Энергия кризиса
Шрифт:
Неточность при выдаче порций питания все заключенные воспринимают одинаково болезненно, причем их занимает уже не сам факт, а лишь степень нарушения нормы: «Недодача есть в каждой пайке – только какая, велика ли?» (с. 21). Более того, Шухов замечает господствующее повсюду расточительство. Его комментарий (или комментарий автора, что в данном случае нельзя определить однозначно) по поводу шмона приводится в скобках: «<…> (миллионы уже через трубу спустили, так они щепками наверстать думают)» (с. 80) [121] . Наиболее общие высказывания, касающиеся отступления от правила солидарности среди зэков, имеют форму пословиц (то есть приводятся в доступной для малообразованного человека степени обобщения [122] ): «Кто кого сможет, тот того и гложет» (с. 53) или «Кто арестанту главный враг? Другой арестант» (с. 88). В то время как мелкие нарушения принципа солидарности по отношению к товарищам по заключению уже перерастают в норму (все воруют; с. 52), заключенного, извлекающего личную выгоду во вред всем остальным, ждет суровая расправа: такова судьба заснувшего у печки молдаванина, тем самым вынудившего всех остальных ждать на морозе (с. 82–83).
121
Ср. также, Благов Д. А. Солженицын и духовная миссия писателя. С. 337–341.
122
Ср., Юровский
Единственной социальной группой, по отношению к которой Иван Денисович позволяет себе открытое моральное осуждение, являются привилегированные зэки, «твердые лагерные придурки, первые сволочи, сидевшие в зоне» (с. 94). Причина ненависти к «придуркам» также носит имплицитно экономический характер и кроется в непропорциональности выгоды и прилагаемых усилий: «Шухов с подозрением относится к легким деньгам, к тому, что сулит выгоду без усилий и труда, потому что в нем глубоко укоренено чувство нравственного долга, которое в конечном счете основывается на смутном сознании того, что если тебе блага жизни стали даваться слишком легко – значит, есть кто-то, кто принял теперь на свои плечи твою долю труда и ему стало тяжелее» [123] .
123
Лакшин В. Иван Денисович, его друзья и недруги. C. 235.
Личный враг Шухова, «шакал» Фетюков (с. 24), олицетворяет тот образец поведения, от которого предостерегал его первый бригадир Куземин: «В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать» (c. 7–8). При традиционном подходе именно образ Фетюкова приводился для подтверждения нравственного императива сохранения человеческого достоинства. Здесь можно продолжить: тот, кто доедает остатки чужой порции, не только преступает закон чести и достоинства [124] , но и нарушает принцип пропорциональности и точности.
124
В этом смысле высказывание Куземина истолковывает: Kodjak А. Alexander Solzhenitsyn. P. 38.
Именно с этой позиции Шухов судит о новом колхозном промысле, о котором он узнает из письма жены. Крестьянин Шухов не в состоянии понять, как сенокос может быть отодвинут на второй план ради другой работы – изготовления крашеных ковров (c. 31–32), и с недоверием относится к мануфактурной (и колхозной [125] ) системе. В. Лакшин по праву связывает это недоверие с отрицательным отношением Шухова к «придуркам»: «Отношение Шухова к придуркам, точно так же как его недоумение по поводу легкого промысла красилей, имеет в своей основе народное отношение к труду и к моральному долгу совместно работающих людей друг перед другом» [126] . То есть дело вновь не только и не столько в нравственной оценке, сколько в имплицитной экономической мотивации. И легкая прибыль от крашения ковров, и лагерный блат сводятся для Шухова к отступлению от нормы честного труда, идущему в ущерб другим.
125
О теме раскулачивания в повести Солженицына см.: Шнеерсон M. Александр Солженицын. C. 109.
126
Лакшин В. Иван Денисович, его друзья и недруги. C. 243–244.
