Эпикриз с переводом
Шрифт:
Ночью я проснулась. Аккуратно убрала с себя горячую руку Кишана и поднялась с кровати. Накинув на плечи халат, я подошла к окну. Долго стояла и смотрела на небо. Луна была так близко, казалось, я могу до нее дотянуться. В Пантерии всегда так: звёзды и другие небесные светила крупней и ярче. Я зажмурилась, подставляя лицо под холодный лунный свет. В комнате тихо. Настолько, что я слышу биение моего тревожного сердца.
Как бесцельно я трачу эту нашу последнюю ночь!
Последнюю?
Ракшас! Как я не люблю это слово. В нем столько безысходности…
— Ты
— Не могу.
— Почему?
— Грущу, — ответила я честно. Кишан отбросил край одеяла, под которым он лежал совершенно голым, поднялся и подошёл ко мне. И чем ближе он подходил, тем взволнованней мне становилось. От его тела шла волна, захлестывая мои эмоции, выпуская желания. Но и тоска начинала давить сильней.
— Я вернусь к тебе, — он обнял меня сзади за плечи. — Постараюсь уложиться в неделю. До Вамасбати добираться два дня, считай четыре дня в пути. И я должен побыть с братом какое-то время.
— Я понимаю.
— Алла, — Кишан прижал меня сильней. — Я люблю тебя, — мое сердце совершило кульбит, потом тройной тулуп и замерло в невесомом состоянии. Любит? Любит! И я люблю! — Ни к кому и никогда я не испытывал ничего подобного. Я целиком и полностью принадлежу тебе.
От его слов закружилась голова. Бабочки порхали во всем теле… А ещё мне захотелось плакать. То ли от радости, то ли от горя. Вот почему все так? Я должна быть счастлива сейчас, после его признания. А меня переполняет боль и эгоистичная обида. Да, я не хочу, чтобы он уезжал. Боясь, что он не вернётся.
Что ж, вот такая я мнительная. Пессимистка. Да, искренне надеюсь на лучшее, но заранее готовлюсь к худшему.
— Уходи на рассвете, — прошептала я. — Я хочу проснуться, и чтобы тебя уже рядом не было.
— Но… — он дернулся, напрягся.
— Пожалуйста, — жалобно попросила я, поворачиваясь к Кишану и уставившись в его глаза. — Мне так будет легче.
Он не стал спорить. Отошёл от меня, достала из шкафа свою сумку и молча собрал в нее все свои вещи. Нет, не все — на столе лежал его медальон. И Кишан взяв его в руки, шагнул ко мне:
— Вот, возьми.
— Зачем?
— Теперь он твой. Если вдруг что-то случится, ты сможешь связаться с моим братом. А когда я доберусь до дворца, то и со мной, — Кишан разжал мою ладонь и положил в нее медальон. — Достаточно зажать его в руках, искренне попросить и прижать руки к груди. Тебя услышат и ответят.
— Шанкар, — поблагодарила я с улыбкой.
— А теперь — спать. Я хочу уснуть в твоих объятиях, — тихо сказал черныш, зарываясь лицом в мои волосы. Потом он взял меня на руки и уложил в постель. Обнял так крепко-крепко, властно и требовательно прижимаясь. И прошептал, прежде чем мы заснули:
— Я люблю тебя…
Проснулась я одна. Кишан исполнил мою просьбу — ушел рано. И так пусто без него стало… Нет! Это я, я себя так настраиваю! Все хорошо. Хорошо.
Небо затянуло
Выпив кофе, я вышла на улицу. Села на крыльцо и курила. Много. Выкурила за раз три сигареты. Голову повело, а потом стало чуть легче. Я вернулась в дом. На автопилоте подготовила кабинет к приему пациентов. И села ждать.
Через час в дверь наконец постучали. Я шагнула к выходу, повернула замок. На пороге стояло двое пантов. Ранбиров. Один из которых был тем суеверным, кто исследовал не так давно ведьмин дом в поисках Кишана.
— Джохар, Аллаита, — поздоровался он.
— Джохар, — кивнула я.
— Вам письмо из дворца, — мне всучили красный конверт с большой печатью.
— Из дворца? — удивилась я, вертя в руках конверт.
— И что в письме?
Находясь в Пантерии, я научилась понимать и говорить на иномирном языке. Но вот читать на пантерианском — нет.
Ранбиры переглянулись. И все тот же мне ответил:
— Суреш шер Хиран приглашает вас завтра на виджай в свой дворец.
Здесь я удивилась ещё больше. Присмотрелась к конверту, точнее к печати. Она представляла собой витиеватый круг, с растительным орнаментом, в центре которого изображен профиль, точно такой же, как и на монетах. Профиль Хирана.
— Увы, но я не смогу принять приглашение суреша, — как можно вежливей ответила я, возвращая конверт.
— Как? — растерянно возмутился ранбир. Видимо, сурешам в Пантерии редко кто отказывает.
— Вот так, я не могу надолго покидать дом, — пожала я плечами. — Передайте шер Хирану большой шанкар и мои извинения, — я спиной зашла в дом и захлопнула дверь.
Кишан только уехал, и тут такое. Нет, я правильно сделала, отказавшись. Правильно. Не хочу. Да и не стоит. Но сердце вдруг забилось в груди, как от ожидания чего-то нехорошего.
Ракшас! Вот она — тревога. Это ужасное чувство. Гнетущее, нарастающее. Это за Кишана или из-за приглашения?
Так, закрыть глаза, расслабиться, успокоиться. Ранбиры ушли, но легче совсем не стало. Очень захотелось спрятаться.
Сделать вид, что меня здесь больше нет…
Глава 21. "И меня больше нет…"
Четырнадцать месяцев назад…
Стою, курю на балконе. Уже вторую сигарету. А внизу и вокруг — лето. Тепло. Машины плавно въезжают и выезжают со двора, люди, как муравьи, снуют туда-сюда. Кто-то торопится, кто-то не спеша прогуливается. Кто-то парами, кто-то в одиночку… Кто-то с колясками и с детьми…
Им хорошо. У них есть жизнь. Есть цели и желания. У меня тоже были. А теперь — нет. И меня нет… Да нет, я все же есть. Как любил шутить Гриня: "Если ты утром проснулся и у тебя ничего не болит, проверь — может, ты умер?"