Епископ ада и другие истории
Шрифт:
Его сразу же охватил ужас. Он ускорил шаг, но тот, другой, с безжалостной точностью сновидения, не отставал. День потускнел, превратившись в нечто бесцветно-неподвижное, — самая подходящая декорация для появления призраков, — ветви на деревьях и трава были совершенно неподвижны, на воде не было заметно ряби.
Клод и его безмолвный спутник подошли к пруду с карпами, высохшему, поросшему зеленым мхом. Несколько деревьев склонили к нему свои голые ветви; позади него возвышалась каменная статуя, безликая и зловещая. Клод не мог не узнать
Его спутник остановился и наклонился, чтобы поправить пряжку на туфле. Клоду хотелось поскорее уйти, но он не мог двинуться с места; тот, наконец, выпрямился, взял его за руку и торопливо повел по сухой траве.
Они вышли на берег реки, к дому, который стоял здесь, на границе парка.
Клоду он был хорошо знаком. Сейчас его ставни были заколочены, как тогда, когда он в последний раз пришел к Амброзине. Сад превратился в массу спутанных растений, — куст ежевики своими ветвями загораживал дверь.
— Было бы нелегко найти арендатора для этого места, — неожиданно для себя произнес он.
Спутник выпустил его руку и, оторвав сгнивший ставень одного из нижних окон, забрался в дом. Клод, против своей воли, последовал за ним.
Он видел очень отчетливо (как это нередко бывает во сне) пустую комнату Амброзины, в которой царил беспорядок.
А затем его ужас усилился. Внезапно он понял, что находится рядом с ее убийцей, — в этом не могло быть никакого сомнения.
Он закричал, и в это мгновение убийца бросился на него с поднятым ножом и схватил за горло; он понял, что его убивают так же, как убили ее, что их судьбы связаны, и что ее судьба, о которой он старался забыть, стала его собственной судьбой.
Это был кульминационный момент сна, он проснулся; он больше так и не заснул до утра, и даже в дневные часы сон преследовал его пережитым ужасом.
Это было тем ужаснее, что реальность смешивалась с действительностью, — воспоминаниями о прошедших днях; видение ее дома смешивалось с воспоминаниями о ней.
Прошлое и сон слились воедино, превратив умершую женщину в ужасное видение, вызывающее ненависть и отвращение. Он не мог без содрогания вспоминать самые счастливые минуты, проведенные с нею, маленький театр, в котором она играла.
Прошло три дня, а потом ему снова приснился тот же сон.
Сон повторился в мельчайших подробностях, и он никак не мог проснуться, пока убийца не схватил его за горло, а в бок ему не вошла холодная сталь.
Сейчас, когда до двенадцатого оставалась всего неделя, он начал подумывать о том, чтобы попытаться уклониться от поездки, сослаться на болезнь или попросить кого-нибудь его заменить; но, — и это еще больше увеличивало его страх, — он чувствовал неизбежность своей поездки, и что ему не удастся отказаться от нее, какими бы отчаянными ни были его усилия.
Кроме того, бывали периоды, когда он понимал, как это глупо — тревожиться из-за сна, напоминающего ему о маленькой танцовщице, которую он когда-то любил, вовлекавшего
Причиной его страхов были всего лишь этот сон и воспоминания.
В эти минуты разумного спокойствия он убеждал себя: нет ничего странного в том, что его предстоящая поездка в Сен-Клу пробудила в нем воспоминания об Амброзине, и что эта поездка и эти воспоминания объединились в его сне.
Он старался отвлечься жестокой жизнью Парижа, слушая рассказы о ежедневных трагедиях, посещая самые бедные и несчастные кварталы. Однажды он впервые отправился посмотреть на казнь. Возможно, этот ужас, подумал он, вытеснит тот, который преследовал его.
Но первой жертвой, которую он увидел, была молодая девушка с покрасневшими от холода руками, сжатыми губами и светлыми волосами, завязанными на затылке в пучок; ее глаза, уже подернутые тусклостью смерти, смотрели прямо на Клода. Он отвернулся таким резким движением, что толпа, теснившаяся вокруг него, разразилась ругательствами…
Клод шел по холодным, пронизанным ветром улицам Парижа и думал о приближающемся 12 декабря, как о дне своей смерти. Его тревога стала настолько сильной, что он инстинктивно свернул к своему единственному другу, как человек, оказавшийся в полной темноте, поворачивается к единственному источнику света.
Рене Легар был его товарищем по службе, доверенным лицом и советчиком — человеком, на несколько лет старше его самого, таким же трезвым, спокойным, трудолюбивым и уравновешенным.
Он жил в тупике Пре-о-Клер и отсутствовал, когда пришел Клод.
Клод решил подождать; его немного ободрил вид веселой, хорошо знакомой комнаты с книгами, лампой, камином и кофейным сервизом.
Он изо всех сил старался убедить себя, что его страхи нелепы.
Он все расскажет Рене, и этот рассказ поможет ему осознать всю абсурдность происходящего с ним, и тогда они вместе посмеются его глупости за бокалом хорошего вина.
Рене, вспомнил он, тоже был влюблен в Амброзину, но его чувства были обычной сентиментальностью; Клод улыбнулся, подумав об этом; впрочем, Рене даже был готов жениться на этой маленькой твари. Она принимала его почтительное ухаживание (по крайней мере, так утверждали сплетники), пока не появился Клод, с его напором, блестящей внешностью и тугим кошельком.
Рене отступил с величайшим изяществом, и это было давно оставлено и забыто обоими; Клод удивился, почему он вспомнил об этом сейчас, сидя здесь, в тепле и уюте. Наверное, потому что был встревожен, расстроен и даже одержим этим странным сном.
Рене вернулся домой как обычно, раскрасневшийся от резкого холодного ветра, и принялся стряхивать дождевые капли с плаща. Это был бледный молодой человек с густыми каштановыми волосами, невыразительными чертами лица и родинкой над верхней губой. Он выглядел нездоровым и погруженным в себя, а когда работал, надевал очки в роговой оправе.