Энигматист (Дело о Божьей Матери)
Шрифт:
Надо сказать, что бытующее в народе мнение о невысоких доходах преподавателей в общем и целом соответствовало действительности. Так обстояло дело во все времена. Социальный статус педагога никогда не был особенно высоким. Не зря же наши античные предки в случае, если переставали поступать известия о жизни какого-либо человека, говорили о нем, что он «либо умер, либо стал учителем». И тем не менее молва, как всегда, была права лишь отчасти.
Если брать исключительно размер одной только зарплаты, то могло сложиться впечатление, что увешанные научными титулами умники и умницы трудятся сугубо за идею. Однако это было не так. Далеко не все преподаватели были готовы довольствоваться
Собственно, именно это событие и послужило поводом для сегодняшнего похода в только что открывшийся ресторан греческой кухни под названием «Итака». По слухам, в этом концептуальном заведении гостям, по примеру древних, полагалось возлежать на специальных ложах.
– Мне не терпится поделиться с вами новостями, – признался Глеб, откидываясь в положение, более подходящее для сна, чем для трапезы.
Заказав еды и по бокалу вина, они с хохотом выпили за пусть не очень удачную, но все же смелую попытку реконструкции античного застолья. Глеб в нетерпении принялся подробно пересказывать коллеге разговор с реставратором. Буре слушал с большим вниманием, изредка задавая вопросы или вставляя комментарии.
– Одурманивающий эффект? Кто бы мог подумать.
– Да, похоже, икону снабдили чем-то вроде системы защиты от взлома. Только через полторы тысячи лет ее действие несколько ослабло.
– Н-да. Византийские штучки.
– Это еще не все. – Глеб развернул полученную от реставратора фотографию. – По словам Лягина, изображение на спрятанной под воском тряпице очень напоминает картинку, которую они в свое время получили при рентгеновском сканировании.
Буре нацепил очки и склонился над снимком.
– Мне кажется, я могу различить центральную фигуру и еще несколько вокруг.
– И что это, по-вашему?
Борис Михайлович повертел снимок в руках, рассматривая его под разными углами.
– Хм, похоже на Иисуса с апостолами.
– Христос? Но тогда почему его замазали?
Профессор затеребил изящно стриженную клинышком бородку, что было верным признаком волнения.
– Есть у меня на этот счет одно соображеньице.
Сняв очки и воспользовавшись ими наподобие лупы, Буре стал пристально разглядывать какой-то фрагмент изображения.
– А что, если это древняя икона-апокриф? – взволнованно предположил он.
– Но в чем может заключаться ее апокрифичность?
Хитро прищурившись, профессор пожал плечами:
– Мы можем лишь строить гипотезы.
– Какие, например?
– Ну вот
Вновь склонившись над фото, Буре вскоре опять принялся почесывать бородку.
– А может быть, цвет кожи Христа? Только представьте, какой бы это вызвало резонанс, – заговорщицким тоном предположил профессор. – Да, батенька, вам предстоит раскусить прелюбопытнейшую загадку, ничего не скажешь. – Оставив наконец бороду в покое, Борис Михайлович переключился на узел своего галстука-«аскота». – Помните перекочевавшее в латынь греческое слово «энигматист»?
Глеб кивнул:
– Разумеется. Так называли того, кто либо загадывает, либо разгадывает загадки.
– Совершенно верно. Так вот, мой друг, отныне в связи со всей этой более чем запутанной историей с похищенными иконами, думаю, будет вполне справедливо величать этим древним словом вас.
– Энигматист, говорите? Хм, почему бы и нет. Я ведь обожаю всякие загадки да головоломки.
– И не вы один, – со значением констатировал профессор, точными, выверенными движениями разделывая рыбу.
Клятвенно пообещав держать Бориса Михайловича в курсе любых новостей касательно исчезнувших икон, Глеб тоже взялся за вилку и нож.
Меню, несмотря на античный антураж заведения, как ни странно, оказалось довольно современным, что, несомненно, стоило бы отнести к недоработкам учредителей. Стольцев и Буре, одинаково помешанные на изучении рецептов древней кухни – увлечении, которое они промеж собой называли палеокулинарией, – уже бывали в парочке мест, где можно было не только погрузиться в античную атмосферу, но и отведать соответствующие блюда.
Борис Михайлович наиболее любопытным из подобных заведений назвал афинский «Археон-Гевсис», где помимо сидячих мест тоже имелся зал для еды лежа. Но главной достопримечательностью этого ресторана он считал отменную еду.
Глеб, в свою очередь, припомнил римский ресторан, предлагавший банкетное обслуживание, имитирующее древнеримские пиры. Как-то по окончании симпозиума организаторы пригласили его на тематическую вечеринку, где накрытые среди величественных римских развалин столы ломились от любимых яств Цезаря, Катона и Ювенала. И хотя далеко не все археоблюда имели изысканный с современной точки зрения вкус, тот пир остался в памяти Глеба одним из самых любопытных застолий из всех, что ему удалось когда-либо посетить.
Впрочем, что в Риме, что в Афинах меню было порядком «причесано» в соответствии как с гастрономическими, так и этическими воззрениями сегодняшнего дня. Буре же и Стольцев, напротив, были ярыми поборниками чистоты жанра и пытались в домашних условиях экспериментальным путем воссоздать как можно более аутентичные рецепты. А ведь не каждый, кто вступал на шаткую стезю палеокулинарии, был способен дойти до конца. Часть заветов, оставшихся нам от античных поваров, выглядели как минимум спорными и отдавали кулинарным экстремизмом. Взять хотя бы жареные соловьиные языки или запеченные вульвы свиньи.
В доказательство своего умозрительного тезиса Глеб мысленно разложил запеченные вульвы по тарелкам. Как и следовало ожидать, вышло не особенно аппетитно.
Мерный стук вилки и ножа Буре вернул Глеба к действительности. Он дожевал резинового на вкус кролика, лишний раз убеждаясь в том, что, как и абсолютное большинство остальных столичных ресторанов, «Итака», выбирая, чем впечатлить избалованного посетителя – по-настоящему вкусной едой или оригинальностью интерьера, – опрометчиво склонилась к последнему. Нет, Улисс сюда больше не вернется.