Энциклопедия логических ошибок: Заблуждения, манипуляции, когнитивные искажения и другие враги здравого смысла
Шрифт:
Конечно, образ дьявола изменчив – от культуры к культуре, от эпохи к эпохе. Наш, когда он впервые вышел на сцену в первой книге Ветхого Завета, имел облик змея, ставшего причиной изгнания Адама и Евы из рая, – но у него было не так-то много реплик. Однако в последующие столетия его роль и описание беспрестанно менялись: в «Божественной комедии», средневековом произведении, он предстает чудовищем с тремя лицами и шестью крыльями, как у летучей мыши, тогда как в поэме «Потерянный рай» Мильтона, творившего на заре эпохи Просвещения, становится прекрасной, харизматичной и даже трагической фигурой. Поскольку говорящие змеи и чудовища в наше время кажутся нелепыми, современные изображения наподобие «Адвоката дьявола» (1997) берут за основу шаблон Мильтона и пытаются сосредоточить
По мнению Юнга, мы постигаем такие древние символы, как змей, и популярные в наше время образы путем культуры – как навязанные сверху. Однако за этими отражениями кроется общая тьма, ощущаемая каждым человеком. Иными словами, то, что облегчает усвоение культурных представлений, таких как дьявол, – это их совместимость, созвучие с архетипами в основании айсберга. Вот почему понятие дьявола так распространено, хоть его внешний облик и изменчив. Если вы заметили, коллективное сознание (популярные верования и убеждения эпохи) и коллективное бессознательное (паттерны, унаследованные от древних времен), точно так же, как инь и ян, пребывают в динамическом противостоянии: они борются друг с другом, питают друг друга и перетекают одно в другое.
Ну хорошо, а сами архетипы образовались случайно? Где источник нашего наследия? Тезисы Юнга довольно туманны. Поскольку он интересовался оккультизмом и всякой паранормальщиной, понятие коллективного бессознательного можно трактовать как некую загадочную связь между всеми людьми – и даже между всеми живыми существами. Именно поэтому его можно приспособить и к старинной вере в вахдат аль-вуджуд (суфийская концепция о «единстве бытия»), и к учениям нью-эйдж; именно поэтому оно сохраняет свою популярность. Но мы применим несколько более «современный» подход…
Иероним Босх. Сад земных наслаждений (1490–1510). В правой части триптиха мы видим чудовище, из-за котла на голове известное как «Принц ада»: оно пожирает несчастных грешников
Спокойно, атеисты: теория эволюции устояла
Помните Дарвина? Когда мы с вами в последний раз с ним виделись, он не смог присутствовать на дебатах об эволюции в Оксфордском университете, и, невзирая на все старания Гексли, его идеи в скором времени утратили популярность. Так длилось до начала XX века, вплоть до появления синтетической теории эволюции, объединившей теорию естественного отбора с теорией наследственности Менделя. В наши дни образ Дарвина олицетворяет скорее этот синтез, нежели оригинальную теорию.
Юнг тоже был продуктом этой эпохи – эпохи СТЭ. Следовательно, трактовка его архетипов как структур разума, доставшихся нам в наследство благодаря естественному отбору, а не как оккультной общей памяти вряд ли станет предательством по отношению к нему. Давайте применим эту точку зрения к некоторым архетипам, которые часто употреблял Юнг, и немного развлечемся…
Мудрый старец – архетип, который мы встречаем во многих культурах, причем как в мужском обличье (Заратустра, Мерлин, Один), так и в женском (Пифия в фильме «Матрица») {14} . Почему отождествление старости с мудростью настолько распространено? Как ни странно, пожилой возраст куда меньше ассоциируется с отрицательными чертами – немощь, медлительность, забывчивость. Возможно, именно потому, что мы потомки не тех, кто бросал стариков на произвол судьбы (они больше не могут ни охотиться, ни рожать, лишь обременяют племя), а тех, кто кормил их и почитал.
14
Robert L. Moore and Douglas Gillette, King, Warrior, Magician, Lover: Rediscovering the Archetypes of the Mature Masculine (San Francisco: Harper San Francisco, 1990).
В те времена, когда не было письменности, накопленный опыт старика
Рембрандт. Портрет старика в красном (1652–1654). В этот период художник создал множество портретов стариков: их лица выражают спокойствие и опыт
А отчего настолько распространены образы непорочной матери (такие, как Дева Мария) или сходные половые роли? {15} Возможно, общества, где материнство и «чистота» женщины считались священными, разрастались и стабилизировались, а затем одолели своих более индивидуалистичных и вольнолюбивых соседей. Параллельно этому эволюционному успеху структура разума, сделавшая возможным архетип матери, передалась последующим поколениям. То же самое произошло с верой в дьявола: она и позволяет нам сваливать вину за свои нежелательные личные устремления на кого-то другого, и охраняет общественный порядок. Вольтер говорил: «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». Почему то же самое нельзя сказать о дьяволе? Возможно, мы потомки тех, кто сумел сотворить себе богов и дьяволов.
15
Donald E. Brown, Human Universals (Philadelphia: Temple University Press, 1991). Особенно важно в этом контексте понятие cultural universal – культурной универсалии.
Хоть эти умозрительные построения и забавны, не стоит чересчур соблазняться притягательностью эволюционной психологии. Ведь даже такой базовый шаблон, как «самоотверженная мать», в разных культурах может выглядеть по-разному. Согласно Плутарху, мать-спартанка, провожая сына на войну, вместо того чтобы лить слезы, вручает ему щит и говорит: «Или с ним, сын мой, или на нем».
Ее сын, как и любой спартанский муж, с семи лет живет в военном лагере со своим отрядом (и это не менялось даже после женитьбы). Если он, бросив щит, предаст братьев по оружию, то, скорее всего, собственная мать первая его придушит.
Можете ли вы вообразить себя такой матерью?
В милитаризованных обществах главная обязанность матерей – воспитывать воинов, поэтому их понимание материнской жертвенности накренилось в сторону преданности государству, а не собственным детям: место семьи заняло государство.
Иными словами, культура, начавшись как продолжение биологии, со временем развилась настолько, что научилась подавлять даже самые базовые инстинкты. У нас имеется ряд паттернов мышления (на чем бы они ни базировались, на биологии или на культуре), и причина, по которой я так полагаюсь на Юнга в качестве моста, – обиталище этих паттернов. Они живут не в пентхаусе нашего мозга с прекрасным видом из панорамных окон – они снимают полуподвал.
Жан-Жак-Франсуа Ле Барбье. Спартанка вручает щит своему сыну (1805)
Жорж Клемансо, президент Франции во время Первой мировой войны, говорил: «Война – слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным». А некоторые мысли слишком важны, чтобы оставлять их на откуп рациональному уму. Автоматизировать их, разместив в бессознательном, – куда более верный подход. Нам не нужно было принимать осознанное решение бояться змей – точно так же, как не нужно убеждать себя, что надо дышать. Эта система настолько надежна, что даже если мы примем решение не дышать, то не сможем его претворить в жизнь. Она защищает нас от нас самих.