Епископ ада и другие истории
Шрифт:
Врач, человек светский, получавший плату от его светлости, возражать не стал, и, пока его светлость провожали в его комнату, камердинер и негритянка подхватили миссис Балкли и вынесли ее на улицу. Она пошевелилась, почувствовав их прикосновение, негритянка стала умолять камердинера помочь им, и тот согласился отнести ее в ближайший паб, где хозяйка, заметив ее кольца и часы, разрешила положить ее в задней комнате, где посетители могли ее видеть, а воздух казался густым от запахов дыма и пива.
Она спросила о муже и священнике, но негритянка была слишком невежественна, чтобы понять, что она имеет в виду; около полудня она умерла, не дожив
Это было явное убийство, но дело замяли; хозяйка забрала кольца, часы, шелковое платье, — и даже состригла огненно-рыжие волосы, так любимые прежде его светлостью, — и ее похоронили в общей могиле для нищих. Негритянку выгнали на улицу; та, обезумев от ужаса, вернулась обратно в Калвер Хаус и принялась выпрашивать объедки у кухонной двери. Из сострадания, они назвали ей мое имя и адрес, по которому меня можно найти; той ночью, вернувшись домой, я обнаружил ее на лестнице, и узнал от нее о смерти Алисии Балкли. Я отослал беднягу к другу, который подбирал слуг, и стал размышлять, стоит ли мне написать о случившемся полковнику Балкли.
Я вспоминал лицо его светлости накануне дуэли, и, пока раздумывал, получил известие о его смерти. Он, практически, совершил самоубийство, поскольку жизнь его не была в опасности; но он, не дрогнувшей рукой, сорвал бинты, повернулся изуродованным лицом к стене и умер, — в день похорон Алисии Балкли.
Ах, если бы этим все кончилось, и я, не веривший ни в рай, ни в ад, мог бы забыть Гектора Грейтрикса, седьмого графа Калверса. Тот день я провел в обществе людей, ничего о нем не знавших; я засиделся допоздна, стараясь обо всем забыть. Я пил, танцевал, играл в азартные игры и избегал сплетников, которые могли бы завести разговор о скандале с Калверсами.
Вернувшись, я обнаружил, что свет на лестнице, обычно оставляемый служанкой, погас, так что мне пришлось пробираться наверх в темноте и тишине. Когда я оказался в комнате, мне снова пришлось шарить во мраке, в поисках кремня и трута, перебираясь от одного предмета мебели к другому; было холодно, через высокое окно заглядывала луна, похожая в ясном небе на сосульку. Наконец, когда ощущение темноты стало невыносимым, я нашел трутницу и зажег свет.
Когда я поднес горящий трут к свече, то обнаружил, что я в комнате не один; кто-то сидел в кресле, ко мне спиной, с накинутым на голову капюшоном, — очевидно, мужчина. Я видел свисающую бледную руку, полы одежды, на которой виднелись какие-то отблески. Я подумал, что это кто-то из моих друзей, пришедший навестить меня, уснул в ожидании моего прихода.
Я приблизился, держа в руках свечу; меня вдруг охватил необъяснимый страх.
Когда я подошел, фигура обернулась.
Это был его светлость.
На нем был тот самый миндально-зеленый камзол с серебряной вышивкой, в котором я видел его в последний раз. Господи, спаси нас и помилуй!
Там, где должно было располагаться его лицо, вздымалась вверх рябь пламени, и сквозь багровую пелену огня сверкали адские глаза, в которых читалась невыразимая скорбь. Пламя свивалось над его головой; оно образовывало как бы огненную митру, переливавшуюся зелеными и синими огнями, словно она была украшена драгоценными камнями.
Этот дьявол был вынужден сдержать свое обещание — открыть другому грешнику правду об аде.
Я не смог надолго выдержать это ужасное зрелище; когда он поднял руку в демоническом благословении, я упал без чувств; последнее, что я видел, и что навеки запечатлелось в моей памяти,
ТАРЕЛКА «КРОУН ДЕРБИ»
The Crown Derby Plate (1933)
Марта Пим сказала, что она никогда в жизни не видела привидений, но ей бы этого очень хотелось, «особенно на Рождество, потому что, — вы можете смеяться сколько угодно, — но это самое подходящее время, чтобы увидеть привидение».
— Не думаю, что с тобой это когда-нибудь случится, — спокойно ответила кузина Мейбл, а кузина Клара вздрогнула и сказала, что ей бы хотелось сменить тему разговора, — ей не нравится даже думать о чем-то подобном.
Три пожилых, жизнерадостных женщины сидели у большого камина, довольные и счастливые, проведя день в приятных развлечениях; Марта приехала в гости к кузинам, владевшим красивым, удобным, загородным домом; она всегда приезжала к Уинтонам на Рождество и находила неторопливую деревенскую жизнь восхитительной после лондонской суеты, поскольку владела замечательным антикварным магазином и ей приходилось много работать. Однако, несмотря на свои шестьдесят лет, она все еще была полна энтузиазма, равно в работе и увлечениях, и ожидала, что несколько дней праздников, ожидающих ее, будут такими же восхитительными, как и во время нескольких предыдущих визитов.
Две ее кузины, Мейбл и Клара, вели более размеренную, но ничуть не менее приятную жизнь; у них было больше денег, но меньше интересов; тем не менее, они также прекрасно проводили время.
— Кстати о привидениях, — сказала Мейбл. — Интересно, как поживает та старуха в «Хартли», поскольку в «Хартли», как вам известно, водятся привидения.
— Да, я знаю, — улыбнулась мисс Пим, — но за все те годы, что мы знаем это место, мы никогда не слышали чего-нибудь, похожего на правду, не так ли?
— Нет, — подтвердила Клара, — но ходят упорные слухи, что это жуткое место, и если говорить обо мне, — я ни за что на свете не согласилась бы жить в этом доме!
— Конечно, там, на болотах, одиноко и тоскливо, — согласилась Мейбл. — Но что касается призрака, он совсем не обязательно должен присутствовать в нем.
— Откуда же взялись слухи? — спросила мисс Пим, вспомнив, что «Хартли» действительно кажется необитаемым.
— Некая мисс Лефейн, эксцентричная старуха… кажется, ты встречалась с ней здесь однажды, пару лет назад…
— Кажется, да, но я ее совершенно не помню.
— С тех пор мы ее не видели; «Хартли» — очень мрачное место, да и она, похоже, гостей не жалует. Но она коллекционирует фарфор, Марта, так что тебе было бы интересно наведаться к ней.
При слове «фарфор» у Марты Пим возникли какие-то странные ассоциации; она молчала, пытаясь соединить их воедино, и через некоторое время у нее перед глазами предстала ясная картина.
Она вспомнила, что тридцать лет тому назад, — да, должно быть, с того времени прошло тридцать лет, когда, будучи молодой женщиной, она вложила все свои деньги в антикварное дело и жила у своих кузин (тогда еще была жива ее тетя), — она ездила через болото в «Хартли», где происходил аукцион; подробности совершенно изгладились у нее из памяти, но она вполне отчетливо помнила, как купила великолепный фарфоровый сервиз «Кроун Дерби», — он был ее гордостью, — идеальный набор, если бы не одна отсутствующая тарелка.