, значение юсов в древне-церковно-славянском языке. — Оригинал О. Евангелия, по всей вероятности, был юго-славянского происхождения. Русский переписчик отнесся к своему труду с замечательной аккуратностью; этим объясняется большая выдержанность правописания памятника, которое Григорий старался сохранить; в О. Евангелии мало заметно влияние русского говора. В виду этого, О. Евангелие долго играло первостепенную роль при обнаружении свойств старо-церковно-славянского яз.; но даже и теперь, с открытием других современных О. Евангелию памятников церковно-славянской письменности, так называемой «паннонской редакции» (как Евангелия Зографское, Мариинское), значение его в филологическом отношении велико. То обстоятельство, что переписчик очень тщательно отнесся к употреблению юсов, к несвойственному русскому языку начертанию ръ, лъ, рь, заставляет думать, что далеко не все особенности, отличающие О. Евангелие от современных ему других старославянских памятников, могут быть отнесены на счет русского влияния. К несомненно древним особенностям О. Евангелия, бывшим в его оригинале, относятся: 1) сохранение глухих ъ и ь, которые пропускаются очень редко; 2) употребление ть в 3 единств и множ. чисел в спряжении глаголов; 3) постоянное употребление эпентетического л (земли приступль). С другой стороны, по сравнению с «паннонскими памятниками», О. Евангелию незнакомо, напр., употребление простого и сложного нетематического аористов. Число руссизмов в правописании и в формах О. Евангелия невелико; сюда принадлежат 1) немногие ошибки против употребления юсов и замена их через у, ю, я; 2) смешение е и h; 3) употребление ж вместо жд; 4) написание ър, ъръ и т. п.; 5) 3 случая полногласия, из которых два приходятся на послесловие и только один на сам текст 0. Евангелия. Миниатюры, изображающие апостолов, принадлежат скорее всего руке приезжего грека; они не вклеены, а исполнены на том же пергаменте, что и само О. Евангелие. Художник усвоил и внес в свои изображения технику так называемой инкрустированной эмали, бывшей тогда в исключительном употреблении в Византии; быть может, эти миниатюры — только копии византийских миниатюр. переписчику (а не художнику) принадлежит исполнение ряда заставок и многочисленных заглавных букв. В первый раз, по поручению академии наук, О. Евангелие издано Востоковым («О. Евангелие, с приложением греческого текста евангелий и грамматических объяснений», СПб., 1843). Издание Ганки (Прага, 1853) в научном отношении неудовлетворительно. Есть два факсимилированных издания И. Савинкова ("О. Евангелие, хранящееся в Имп. Публ. Библ. ", 1-е изд. СПб., 1883; 2-ое СПб., 1889). О языке О. Евангелия писали: Востоков (в изд. 1843; перепеч. в книге «Филологич. наблюдения» Востокова, СПб., 1865); И. И. Срезневский, «Древн. славянск, памятники нового письма» (СПб., 1868); M. M. Козловский, «Исследование о языке О. Евангелия» (в «Исследов. по русс, яз.», изд. акад. наук, т. 1, СПб. 1895, и отд. СПб., 1886). А. А. Шахматов и В. Н. Щепкин (дополнения по языку О. Евангелия к «Грам. старославянского яз.» Лескина, пер. с нем., М.1890). О «Миниатюрах О. Евангелия» см. ст. К. Герца в «Летописях рус. литературы» 1860, т. III.
Л. Лященко.
Остроумов Алексей Александрович
Остроумов (Алексей Александрович) — проф. терапевтической госпитальной клиники моск. унив.; образование получал в том же унив., где за диссертацию «О происхождении первого тона сердца» (М., 1873) удостоен степени доктора медицины; в 1879 г. назначен доцентом, а в 1880 г. проф. терапевт. клиники (в моск. унив.). Напечатал: «Тимпаничесмй звук легких» («Моск. Врачебный Вестник», 187475), «Инервация потоотделительных желез» (ib., 1876), «Случай рака желудка» («Протоколы физ. мед. общества», 1877), «О двух случаях цирроза печени вследствие задержания желчи» («Проток. моск. мед. общества», 1879), «О происхождении отека под влиянием нервов» (ib., 1879, №7), «Случай трудной диагностики Брайтовой болезни» (ib., 1881 ), «О лечении катарра желудка» (ib., 1882), «Острое заболевание почек, при одновременном увеличении сердца в утолщении артериальных стенок» (ib., 1884) и др.
