Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958)
Шрифт:
Теперь поговорим о главном — о любви. Пожалуйста, Madame, опишите мне Ваши испанские страсти, т. е. вокруг Вас, и все вообще. А Макеев? «Тебя, как первую любовь…» [286] Еще напишите о своем здоровье. Je пе vous vois pas malade [287] , а Вы все пишете про слабости. Какие, почему? Ну, вот я напишу статейку, Вы получите миллион, и все войдет в норму. Я, конечно, понимаю (и как!), что безвыездно в богадельне, даже при всех южных красотах, можно очуметь и расслабиться совсем. Я тут тоже вроде богадельни, но с налетами в Париж, довольно часто. Моя «любовь», верно, ко мне на Рождество явится, надо копить капитал, не для платы, а для развлечений, сами знаете, то да се.
286
Из стихотворения Ф.И. Тютчева «29-е января 1837» (1837), написанного
287
Я не представляю Вас больной (фр.).
Ну, дорогая Madame, ангел души моей, до свидания. Я верю в Вашу дружбу и прошу меня не обмануть и не разочаровать. Все бывает. Но это было бы мне весьма прискорбно, тяжко и обидно. Знаете, у меня есть стишок про императора Павла? [288] Так вот. Впрочем, Вы, верно, забыли. До свидания. Жорж — свинья, никогда не пишет ни слова. И вообще — свинья. Он когда-то, глядя на мой барометр, сказал, что я — «великая сушь». А сушь — он. Кстати, не мог я и тогда понять, почему его этот барометр (и градусник) так поразил. Таня на днях вернулась в Варшаву, но, верно, приедет зимой или весной опять. Я ее немножко забыл, но она — очень милая, такая же, как была, хотя толстая старуха.
288
Адамович имеет в виду последнюю строфу своего стихотворения «Граф фон дер Пален! Руки на плечах…» (Числа. 1930. № 1.С. 11; вошло в книгу «На Западе»):
Все можно искупить: ложь, воровство, Детоубийство и кровосмешенье, Но ничего на свете, ничего На свете нет для искупленья Измены.Императору Павлу I посвящено еще одно, раннее стихотворение Адамовича сходного содержания: «12 марта 1801 г.» («Вы знаете, это измена…»), впервые опубликованное в «Северных записках» (1916. № 4–5. С. 46) и включенное в сборник «Чистилище» под названием «1801».
Ваш Г.А.
Напишите про здоровье.
34. Г.В. Адамович — Г.В. Иванову
3/XII-57
А с 12-го — Париж, как обычно
Дорогой друг Георгий Владимирович
Письмецо Ваше о «грязи, нежности и грусти» [289] получил и с великим трудом разобрал. Что за почерк! Вроде Наполеона или Маклакова [290] . Сплошные блохи и кружочки. Ну, а теперь — ответ, «чему следуют пункты», для ясности:
289
В «Уединенном» (1912) В.В. Розанов написал: «Моя душа сплетена из грязи, нежности и грусти».
290
Неразборчивый почерк В.А.Маклакова был притчей во языцех в эмиграции. Р.Б.Гуль 13 июня 1953 г. писал Г.В. Иванову: «Письмо Ваше, слава Богу, не похоже ни на А<лександра> Федоровича Керенского>, ни на Вас<илия> Алексеевича Маклакова>» (Новый журнал. 1980. № 140. С. 196).
1) Откуда Ты взял, что я в жизни всего «вкусил» и катался как сыр в масле? Меня это глубоко поразило, как и то, что я тебя «не понимаю, как сытый голодного»?! Я в сто раз более голодный. У тебя красавица-жена, семейная жизнь, на столе самовар и прочее. А я мыкаюсь, неизвестно зачем и для чего. Ты меня уверял в последний разговор наш, что я — «как Бердяев». Во-первых, меня, наоборот, все шпыняют и называют дураком, а во-вторых — и в-третьих, и в-сотых: что с того! Ну, я — Бердяев, а Ты — Пушкин, а дальше? На этом — точка.
2) Насчет нашей предполагавшейся переписки. Я будто бы начал с «чуши о ямбах». Голубчик, с ямбов и надо было начать, никак не с вечности. Да и ямбы — не чушь, т. к. я хотел обозреть всю галерею поэтов, а не писать, что есть жизнь. Теперь — единственный возможный корреспондент Чиннов. К нему и обратимся, т. е. я. Еще есть Иваск, но уж очень переутончился не по летам.
3) Помер Ремизов. «Опыты» я получил — и все оценил по достоинству насчет Ремизова [291] . Но теперь негодовать не время. Однако особенно умилил меня Вейдле со «Славой» [292] под конец. Что за перо у этого человека.
