Энигмастер Мария Тимофеева
Шрифт:
– Привидению повезло, – с живостью заметил Леденец. – Машка к нему прислушалась!
– Ты можешь меня не смешить? – страдальчески скривившись, спросила Маша. – У меня и без тебя сил нет ни на что. И, кстати, воспитывать меня тоже не стоит, напрасная трата времени в моем состоянии, – добавила она, поведя ресницами в сторону Пармезана.
– Хорошо, – согласился тот немного раздраженно. – Но эксперименты с расширением сознания тебе еще выйдут боком.
– Я знаю, – сказала Маша болезненным голосом. – Все же, привидение сделало странный
– Постой-ка, – сказал Пармезан озадаченно. – Разве ты не ездила с нами в Дублин на рандеву с Мэри Мастерс и безголовым епископом Дермотом О’Хэрли?
Маша попыталась отрицательно помотать головой, но ограничилась едва слышным: «Нет…»
– А как же Леди-в-Белом, Леди-в-Коричневом и Леди-в-Зеленом? – не отступал Пармезан.
На сей раз Маша не ответила, а лишь изобразила на лице всевозможное непротивление злу насилием.
– Да ты у нас прогульщица, – обрадованно констатировал Гена Пермяков.
Маша с отрешенным видом тоненько затянула:
Под небом голубея,Течет-струится Бея…– Мы ее теряем, – убежденно произнес Леденец.
– Но в чем-то Маша права, – сказал Пармезан раздумчиво. – Это не привидение в классическом представлении.
– Конечно, – кивнул Леденец. – Неприкаянных душ не бывает. Бывают автономные информационные пакеты разной степени структурированности.
– У информационных пакетов не бывает человеческой натуры, – запротестовала Маша.
– Квантовая репликация нейронных связей!
– Человеческие чувства? – упорствовала Маша. – Память? Речь?..
– Реплицированные квантовые взаимодействия!
– …юмор, наконец?
– Специфические квантовые матрицы!
– Ты несешь какую-то наукообразную белиберду, – укоризненно сказала Маша. – Специально чтобы меня запутать. А я просто хочу понять. Для себя…
– «Серая материя» для серьезного исследователя точно такая же белиберда, – фыркнул Леденец. – А ты, между прочим, ее открыла!
– Это не я, – возразила Маша. – Это они, экипаж «Луча».
– Вопрос спорный… – начал было разглагольствовать Леденец, но встретился с тоскливым Машиным взглядом и артистично закашлялся.
– Машечка, тебе удалось выяснить, кто из навигаторов вступил с тобой в контакт? – неожиданно спросил Пармезан, желая прервать затянувшуюся и явно бесплодную пикировку коллег. – Может быть, Кивилев?
– Не-а, – ответила Маша. – Я даже не уверена, что это был навигатор. Может быть, кто-то из научных офицеров. Хотя… директиву «двадцать восемь-альфа дзета тау» вряд ли мог знать кто-нибудь, кроме навигаторов.
– А ты ее знать не могла, – сказал Леденец. – Что лишний раз свидетельствует о твоей правдивости.
– И, судя по тому, как его забавляло мое к нему обращение в мужском роде, это могла быть женщина.
– Подозреваю, обращение в женском роде развеселило бы его не меньше, – проворчал
– Ну не в среднем же роде было адресоваться, – пожал плечами Леденец. – Тогда бы он точно угорел от смеха.
– А может быть, он был рад тому, – предположила Маша, – что его хотя бы кто-то услышал. Но что мы напишем в заключении? Что «Луч III» вернули домой привидения?
– Ничего мы не будем писать, – сказал Пармезан. – От имени Тезауруса изложим свою позицию руководству спецкомиссии, персонально доктору Канделяну. А уж в каких формулировках они приобщат ее к своим отчетам, не наша забота…
– Стаська просила передать, – внезапно встрепенулся Леденец. – Насчет твоего значка. Это эмотикон, обозначающий улыбку. Примитивное изображение, составленное из знаков пунктуации. Еще их называли «смайликами». Эмотиконы вышли из употребления очень давно, но экипаж «Луча» должен был о них помнить. Этой улыбкой привидение хотело обратить на себя твое внимание.
– Квантовые матрицы, – сказал Пармезан с большим сарказмом.
– Но почему тогда мне так грустно? – спросила Маша и шмыгнула носом.
– Потому что ты любишь поплакать над печальным и возвышенным, – объяснил Леденец.
– Ты не знаешь, каково это, – расстроенно сказала Маша, – говорить с человеком, которого уже нет в живых. Там, на звездолете, было еще сносно. А сейчас я вспоминаю, и у меня разрывается сердце.
– Они были герои, – сказал Пармезан очень серьезно. – Это сейчас все лезут в Галактику, как в собственный чулан. Ни тебе уважения, ни трепета. Сел и полетел! А в прежнее время для дальней экспедиции отбирали людей с особыми качествами. Самых умных, самых смелых, самых жестких. Героем и при жизни-то быть непросто. А попробуй стать героем после смерти!
– Я бы не смогла, – призналась Маша.
– Тебе это и не нужно, – сказал Пармезан почти ласково, – пока у тебя есть мы.
– Зато из тебя получилась бы недурная Дама-в-Розовом! – фыркнул Леденец.
– Ты циник, – констатировала Маша с огорчением. – Меня окружают сплошные садисты и циники.
– Цинизм, – авторитетно заявил Леденец, – это способность смеяться над тем, над чем другие проливают слезы.
– Это не цинизм, – проворчал Пармезан, – а неадекватные реакции.
– Глупости, – сердито сказала Маша. – Я так не хочу.
– А как ты хочешь? – спросил Леденец с интересом.
– Я всегда буду плакать над печальным, – обещала Маша. – И смеяться над веселым.
– С годами все мы будем меньше плакать, – с неожиданной философичностью промолвил Пармезан. – И меньше смеяться. И никакой это будет не цинизм, а житейская мудрость.
– Так я тоже не хочу, – расстроилась Маша. – Неужели это неизбежно?
– Конечно, – подтвердил Пармезан. – Рано или поздно мы повзрослеем. Даже Леденец, как ни странно это звучит. Увы… Но оставим лирику. Приготовься, Машечка, к последнему испытанию.