Эоловы арфы
Шрифт:
– Да, наверное, те самые, что приходили позавчера, когда ты еще не вернулся из Дюссельдорфа.
– Но позавчера, по словам Ленхен, были не солдаты, а унтер-офицеры.
– Боже, какая разница!
– досадливо махнула рукой Женни.
– Кое-какая разница, моя милая, все-таки есть... Ну и что они хотят?
– Они требуют, как и тогда, личной беседы с тобой.
– Требуют?
– Именно требуют.
– Я думаю, Женни, - Маркс встал из-за стола, - мы могли бы это требование оставить без внимания, но, согласись, ведь интересно - зачем я им понадобился?
– Нет, Карл, -
Маркс видел, что жена испугана, взволнована, ему хотелось успокоить ее, ободрить, и потому он тянул разговор и старался придать ему шутливый характер.
– Ах, ты ничего не понимаешь!
– сокрушенно воскликнул он.
– Ты не видишь разницы не только между солдатом и унтер-офицером, но и даже между армией и жандармерией. Ведь тогда, в Брюсселе, к нам наведались и увели меня жандармы! У жандармов - и это вполне естественно - всегда есть о чем поговорить со мной. Но вот когда в тихое послеобеденное время на квартиру к доктору философии и главному редактору большой газеты приходят унтер-офицеры армии его величества и настаивают на личной беседе с ним, то это, право, весьма необычно и загадочно. Я заинтригован. Может быть, они хотят попросить у меня фотографию, чтобы повесить у себя в казарме. Ты должна принять во внимание, что после двух выигранных процессов моя популярность необычайно возросла...
– Карл, не шути, - очень серьезно перебила Шепни.
– Лучше вспомни, чем окончилась беседа с солдатами одного философа из Сиракуз.
– Женни! Что за мрачные аналогии!
– Маркс засмеялся.
– Во-первых, там не было никакой беседы, солдат просто подошел и стукнул ученого по темени; во-вторых, этот ученый был уже стар и немощен, а твой Карл могуч как Арминий.
Из прихожей послышался шум, говор, через несколько секунд дверь в комнату открылась, и вошел Энгельс.
– Слава богу!
– с облегчением и радостью воскликнула Женни.
– Как хорошо, что вы пришли!
– Что тут происходит?
– спросил, поздоровавшись, Энгельс.
– В прихожей толпится половина кёльнского гарнизона...
– Идите в другую комнату, - заторопил Маркс.
– Там тебе Женни все расскажет, а ко мне пригласите господ военных.
– Может быть, нужна моя помощь?
– допытывался Энгельс. Он, видимо, уже почувствовал, что в происходящем есть и нечто смешное.
– Как-никак я служил в пехотно-артиллерийском полку и получил там звание гвардии бомбардира.
– Нет, нет, нет, - Маркс легонько теснил к выходу жену и друга. Пока я буду сражаться один. Вы же оба знаете, я люблю такие схватки. Ну а если придется туго, я вас позову.
Женни и Энгельс исчезли за дверью, а через некоторое время в комнату вошли незваные гости. Одному было уже, вероятно, под пятьдесят. Высокий, костистый, рыжеватый, он напоминал солдата из народных сказок. Второй гораздо моложе, темно-русый, статный, легкий. "Вероятно, мой ровесник", подумал Маркс.
– Разрешите представиться: капрал шестнадцатого пехотного полка Альфред Блох, - отчеканил старший.
– Доктор Маркс, - кивнул головой хозяин.
– Сержант того же полка Герман Эбнер.
– Доктор Маркс... Прошу садиться,
– Унтер-офицеры сели на стулья около письменного стола, а хозяин обошел стол и опустился в свое кресло.
– Вы хотели меня видеть? Я перед вами. Что вам угодно? Что угодно от меня шестнадцатому пехотному полку?
– Не столько всему полку, господин Маркс, сколько его восьмой роте, мрачно сказал капрал.
– Восьмой роте?
– с интересом переспросил Маркс.
– Да, восьмой, - решительно подтвердил сержант.
– Мы имеем честь служить в этой роте под командованием капитана фон Уттенхофена.
– Уттенхофена?
– опять переспросил Маркс с еще большим интересом.
– Капитана фон Уттенхофена, - поправил Блох, явно задетый тем, что его командира назвали так просто, только по фамилии.
– Разве вы его не знаете?
– Может быть, где-то и встречал, но, признаться, не могу вспомнить. Маркс развел руками.
– Вот как!
– возмущенно воскликнул Эбнер.
– Даже не знаете человека, а клевещете на него.
– О, разговор становится серьезным!
– Маркс поплотнее уселся в кресле, словно занял более надежную позицию.
Капрал расстегнул на груди мундир и достал из внутреннего кармана две газеты - одну уже довольно потертую, другую совсем свежую. Это была "Новая Рейнская".
– Позавчера ваша газета, - капрал щелчком толкнул ее по столу к Марксу, - написала, что капитан фон Уттенхофен спекулирует казенным топливом. Офицер его величества - спекулянт?
Маркс взял газету, развернул ее и быстро нашел на последней полосе в самом конце под чертой заметку. Едва взглянув на нее, он вспомнил, о чем она.
– А сегодня, - продолжал Блох, почему-то не передавая вторую газету Марксу, - в статье "Тронная речь" генерал Врангель назван неуклюжим вахмистром. Но этого мало, здесь оскорбляется вся армия: вы пишете, что ее организация, боеспособность и преданность выдержали серьезное испытание при облаве на членов Национального собрания Пруссии в ноябре прошлого года... Вы, господин Маркс, служили когда-нибудь в армии?
– Нет, не служил. В тридцать восьмом году меня освободили из-за болезни легких, а года через три признали вообще негодным к несению военной службы.
– Вот видите!
– с укором подхватил капрал.
– А берете на себя смелость судить обо всей армии.
– А вы, господин Блох, работали когда-нибудь в газете?
– спокойно спросил Маркс.
– В газете?
– изумился капрал.
– Что мне там делать? Чего я там забыл?
– Вот видите!
– стараясь повторить укоризненный тон собеседника, сказал Маркс.
– А берете на себя смелость судить о ней.
– У нас демократия, - вставил сержант.
– Демократия, господа, не сводится к праву унтер-офицеров судить о прессе.
– Маркс сильным щелчком отправил газету обратно к капралу.
– Она также предполагает, в частности, право прессы судить об унтер-офицерах и даже генералах. Впрочем, я извиняю вам ваши слова о демократии ввиду необычайной новизны для вас этого предмета. Однако позвольте окончательно уточнить, от чьего же имени вы ко мне пожаловали - от имени восьмой роты или шестнадцатого полка, от имени генерала Врангеля или всей прусской армии?