Осушение почвы
Осушение почвы — производится для целей земледельческих, санитарных или строительных. Почва, постоянно пропитанная водой, не допускающей свежего воздуха к корням растений, производит лишь тростник, осоку и другие водяные растения, и большой избыток влаги, не имеющей стока, превращает поверхность земли в болото. В таких случаях почва должна быть освобождена искусственным О. от избытка влаги, для улучшения ее производительности. Задача О. земли в санитарном отношении заключается в предотвращении застоев воды на поверхности, способствующих гниению органических остатков и заражению воздуха, что служит причиной развития различных болезней. Этой же цели служит отведение сырости от фундаментов и стен жилых строений. Но, кроме того, вода во многих случаях является врагом для оснований сооружений, размывая рыхлые породы грунта, выщелачивая растворы и производя пучины в грунте и даже разрушение камней вследствие увеличения в объеме при замерзании воды, забравшейся в поры и щели. Поэтому О. оснований сооружений весьма часто имеет существенное значение для обеспечения их устойчивости. В зависимости от причин застоя воды и скопления излишних ее количеств и от рода задачи, преследуемой О., гидротехнические работы при этом бывают направлены или к радикальному удалению и спуску накопившейся влаги с целью обнажения затопленного пространства, или же к регулированию стока, для достижения правильного обмена влаги, в интересах культуры и оздоровления местности. При О. оснований сооружений приходится разрешать первую из указанных задач, при чем принимаются также меры, препятствующие дальнейшему притоку воды к тому месту, где она может действовать разрушительно. При земледельческих же осушительных работах обе эти задачи обыкновенно сливаются, т. е. вместе с уменьшением количества влаги, покрывающей местность или пропитывающей почву, необходимо бывает создать условия для равномерного, соответственно потребностям возделываемых растений, удаления воды, скопляющейся из атмосферы или притекающей из вышележащих местностей. Простейшая, хотя иногда и наиболее трудная, задача по количеству работ представляется при необходимости осушить озеро или котловинное болото, т. е. скопление воды в естественной впадине, не имеющей стока. Для этого болота перерезываются системой открытых канав, в которых скопляется вода, и от самой пониженной канавы спускают воду в ближайшую лощину, прорезав глубокой выемкой возвышенность, окружающую котловину. Если же этого нельзя сделать, то воду, собранную канавами, отводят в самую
А. Т.
Осы
Осы. Термин О. употребляется в двух разных значениях. В более широком смысле слова О. называются жалоносные перепончатокрылые из семейства Vespidae (О.), Crabronidae (песочные О.) и Pompilidae (дорожные О. или помпилиды). О. в тесном смысле слова (Vespidae s. Diploptera) составляют большое (около 1000 видов) семейство, распространенное во всех частях света. Наиболее характерная особенность их та; что передние крылья в покое складываются вдвое вдоль. Тело их обыкновенно почти голое, сяжки обыкновенно коленчатые, у самцов более утолщенные к концу и более длинные, чем у самок; сложные глаза почковидные, глазки явственные; переднегрудь доходит по бокам до основания крыльев. По своему образу жизни О. распадаются на общественных и одиночных. У первых есть самцы, самки и рабочие (недоразвитые самки), у вторых рабочих нет. Самцы лишены жала и снабжены на конце брюшка клещевидным совокупительным аппаратом, самки и рабочие имеют жало. Одиночные О. строят гнезда из глины и т. п. веществ, прикрепляя их свободно к различным предметам, или же устраивают их в норках вырытых в глине или песке или различных пустотах, надстраивая к ним иногда придаточные части (трубку) из минеральных веществ. В такое гнездо помещается запас пауков или личинок различных насекомых, которых О. парализуют ужалением в нервные узлы; такие парализованные животные весьма долго остаются живыми и служат запасом свежей пищи для личинки О., выходящей из яйца, положенного в гнездо. Некоторые одиночные О. (из подсемейства Masaridae) кладут яйца в гнезда других перепончато-крылых. У общественных О. материалом для построек гнезд служат главным образом изгрызанные и смешанные со слюной растительные