Энтомоптер
Шрифт:
– Конечно, хотим!
– воскликнули мы.
– Договорились!
– сказал Инженер.
– Только одно условие: не опаздывать!
Мы встали и начали прощаться.
– Болит?
– спросил Инженер Юрку.
– Немного жжет.
– Это хорошо, что жжет. Вот когда дергать начнет, - значит, пошло нагноение. Плохо. Заживать долго будет.
... Когда мы проходили мимо окна, Инженер снова сидел на своем обычном месте. Он улыбнулся и помахал нам рукой.
3. Кто что подумал
– Вот человек!
– сказал Юрка, когда мы отошли от дома.
–
– А приемничек-то! Красота!
– вздохнул Тошка.
– Зажмешь в кулаке - и не видно.
– Классический приемник, - сказал я.
– Нам такой ни за что не собрать.
– Ну, не собрать!
– занесся, как всегда, Тошка.
– Если бы настоящие инструменты да полупроводники...
– Не треплись, слушать противно, - сказал Юрка.
– Ты когда-нибудь паяльник в руках держал? Ну и замолкни.
– Что у него с ногами?
– спросил Борька.
– Наверное, паралич, - предположил я.
– В таких креслах всегда ездят паралитики.
– Позвоночник у него больной, вот что, - сказал Тошка.
– Да, позвоночник - это такая штука... От него все начинается. В детстве спиной обо что-нибудь хорошенько навернешься, вот тебе паралич или горб. Он, наверное, тоже обо что-нибудь...
– Жалко человека. Я бы двух дней не высидел в комнате.
– Я, наверное, тоже.
– А он вот сидит и еще какие приемники собирает!
– сказал Юрка, поглаживая бинт на руке.
– Интересно, для чего ему столько стрекоз? Что он с ними делает?
– спросил Тошка.
– Ловит и крылья рвет, - сказал я, вспомнив письменный стол.
– Нет, в самом деле?
– Наверное, он их исследует.
– Кого, стрекоз-то? Чего там исследовать в стрекозе? Голова, туловище да четыре крыла...
– Может, он этот самый... ну, которые насекомых изучают...
– Он же сказал, что он монтажник.
– Ребята, а как он их ловит, если без ног?
– поинтересовался Тошка.
– Кто-нибудь ему ловит.
– А про самопалы он правильно сказал. Бессмысленная это штука. Вот научиться бы такие приемники собирать...
– Приемники, приемники...
– сказал Борька.
– Купил он вас своими приемниками.
– А тебе не хотелось бы такой? По совести скажи - не хотелось бы?
– сказал Тошка.
– Хотелось бы. Только все равно не получится.
– Ну и дурак. Если очень захочешь, всему можно научиться.
– Вот и учись, - сказал Борька.
– Меня радиотехника не интересует.
– А я не собираюсь всю жизнь из самопалов стрелять.
– А кто собирается? Кто первый начал? Ну, скажи, кто?
– Ну, я начал. Не отказываюсь. Я первый самопал сделал. Ну и что?
– Потому что ты так всегда. Сам начнешь, а потом в кусты.
– Я?
– Ты!
– А ну, скажи еще раз!
– Что, правда глаза колет? Я-то ни одного самопала не сделал.
– Конечно! Ты всегда не виноват. Всегда сухим из воды...
– Хватит, ребята! Теперь все равно, кто первый!
– крикнул
Мы замолчали.
Действительно, теперь было все равно. Спор не имел смысла.
У начала Степной улицы мы распрощались и разошлись по домам.
Я шел и думал об Инженере.
Вот кому должно быть зверски трудно. Три года в этом проклятом кресле на колесах. Три года! Когда мне делали операцию аппендицита, я лежал в больнице всего девять дней. Первые три нужно было лежать только на спине, чтобы не разошелся шов. Уже на вторую ночь у меня так заныли лопатки, будто их выламывали из спины. Медленной болью сводило онемевшие мышцы. Утром я чуть не плакал, просил у сестры, чтобы меня повернули на бок. А тут человек сидьмя сидит тысячу сто дней! И впереди никакой надежды.
Я вдруг очень отчетливо представил его боль, его беспомощность и его тоску по солнечной широкой земле.
"Надо будет почаще к нему заходить, - решил я.
– Все-таки человеку приятно, когда о нем помнят".
4. Сила - в двишениц
– Ф-р-р-р-р! Ф-р-р-р-р!
Перевернутая вверх брюшком стрекоза отчаянно выгибается, трещит крыльями, цепляется острыми коготками лапок за Борькины пальцы.
– Стоп! Вот так и держи. Только не жми очень сильно.
Инженер остроносым пинцетом осторожно разгибает стрекозиную лапку и набрасывает на нее скользящую петлю тончайшей капроновой ниточки. Петля затягивается. Вторая лапка тоже схвачена такой же петлей на другом конце нити. Потом нить прикрепляется к рычагу динамометра, и Владимир Августович командует:
– Пускай!
Освобожденная стрекоза стремительно взмывает вверх. Нить натягивается. По циферблату динамометра ползет стрелка.
Тошка снимает отсчет:
– Один и девять... два и одна... два и пять... два и семь...
Стрекоза ходит кругами под потолком. Треск крыльев сливается в ровное сердитое гуденье.
– Увеличивает обороты, - говорит Борька.
– Три и одна, - отсчитывает Тошка, - три и три... три и четыре...
О, как хочется стрекозе вырваться за окно в упругие синие струи ветра! Как тянется она к свету! Но ей уже никуда не вылететь из этой комнаты.
– Три и пять... три и шесть... еще раз три и пять, три и семь... три и шесть...
– Вот видите, - говорит Инженер, - стрекоза весит семь десятых грамма, а сила тяги крыльев у нее в среднем три и шесть десятых грамма. Следовательно, абсолютная тяга будет два и девять десятых грамма. Четыре собственных веса! Dinamis mobilis! Ни один из механизмов, созданных человеком, не может соперничать с этой зеленоглазой красавицей! "Красавице" тем временем надоедает кружиться под потолком. Она делает последний рывок и, подсеченная нитью, шлепается на пол. Борька поднимает ее и кладет на стол. Здесь стрекоза попадает в руки Тошке Федорову. Он убивает ее эфиром, снова тщательно взвешивает, потом отрывает крылья и еще раз взвешивает, уже бескрылую. Результаты он сообщает мне. Я записываю их в тетрадь. Туда же, в особую графу, я заношу силу тяги крыльев.