291
В № 8 «Опытов» появилось «Приветствие А.М. Ремизову» Г.В. Иванова, В.Ф. Маркова и В.В. Вейдле. 28 ноября 1957 г. Марков писал Г.П. Струве: «Адамович, кстати, отказался участвовать в “Опытах”. Иваск
292
Статья Вейдле о Ремизове называлась «Алексею Михайловичу слава» (Опыты. 1957. № 8).
4) Ну и еще разные мелкие пункты, не стоит писать о них. Например, насчет детективных романов. Это меня еще удивило в эпоху Мурзилки: до чего же разные существа. Я ни одного такого романа до конца не дочитал и предпочитаю смотреть в потолок.
5) Для Тебя — самый важный пункт: статья. Все будет сделано в ближайшие дни, с жаром и усердием. Статья Гуля у меня есть. Маркова [293] прочел. Он, конечно, ударил по всем струнам, и Ты доволен. Но как он все-таки развязно пишет, а местами и глупо. Лучше писать, как правитель департамента, чем с таким «художеством», как говорила бедная Вольская. Стихи Твои очень хорошие, правда, и я это все опишу, не навязывая pour une fois своих взглядов ни на что. (А о своих взглядах все хочу что-то окончательное и завещательное написать, но едва ли раскачаюсь. Надо бы, в назидание потомству [294] .)
293
Статья Маркова «О поэзии Георгия Иванова» (Там же. С. 83–92).
294
Статья Адамовича «Невозможность поэзии» вскоре появилась в «Опытах» (1958. № 9. С. 35–51).
Кажется — все. А вообще-то можно написать еще многое, но все ясно и без. Мне очень понравилось, что я «Тебя называю дураком» и в скобках: («м. б., это и правда»). Никогда я тебя дураком не считал, все поклеп и ложь. Вот, что-то все умирают вокруг, каждый день. Ремизов, кстати, все— таки плохой писатель, хотя Ты и ввернул, что «гениальный». Маковский и все серьезные коллеги — того же мнения, т. е. твоего. Кстати еще, Маковского надо бы унять, уж очень он возвеличился, и еще ничего бы, если бы был старичок симпатичный, а то ведь на редкость противный и злой.
До свидания, дорогой друг Иванов, как звал когда-то из-за ширмы Апостол. Я все вспоминаю, что было сто лет назад. Вот под конец два слова совсем всерьез: не думай, что я и правда обижаюсь, если Ты никогда не пишешь и т. д. Я все понимаю и все знаю, хотя и не Бердяев, т. е. я слишком знаю тебя (за 45 лет!), чтобы не знать всего и в Тебе, с «грязью» включительно (и литературным зудом).
Ваш Г. А.
35. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
<на бланке Манчестерского университета> 3 дек<абря 19>57
Дорогая Madamotchka, сильно утомившись на письме Вашему супругу, пишу только два слова. Спасибо за письмо Ваше. Я крайне растрогался, что Вы мои письма прячете в особый ящичек или конвертик, — но если это и не так и если Вы, прочтя, что «растрогался», скажете Жоржу: «вот тоже болван, всякой чепухе верит!», то это ровно ничего не меняет, ибо вообще, со времен семги, я все навсегда уразумел, о чем пишу и Жоржу.
Как Ваши амуры? Я читал с интересом про испанца. Вам ведь всегда нравилось нравиться, больше всего другого, — значит, и теперь все в порядке. Но «не подносите корыта, если не даете пить» (простите, грубо, но не мое: это писал Пушкин жене, если изволили читать).
До свидания, cherie. Будьте здоровы и благополучны на радость и испанцам, и русским. Напишите мне в Париж, пожалуйста.
Ваш Г. А.
36. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
7, rue Frederic Bastiat Paris 8 21 дек<абря 19>57
Дорогая Мадамочка, прибыв в Париж, получил Ваше письмо. Спасибо. Верчусь в вихрях света уже с неделю, но внезапно ослаб и сдал, устаю очень, не знаю с чего. Верно, c’est l’age [295] . Кстати, я все больше становлюсь похож на Гинденбурга [296] или бульдога, из-за мешков у рта в виде каких-то грецких орехов, что меня сильно огорчает. Но тут и крэмы не помогут, ибо надо бы “ушиться”, как советовала, кажется, Вам Вольская. Вам-то не надо, а мне пригодилось бы. Ну, passons.
295
Возраст (фр.).
296
Гинденбург (Hindenburg) Пауль фон (1847–1934) — военный и государственный деятель Германии, генерал-фельдмаршал (с 1914), президент Веймарской республики (1925–1933).