Эпидемия
Шрифт:
На общем построении я комбата хорошенько не разглядел. Такая возможность представилась мне лишь на огневой позиции. «Дед» был приземист и громоздок, как Вий. Из-под козырька офицерской фуражки виднелись крупный бугристый нос, жестко сложенные губы и нечеловечески широкий подбородок. Казалось, подведут сейчас к майору кого-либо в чем-то виноватого – и прозвучит глуховатый подземный голос: «Поднимите мне козырек…»
– Всем разойтись, кроме майского призыва…
И остались мы, девять салажат, перед этаким страшилищем.
– Хрен знает кого уже призывать
– Рядовой Леший! – немедленно отрапортовал тот.
– Леший, говоришь?.. Что умеешь?
– Ничего не умею, товарищ майор!
Искренний ответ, но безрассудный. Хотя, похоже, комбата он даже позабавил.
– Ну а конкретно… Что именно не умеешь? В карты играть умеешь?
И я увидел, как рядовой Леший побледнел.
– Никак н-нь… Т-то есть… Так точ-ч… э-э…
– Два наряда вне очереди!
– Есть два наряда вне очереди! – с облегчением выпалил рядовой Леший.
Да уж, майор майору рознь. Это вам не Карапыш какой-нибудь. Впечатлил он меня. Сильно впечатлил. Что до Лёхи – тот был просто подавлен. Таким я его еще не видел.
– Слушай, по-моему, он меня расколол…
– Кто? Комбат?
– Ну да… Насквозь видит…
– Через козырек?
Крякнул Лёха, с досадой тряхнул стриженой башкой. Башка у него была, кстати, клиновидная, чуть сплющенная с висков.
– И на хрен я соглашался? – горестно молвил он. – Глядишь, еще бы кто по той опушке прошел… развязал бы… Главное, сидит сейчас где-нибудь в забегаловке, пиво, небось, пьет, а тут за него…
И я наконец разозлился:
– Слышь! Лёх! Завязывай, да? Хватит уже, наигрались в лешего…
Он лишь печально покосился на меня и не ответил.
– Короче, ты! Цыган… – начал я с подковыркой.
– Я не цыган!
– Ладно, не цыган… Леший. А комбата надурить – слабo?
Лёха вздохнул:
– Надуришь такого…
– А чего он тебя про карты спрашивал?
– Ну так меня ж почему связали и бросили? – взвыл Лёха. – В карты я у них выиграл! А они говорят: мухлюешь!..
– Лешие?
– Лешие!
И я вновь восхитился, как он, зараза, выкручивается!
– На что играли хоть?
– На белок.
– А ты правда не мухлевал?
Помолчал, посопел:
– Да так… немножко…
И я даже сам не заметил, как вернулся в прежнюю колею.
– Слушай, – сказал я. – Вот ты говоришь: сидит пиво пьет… Ну этот… настоящий Лёха Леший… Так он же теперь никто, получается! И звать его никак! Паспорта нет, прописки нет, на работу хрен устроишься… Два года скрываться? Нет, уж лучше отслужить…
– С таким комбатом? Ну на фиг…
– А долг Родине отдать?
– Да иди ты…
– Оу! Ты! Боец!
Чисто инстинктивно оправил ремень, обернулся. В курилке сидел рядовой Наумович, а рядом с ним стояло пустое оцинкованное ведро. Устремленный в мою сторону взгляд старослужащего показался мне сильно
Предчувствуя недоброе, приблизился я к курилке.
– Сядь, – велел Наумович и похлопал по доске.
Деликатно присел.
Рядовой Наумович – тоже «дедушка», но в отличие от рядового Горкуши куда более вменяем. Оба прокалывают иголкой дни в карманном календарике, оба считают, сколько осталось до дембеля, но чувства у них при этом, поверьте, совершенно разные. Горкуша – тот втайне сознает, что дoма «на гражданке» ничего хорошего его не ждет, вот и упивается властью напоследок, а Наумович… Этот, пожалуй, попроще, понаивнее.
– Дружишь с Лешим? – отрывисто спросил рядовой Наумович.
– Дружу.
– И чего он?
– Н-ну… Леший.
Замолчал старослужащий. Надолго.
– Случилось что-нибудь? – осмелился я полюбопытствовать.
– Дал… ему… ведро, – тяжко одолевая каждое слово, заговорил рядовой Наумович. – Послал к старшине… в каптерку… Говорю: принеси…
– Ведро сельсин-датчиков? – догадался я.
– Угу…
Извечная хохма наших «дедушек». У старшины Леня очень плохо с чувством юмора, зато очень хорошо с чувством собственного достоинства, так что посланному в каптерку салабону влетает всегда по первое число.
– И что?
– Принес…
– Ведро сельсин-датчиков?! – не поверил я.
Мрачный кивок.
– Как они хоть выглядят? (Меня это и впрямь сильно интересовало.)
– Так… хрень какая-то…
– И где они?
Клянусь, большего недоумения мне еще ни на чьем лице видеть не доводилось.
– Когда принес, в ведре были…
И мы оба повернулись к пустому оцинкованному ведру.
– Лёха! – прошипел я, поймав своего дружка за ангаром, где тот копал траншею. – Ты что, совсем нюх потерял?
– А что такое? – не понял он.
И я рассказал ему про Наумовича.
– Сегодня же всем растреплет! Не он – так старшина Лень!
– Да я к старшине и не ходил даже…
– Без разницы! Одного Наумовича хватит!.. Неужели нельзя было, я не знаю… память ему, что ли, отшибить?..
Лёха вогнал лопату в грунт, поморгал растерянно.
– Слушай, не догадался… – виновато промолвил он.
Эх ничего себе! Так он еще и память отшибать умеет?
Глава 3
– Значит, говоришь, ведро сельсин-датчиков?
Комбат сидел посреди бытовки на табурете, уперев кулаки в колени, недвижный, как идол. Облачен в галифе, сапоги и майку-алкоголичку. Глаза, по обыкновению, скрыты козырьком офицерской фуражки.
Я укоризненно покосился на Лёху. Леший он там, не леший, а смекалки солдатской – ни на грош. Взять ту же траншею. Зачем копал? Внуши сержанту, что траншея выкопана, – и все дела. Все равно потом закапывать!
Теперь вот с сельсин-датчиками. Слухи по дивизиону разлетаются мгновенно. Ничего удивительного, что о Лёхиных проказах «Дед» Сапрыкин уже был наслышан. Другое удивляло: затребовал к себе нас обоих.