Похожим образом Шухов критикует любой недобросовестный труд. Рассматривая стену, начатую неопытным каменщиком, он мысленно проводит точную ревизию допущенного брака и подсчет необходимого для его исправления материала [127] : «А думка его [Шухова] и глаза его вычуивали из-подо льда саму стену <…>. Стену в этом месте прежде клал неизвестный ему каменщик, не разумея или халтуря, а теперь Шухов обвыкал со стеной как со своей. Вот тут – провалина, ее выровнять за один ряд нельзя, придется ряда за три, всякий раз подбавляя раствора потолще. Вот тут наружу стена пузом выдалась – это спрямить ряда за два. И разделил он стену невидимой меткой <…>» (с. 66). Будучи сторонником добросовестного физического труда [128] , Иван Денисович осуждает небрежное расточение ресурсов в лагере; в этом плане его критика направлена на недостаточную бережливость и точность хозяйствования.
127
На основе факта, что сам Солженицын работал в лагере каменщиком, Мешков выстраивает параллель между лагерным опытом автора и героя его рассказа (Мешков Ю. А. Александр Солженицын. C. 39).
128
Именно в этом заключается положительный аспект литературной параллели между Шуховым и толстовским Платоном Каратаевым, отличающимся таким же «полуинстинктивным мастерством на все руки», на которую чаще всего указывали исследователи (Благов Д. А. Солженицын и духовная миссия писателя. С. 326; Павлов О. Русский человек в ХХ веке. Александр Солженицын в зазеркалье каратаевщины // «Ивану Денисовичу полвека». Юбилейный сборник 1962–2012. М.: Русский путь, 2012).
В отличие от неизвестного каменщика Иван Денисович возводит безупречно прямую стену, отмечая качество работы в своего рода внутреннем монологе: «…Шухов не ошибается» (с. 67). Уверенность в собственной способности работать умело и точно отгоняет страх преждевременной смерти в лагере: «Эх, глаз – ватерпас! Ровно! Еще рука не старится» (с. 77). Работа Шухова пользуется признанием как со стороны товарищей по бригаде (которые шуточно именуют его «стакановцем»; с. 65), так и со стороны бригадира: «Смеется бригадир: „Ну как тебя на свободу отпускать? Без тебя ж тюрьма плакать будет!“» (с. 76). В «Архипелаге ГУЛАГе» автор сам выступает в защиту трудового пафоса героя своего раннего рассказа против «негодования – и бывших придурков и их никогда не сидевших интеллигентных друзей» [129] . Насколько бы ни были неблагоприятными обстоятельства принудительной работы, Шухову тем не менее удается преодолеть «отчуждение» [130] путем отождествления с работой.
129
Солженицын А. Собрание сочинений. Т. 6. C. 236.
130
Dunn J. F.
Эта способность раствориться в выполняемой работе является немаловажным элементом психологии выживания. В «Архипелаге ГУЛАГе» Солженицын задает риторический вопрос: «Как же Ивану Денисовичу выжить десять лет, денно и нощно только проклиная свой труд?» [131] Полная сосредоточенность на объекте труда («Шухов видел только стену свою»; с. 66) представляет собой квазимедитативную технику. Во время работы Шухов обретает полное внутреннее равновесие и забывает все происходящее вокруг него, вплоть до кажущегося ему бесконечным срока заключения: «Диво дивное: вот время за работой идет!» (с. 47). Подобное трудовое самозабвение оказывает на Шухова терапевтическое воздействие: «Вот диво-то, совсем про санчасть забыл за работой» (с. 86). Проработав день, Шухов, еще утром чувствовавший себя больным, выздоравливает [132] .
131
Солженицын А. Собрание сочинений. Т. 6. C. 237.
132
Что не означает, что в «Одном дне Ивана Денисовича» работа представляет собой чистое добро. Похожий лозунг о лечебных свойствах труда вкладывается в уста лагерного врача, от которого «больным нет покоя»: «…от болезни работа – первое лекарство» (с. 19). Факт, что выздоровление Шухова после усердной работы подтверждает этот цинизм врача, представляет собой внутреннее противоречие с точки зрения хозяйственной этики (а точнее, нескольких ее разновидностей) рассказа.