вещества: частички дерева, коры, мха и др. Из разгрызанного и смешанного со слюной дерева или коры они приготовляют вещество, очень похожее на грубую бумагу или картон. Некоторые тропические формы употребляют для построения гнезд также минеральные вещества (напр. глину) и навоз. Из этих веществ общественные О. строят шестигранные или цилиндрические ячейки, несколько расширенные обыкновенно к свободному концу, которые располагаются друг около друга в один слой, образуя простые (не двойные, как у пчел) соты. Соты располагаются горизонтально один над другим, отверстиями ячеек вниз, и прикрепляются к различным предметам с помощью того же бумагообразного вещества, из которого построен и сам сот. Гнезда могут быть открытые, т. е. лишенные общей наружной оболочки, или покрытые, окруженные однослойной или многослойной наружной оболочкой. В частностях покрытия гнезда представляют большое разнообразие, но в них можно различать два главных типа: стелоциттарий — когда соты не прикреплены к наружной оболочке гнезда, соединены между собой столбиками бумажного вещества и не имеют отверстий для прохода из одного этажа в другой (для этого служит свободный промежуток между краями сотов и наружной оболочкой), и фрагмоцитарий — когда соты плотно прикреплены к наружной оболочке, не соединены между собой столбиками и имеют в центре или ближе к краю сотов отверстия для прохождения из одного этажа в другой, или же имеют соты сплошные, но тогда в боковой стенке гнезда есть особые отверстия, ведущие к каждому из сотов. Покрытия гнезда европейских О. относятся исключительно с стелоциттариям. Форма гнезд очень разнообразна: фрагмоциттарии чаще удлиненные, цилиндрические, стелоциттарии — округлые, овальные и т. д. Гнезда могут быть или свободно подвешенными, или находиться в дуплах, под землей и т. д. Постройки общественных О. — однолетние (это относится не только к О. умеренных поясов, но и к тропическим). Перезимовывают лишь оплодотворенные самки и каждая такая самка устраивает небольшое гнездо, сначала с одним сотом и немногими ячейками, кладет в них яйца и выкармливает личинок, из которых развиваются рабочие О., освобождающие самку от забот о дальнейшем построении гнезда, добывании пищи и уходе за потомством (по некоторым наблюдениям, самка и после выхода рабочих принимает участие в уходе за потомством). Пищей О. служат различные сахаристые вещества (соки цветов, плодов и т. д.); личинок они кормят отчасти тоже сладкими веществами, а главным образом насекомыми, за которыми и охотятся для этой дели. Достигшая полного развития личинка закрывает отверстие ячейки белой выпуклой оболочкой из шелка и превращается в куколку. По мере увеличения общины гнездо О. увеличивается, при чем не только прибавляются новые ячейки по краям прежнего сота, но строятся новые соты под прежними. Размеры гнезд могут быть весьма значительны (у некоторых тропических форм футов до 6 длиной) и число особей в общине может доходить до нескольких тысяч (в этом отношении между разными общественными О. существуют резкие различия). Осенью появляется поколение, состоящее из самцов и самок, происходит оплодотворение и затем вся община гибнет, кроме оплодотворенных самок, которые зимуют и весной основывают новые гнезда. Семейство Vespidae делится на три подсемейства, отличающиеся как по строению, так и по образу жизни. Подсемейство общественные О. (Sociales) отличается широкими верхними челюстями с 3 зубцами, округленным с боков первым члеником груди, брюшком, обрубленным при основании или снабженным треугольным основным члеником, двумя шипами на голенях средней пары ног, а также некоторыми особенностями в жилковании крыльев, тремя формами особей и общественной жизнью. У рода оса (Vespa) задний край груди и передний почти конического брюшка как бы обрублены. Гнезда покрытые, типа стелоциттарий, висячие, в дуплах или подземные. Для человека О. вредны ужалениями, поеданием плодов и иногда (шершни) обгрызанием коры молодых стволов и ветвей деревьев; некоторую пользу они приносят истреблением насекомых. Шершневая О. или шершень (V. crabro L.) буроватого или красно-бурого цвета, с буровато-желтым рисунком на голове и брюшке и желтоватыми крыльями; длина самки 30 мм., самца 24, рабочей 22 мм. Широко распространены в