Энциклопедия заблуждений. Третий рейх
Шрифт:
Однако все представления о том. что наци № 2 действительно испытывал лишения на протяжении длительного тюремного заточения, в значительной мере являются заблуждениями. Гесс был ограничен в контактах и передвижении. Что же касается бытовых условий, то они были значительно комфортнее тех, в которых жило большинство граждан победившего во Второй мировой войне Советского Союза.
Судить о «тяготах» наказания, постигших наци № 2, можно, опираясь на рассказы людей, по долгу службы находившихся рядом с ним. Например, на воспоминания подполковника в отставке Маргариты Неручевой.
Тюрьма
На момент начала служебной командировки М. Неручевой в тюрьме, рассчитанной на 600 заключенных, осталось трое узников — Ширах, Шпеер и Гесс. Они были размещены во внутреннем блоке длиной около 30 м, где находилось 32 камеры. Чтобы заключенные не передавали друг другу какую-либо информацию, по обеим сторонам от каждой занимаемой камеры находились пустые помещения.
Заключенные содержались поодиночке, но вместе посещали церкви и прогуливались.
По немецким законам осужденные должны работать ежедневно, кроме воскресных и праздничных дней. Первоначально трудотерапия заключалась в том, что узники, сидящие за длинным столом, клеили конверты. Разговаривать им при этом не разрешалось. Зато рекомендовано было сочетать работу с чтением, поэтому один из отбывающих наказание преступников вслух читал какую-нибудь книгу, разрешенную цензурой. Впоследствии заключенные трудились в саду, что, по сути, являлось дополнительным пребыванием на свежем воздухе.
Гесс никогда не работал. Он гулял по дорожкам сада или, сославшись на недомогание, сидел на скамейке, устремив взгляд в одну точку. Маргарита Неручева рассказала, что была свидетелем любопытной сцены: наци № 2 подметал коридор. Уже одно это было удивительно. Неизвестно, из каких соображений он взялся за веник — возможно, почувствовал угрызения совести перед товарищами по партии, которые, в отличие от него, от работы не отлынивали… Однако трудового энтузиазма Гесса хватило ненадолго: он собрал мусор в совок и, воровато оглянувшись по сторонам — не смотрит ли кто? — со злостью разбросал его снова…
Питались нацистские преступники так же, как и заключенные других немецких тюрем. Хотя бывшие союзники закупали продукты по своему усмотрению. Советское подразделение фашистов не баловало — никаких деликатесов, — но и режим, и рацион выдерживало очень строго. Американцы же в свое дежурство кормили заключенных почти также, как служащих и гостей в офицерской столовой. Они привозили свежие помидоры даже зимой, закупали молоко в Дании. Осужденные Нюрнбергским трибуналом преступники буквально жировали на тюремных харчах. В одном из писем к матери Шпеер писал: «К сожалению, у меня начинает появляться брюшко… и снова передо мной встал старый вопрос о весе». Врачи, наблюдавшие заключенных, были единодушны в том, что в таких условиях те могут дожить до 100 лет.
Ограничения в контактах для изолированных от общества нацистов также были не очень суровыми. Каждую неделю узники имели право отправлять и получать по одному письму, содержащему не более 1300 слов. Писать при этом следовало на немецком языке, разборчиво, без сокращений, цифр и стенографических знаков. Содержание писем ограничивалось личными вопросами. Кроме того, заключенным ежемесячно предоставлялось получасовое свидание с близкими.
Ширах и Шпеер очень дорожили этими свиданиями. Что же касается
Он ни в чем не раскаивался, продолжал боготворить Гитлера и пребывание в тюрьме подчинил одной цели: даже после смерти остаться в памяти поколений таким же, каким был в годы Третьего рейха. В качестве примера можно привести письмо Гесса жене. Из него цензор по долгу службы вырезал следующие слова: «Если бы мне пришлось начать жизнь сначала, я бы все повторил». Об этом же он 9 марта 1972 года говорил М. Неручевой: «О своей деятельности думаю то же самое, что и раньше. При мне не было концлагерей, все осложнения произошли после моего отлета в Англию. Однако должен заметить, что они были и есть и в других странах, в том числе и в СССР…. Что касается расовой политики и геноцида — тут мы были совершенно правы, и это подтверждают нынешние беспорядки в США. Мы не хотели, чтобы подобное было в Германии. Немцы — нордическая раса, и допускать смешение немцев и евреев, представителей другой расы, мы не могли. Наша политика была правильной. Этих взглядов я придерживаюсь и сейчас».
Во время другой встречи с М. Неручевой, 25 июля 1973 года, он заявил: «Я и раньше ничего не имел против русских, но всегда считал и придерживаюсь этого мнения и поныне: советская система является злом, которое надо уничтожить. Будучи одним из руководителей Рейха, я полагал, что Советский Союз представляет угрозу моей стране. Именно поэтому мы решили нанести превентивный удар, а если и имели место зверства немцев в России, то это неизбежно в любой войне…»
Несмотря на то что Рудольф Гесс так и не встал на путь истинный, оставшись в душе фашистом, с годами отношение к нему становилось все мягче и мягче.
Петр Липейко, который с 1985 по 1987 год служил в подразделении, охранявшем «Шпандау», достаточно подробно описал условия содержания нацистского преступника в этот период. И, надо сказать, не в каждом санатории так заботятся о здоровье отдыхающих, как в тюрьме беспокоились о нацистском преступнике Рудольфе Гессе.
Помещение, в котором он содержался, камерой можно назвать лишь с большой натяжкой. Оно состояло из пяти (!) комнат, среди которых были спальня, комната отдыха, библиотека, где имелось множество книг по астрологии — последнему увлечению наци № 2. Он читал четыре ведущие немецкие газеты, слушал радио, смотрел большой японский телевизор. Заключенный имел право на две двухчасовые прогулки в сутки по внутреннему саду размером не меньше чем футбольное поле.
Гесс вел себя высокомерно, а порой и вызывающе. Он был весьма недружелюбен по отношению к охране: откровенно недолюбливал англичан, вообще не разговаривал с русскими, игнорировал американцев. Более-менее терпимо он относился только к французам и иногда даже общался с ними. Также старый фашист требовал от младших по званию караульных отдавать честь. Англичане вполне серьезно соблюдали субординацию, американцы все обращали в шутку, русские, понятное дело, нациста не жаловали.
П. Липейко так описал свою первую встречу с Рудольфом Гессом: «Он шел мне навстречу по узкой тропинке, и кому-то из нас надо было уступить дорогу. Тут на меня нашла даже некоторая злость: почему я, офицер армии страны-победительницы, должен это сделать? Мы остановились, и я увидел из-под мохнатых бровей не по годам внимательный и властный взгляд. Несколько мгновений Гесс изучал новичка, потом медленно сошел с тропы. Интересно, что после этой «дуэли» он стал со мной здороваться, хотя русских старый нацист никогда не приветствовал».