Бережное внимание Шухова распространяется не только нa результат труда, но и на ресурсы, с которыми Шухов обращается крайне экономно (например, он старается не истратить ни грамма раствора больше, чем необходимо). Принято считать, что именно эта экономность героя так тронула Хрущева [133] , которому секретарь прочитал вслух соответствующий фрагмент «Одного дня» во время отдыха в Пицунде [134] . Позднее Хрущев, как известно, лично разрешил публикацию текста [135] .
133
Ср., Scammell M. Solzhenitsyn. A Biography. New York; London: Norton, 1984. P. 433–434.
134
Решетовская Н. Из воспоминаний // Вече. 1972. 25 мая. № 5, репринт: Архив Самиздата. № 1230. С. 107.
135
См.: Твардовский A. Рабочие тетради 60-х годов // Знамя. 2000. № 7. С. 129; Солженицын А. Бодался теленок с дубом. C. 41.
Сам Шухов подтрунивает над присущей ему этикой тщательности, точности и бережливости: «Но так устроен Шухов по-дурацкому, и никак его отучить не могут: всякую вещь и труд всякий жалеет он, чтоб зря не гинули» (с. 76). Хозяйственная этика превращается в нем в отличительную черту характера: так же экономно – предельно основательно и осознанно [136] – Шухов жует свою порцию хлеба. Следуя Джексону, все поведение Ивана Денисовича можно описать при помощи экономических категорий: «Экономное обращение с вещами, с собственной энергией и со временем определяет жизнь Шухова в лагере» [137] .
136
См.: Kodjak А. Alexander Solzhenitsyn. P. 29.
137
Jackson R. L. Solshenizyn. S. 248.
Если с точки зрения закона солидарная взаимопомощь заключенных представляет собой нарушение репрессивных правил (см. выше), то внутри их общества она создает дух коллективизма [138] и отношения, основанные на взаимообмене [139] . В противовес формальному (репрессивному) лагерному порядку среди узников устанавливаются родственные, характерные для деревенской жизни связи.
Таким образом, Шухов предстает как носитель чего-то аналогичного «сельскому разуму» [140] Н. Федорова или «крестьянской утопии» А. Чаянова [141] , как представитель регрессивной утопии традиционного деревенского хозяйствования. В этом образе можно явно распознать зародыш того солженицынского традиционализма, который впоследствии заметно усилился и приблизил автора к почвенничеству [142] . В «Одном дне Ивана Денисовича» этика экономии, тщательности и взаимообмена преподносится, однако, еще довольно ненавязчиво, поскольку деревенская мудрость Шухова остается имплицитной [143] , почти «инстинктивной» [144] .
138
В этой связи Данн пишет о сохранившемся «органическом принципе коллективности» – Dunn J. F. «Ein Tag» vom Standpunkt eines Lebens. S. 54.
139
Об этом см.: Jackson R. L. Solshenizyn. S. 250.
140
См., например: Федоров Н. Ф. Собрание сочинений в 4-х т. М.: Прогресс, 1995–1999. Т. 2. C. 85–88; Т. 3. C. 352, 407. Важным, если не единственным составляющим элементом «сельской этики» Федорова является хозяйственная этика.
141
Чаянов А. В. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии. М., 1920; Tschajanow A. Die Lehre von der b"auerlichen Wirtschaft. Versuch einer Theorie der Familienwirtschaft im Landbau. Berlin: Parey, 1923.
142
Ср.: «В этом тексте есть определенная система ценностей – народничество, сконцентрированное в крестьянском протагонисте Шухове, вера в органическое благо, связанное с почвой, которая обнаруживается в тот момент, когда Солженицын подчеркивает полную лишений лагерную жизнь, – все это ценности, уходящие корнями в ностальгию по старой России» – Barker F. Solzhenitsyn. P. 9.
143
Allaback S. Alexander Solzhenitsyn. Р. 53.
144
Благов Д. А. Солженицын и духовная миссия писателя. С. 324.