Европе. Гнезда строит в дуплах из хрупкой, ломкой бурой массы. Развитие продолжается около 28 дней (5 дней развития в яйце, 9 дней жизни личинки и 14 — куколки. Ужаление очень болезненно и может быть опасным. У рода Polistes брюшко веретенообразной формы с треугольным основным члеником, заднегрудь сзади покатая, сяжки самца загнуты на конце; гнезда непокрытые, состоящие из одного или двух сотов, прикрепленных на стебельке. Polistes gallica Fabr. — французкая бумажная О. черного цвета с желтым рисунком, длиной 11-13 мм., водится в средней и южн. Европе, общины ее невелики (к осени 60-130 особей). К подсемейству Solitariae s. Eumenidae (стенные О.) относятся формы одиночные, имеющие лишь самцов и самок и строящие гнезда из минеральных веществ. Челюсти их узкие и длинные с 3-5 зубцами, переднегрудь по бокам угловатая или с шипиком, средние голени с одним шипом. Пища состоит из парализованных пауков или личинок насекомых. К подсемейству Masaridae относятся формы с крыльями не вполне складывающимися вдоль, они тоже одиночные, но (по крайней мере некоторые из них) кладут яйца в гнезда других перепончатокрылых. Водятся в теплых и жарких странах.
Н. Кн.
Осязание
Осязание — представляет особое чувство, вызываемое прикосновением кожи к различным твердым и жидким телам. Кожа в этом случае играет роль специального органа чувства. К О. относят чувства прикосновения, чувства давления, составляющие в совокупности то, что принято называть тактильными ощущениями; так как эти последние осложняются обыкновенно тепловыми ощущениями (холода или тепла), то в связи с чувством О. излагают обыкновенно и температурное чувство, хотя между ними в качественном отношении не существует ничего общего. Мало, того, прежнее мнение о том, что тактильные и температурные ощущения возникают, благодаря игре одних и тех же периферических нервных аппаратов, ныне уже опровергнуто, так как путем тонких исследований доказано, что одни точки кожи воспринимают исключительно тактильные впечатления, другие — впечатления холода, третьи — тепла (Герцен, Бликс и Гольдшейдер). Хотя нам известно существование в коже целого ряда различных нервных окончаний, как то — осязательных телец, телец Краузе, Фатеровских и Пачиниевых телец, свободных нервных разветвлений в эпидерме Лангерганса и др., тем не менее пока у нас нет основания приписывать той или другой из этих форм нервных окончаний какое-нибудь специальное назначение в деле восприятия только определенных по качеству впечатлений; поэтому мы не в праве говорить о чисто тактильных или термических нервных окончаниях и верно только то, что места кожи, одаренные высокой осязательной чувствительностью, в то же время отличаются обилием осязательных телец. Гольдшейдер, однако, исследований под микроскопом кусочки собственной кожи, утверждает, что в точках кожи, одаренных осязательной и термической чувствительностью, он не находил вовсе осязательных телец, а только пучки безмякотных нервных волокон, направляющиеся к периферии кожи быть может к эпидерму. Вопрос этот, как видно, требует серьезной проверки. путем О. в связи с доставляемыми кожей ощущениями давления и температуры мы ориентируемся во внешнем мире, оцениваем форму предметов и многие физические свойства их — шероховатость, гладкость, остроту, тупость, твердость, мягкость и в некоторых пределах даже тяжесть их. Форма предметов, конечно, средней величины, могущих быть обнятыми нашей осязающей поверхностью, определима потому, что мы выработали уже заранее представление о взаимном положении чувствующих точек поверхности кожи, задеваемых предметом при его прикосновении; другими словами, кожа обладает чувством места. Когда же предмет велик, то для определения его общей формы человек прибегает к передвижению осязающей руки по поверхности тела в различных направлениях и на основании испытываемых им при этом указаний мышечного чувства и О. выстраивает представление о форме предмета. Насколько О. в связи с мышечным чувством может служить точным орудием определения формы предметов, доказывают известные случаи слепых скульпторов, прекрасно делавших бюсты известных лиц. Впрочем, к движению осязающей поверхности мы прибегаем не только с целью определения формы предметов, но и других свойств тел — гладкости, шероховатости, тяжести. Чтобы лучше определить степень гладкости или шероховатости предметов, мы водим рукой по поверхности их — при этом разница тактильных ощущений от тех и других выступает особенно рельефно; при определении же твердости тела мы пользуемся чувством давления, вызываемым в глаз сопротивлением тела напору на него с нашей стороны. При суждении о тяжести предметов, мы не столько руководствуемся О., сколько мышечным чувством, сопровождающим усилие, делаемое нами для преодолении препятствия и возникающее не столько в коже, сколько в мышцах, сухожильях, суставах, участвующих в движении. Только температурное чувство при своих определениях не нуждается в содействии мышечного чувства. Кроме всех этих указаний, доставляемых О. в связи с мышечным и температурным чувствами о свойствах среды, в которой приходится жить организму и населяющих ее предметов. кожное чувство играет важную роль в психологическом акте разграничения своего "я" от окружающего мира и в акте координации сложных локомоторных движений. О. потому помогает уму развивающегося младенца определять границы его "я", его собственного тела, что всякое прикосновение его члена, напр., руки, ноги к точкам его же тела дает всегда двойственные осязательные ощущения, как от прикасающегося члена, так и касаемой части тела, чего не может быть при дотрагивании до чуждых ему предметов внешнего мира, дающих только одиночное осязательное ощущение. Что касается до участия кожного чувства в локомоции, то оно уже прямо доказывается тем, что анестезия кожи, наблюдаемая при многих нервных заболеваниях, уничтожает возможность производства правильных, целесообразных движений, напр., в актах ходьбы, беганья, поднесения стакана или ложки ко рту и т. п. Чувствующие импульсы, несущиеся при этом из кожи к нервным центральным механизмам, являются необходимым фактором их правильной, сочетанной деятельности, хотя это участие чувственных моментов в этих актах, в силу механической заученности их, и перестает сознаваться нами. Обратимся теперь в отдельности к некоторым деталям различных форм кожных ощущений, а именно к топографии и количественной стороне их.
I. Тактильные ощущения — чувства прикосновения и давления. Эти формы чувствительности распределены очень неравномерно в различных местах кожи. Наиболее утонченными в этом отношении местами являются кожа лба, виска и предплечья. Здесь ощущаются давления, не превышающие 0,002 гр., тогда как кончики ручных пальцев начинают чувствовать давления не менее как в 0,10 гр., а места покрытые ногтями только в 1 гр. Бликс показал, что тактильные ощущения возникают вследствие раздражения определенных строго ограниченных точек кожи между которыми лежат полоски кожи, вовсе не дающие этих ощущений. На мягких кончиках пальцев этих тактильных точек так много, что между ними не остается индифферрентных полос. Точки эти в местах, покрытых волоска, скопляются в больших количествах у самого места прикрепления волоса; даже фолликулы волос содержат несколько таких тактильных точек. Вот почему различные волоски могут играть роль осязательных органов. Малейшее прикосновение к волоску передается его корню, который своим движением раздражает тактильные точки. Чрезвычайная тактильная чувствительность лба, виска, носа сравнительно с чувствительностью ладонной поверхности кончика ручных пальцев и как раз зависит от присутствия волосков на лбу, виске, носу и полного отсутствия их на ладонной поверхности пальцев. Лучше всего можно обнаружить эту тактильную роль волосков, покрывающих кожу след. любопытным опытом: если водить слегка конным волосом или бородкой пера по поверхности человеческой кожи, то там, где кожа покрыта волосками, напр. на щеках, на лбу, на тыльной поверхности рук, это раздражение ощущается очень ясно и даже сильно, тогда как места, лишенные волосков, напр. ладонная поверхность кончиков ручных пальцев, не смотря на богатство ее тактильными точками, совершенно тупа к этой форме раздражения т. е. к легкому касанию до нее волоском. У многих млекопитающих осязательные усики играют очень важную роль в О. Благодаря этим же осязательным волоскам крыльев, ослепленные летучие мыши могут летать свободно в комнате, обходя всякие препятствия, даже натянутые во всех направлениях нити (Спалланцани). Так как осязательные ощущения возникают только при раздражении чувствующей поверхности кожи, а раздражение обнаженного нервного ствола напр. лучевого или локтевого не дает ничего подобного, а вызывает или боль, или чувство беганья мурашек, относимые нами к периферии нерва, то О. является специфической функцией определенных только нервных окончаний в коже. Одним из условий возникновения чувства О. это то, чтобы касающееся или давящее тело было приложено к ограниченному месту поверхности кожи; давление же однородное и распространенное на широкую поверхность не ощущается как таковое и сознается нами только на границе, отделяющей свободную поверхность кожи от сдавленной. Так, рука, опущенная в ртутную ванну, ощущает давление ртути, только на уровне кольца, соответствующего поверхности ртути. То же приблизительно ощущает человек, погрузившейся в водяную ванну — после некоторого промежутка он ощущает прикосновение воды только на границе ее свободной поверхности. Осязательные ощущения и ощущения давления оставляют след, длящейся некоторое время и по удалении раздражающего тела, и след этот, что касается чувства давления, тем продолжительнее, чем сильнее было давление. Слабые же давления оставляют короткий след, что видно напр. из того, что касания вращающегося зубчатого колеса до мякоти ручных пальцев или колебания струны, дотрагивающейся до пальцев, перестают различаться отдельно О. лишь тогда, когда достигают скорости 1500 касаний в сек. Тактильные ощущения достигают своего максимума очень быстро после своего начала, а затем постепенно ослабевают. Чем внезапнее увеличивается давление, тем сильнее получаемое ощущение, а крайне постепенное нарастание давления может достигнуть высоких степеней без вызова какого-либо ощущения. Вообще О. усиливается на любом месте вследствие контраста с соседними площадями кожи, не подвергающимися давлению. Чувство О. очень склонно к притуплению и длительное, однообразное тактильное раздражение одного и того же участка кожи под конец перестает различаться нами. Для определения чувствительности к прикосновению и к давлению прибегают к особым аппаратам: барэстезиаметру Эйленбурга, эстезиаметрической игле Бони и к пульсирующей эластической трубке Гольца. Вообще доказано, что кожей ладонной поверхности кончика ручных пальцев можно различать давления двух тяжестей, относящихся между собой как 9 к 10. Кожа представляет «осязательное поле», состоящее из отдельных тактильных площадей, подобно тому, как зрительное поле состоит из зрительных площадей или единиц. И в осязательном поле мы легко учимся различать два соседних тактильных впечатления и, комбинируя как одновременные, так и последовательные впечатления, производимые одним и тем же предметом или несколькими, мы составляем себе представление о величине предмета, форме, свойствах поверхности, отдалении различных точек предмета или двух различных предметов между собой и т. д. Следов. О., подобно зрению, доставляет нам элементы для суждения главным образом о пространственных отношениях между предметами, для образования пространственных представлений, и вот почему между О. и зрением существуют компенсаторные отношения, т. е. почему у слепых в высокой степени бывает развито О. Способность пространственных определений кожей находится в прямой зависимости от степени ее осязательной чувствительности, т. е. от богатства ее отдельными осязательными площадями, действующими в качестве единиц, доставляющих изолированные осязательные ощущения. В этом отношении различные участки кожи резко отличаются между собой. Одни участки бедны осязательными площадями и последние очень отдалены друг от друга, как это наблюдается на спине, затылке, бедрах и плечах; другие же, напротив, очень богаты ими, как это видим на ладонной поверхности третьей фаланги ручных пальцев и др. Лучшим способом определения остроты О. может служить способность различения двух одновременных прикосновений к коже, напр. двумя ножками циркуля Вебера: при помощи последнего определяется минимум расстояния между его ножками, при котором получаемые ощущения локализируются еще в соответственные две точки, а не сливаются в одно ощущение. Вот таблица Вебера, дающая в миллиметрах для различных участков кожи этот минимум расстояния.