Эпоха Дьявола
Шрифт:
Стоя перед зеркалом и вглядываясь в отражающееся в нём лицо пожилого узбека, Фернандо Гарсиа не испытывал ни удивления, ни растерянности. Надо сказать, что после того, как он прошёл процедуры по пробуждению рецессивных генов и у него на голове выросли ороговевшие наросты, которые вырабатывали взрывную смесь гормонов, преобразивших его организм, он вообще перестал испытывать большинство эмоций. Точнее, они стали тусклыми и размытыми, и доходили до его восприятия, как глухой звук через толстое ватное
Он не ощутил долгожданного чувства удовлетворения, когда совершил поездку на родину и заглянул в глаза умирающего священника, память о котором ночными кошмарами мучила его всю жизнь. Не испытывал он эмоций и когда к его лицу присосалась «живая маска», тысячами микроскопических ворсинок впиваясь в его плоть.
Он стал другим. Более совершенным. Теперь он мог лучше служить делу своей Госпожи. А всё остальное не имело особого значения.
Его новый совершенный организм позволил ему в мельчайших деталях запомнить жесты, движения, походку, речь, мимику пожилого узбека и в совершенстве их воспроизвести. Никто не смог бы заметить подмену.
Проникновение в резиденцию премьера прошло без всяких накладок и в ближайшее время разоблачение ему не грозило. Но задерживаться лишнее время в этом доме всё же не стоило. У него была вполне ясная цель. Один человек должен был умереть и затягивать с этим не стоило.
На следующий день пожилой узбек, слегка припадая на больную ногу, зашёл в одну из комнат второго этажа с ящиком инструментов в руках. Ежедневный обход и мелкие починки. В комнате слегка отошла одна из настенных деревянных панелей и надо было её закрепить.
Войдя в комнату, человек прикрыл за собой дверь в коридор. Но не до конца. Между дверным полотном и косяком осталась щель. Совсем небольшая. Ненамного толще нескольких листов бумаги. Щель, которая была почти не видна проходящим по коридору, и вероятность, что её заметят, была ничтожна мала.
Щель, которая ничего не позволяла сделать. Даже разглядеть через неё, что происходит в коридоре, можно было с большим трудом. Почти бесполезная щель. ПОЧТИ!
Лицо у президента Франции Эмманюэля Лафонтена было как скисшее молоко. Он глядел на сидевшую напротив него Марион Люмпен, как солдат на вошь. Разговор был ему неприятен. Неприятен настолько, что он едва сдерживался от откровенной грубости. Ещё бы. Эта наглая баба фактически выдвинула ему ультиматум.
Вотум недоверия, выраженный парламентом, ставил Лафонтена в очень сложное положение. В обычное время он бы просто послал этих зарвавшихся депутатов ко всем чертям. Но сейчас, когда по всей стране шли волнения мигрантов и на улицах вспыхивали кровавые стычки, нужно было быть более осторожным.
Лафонтен пытался договориться с этой сукой, вразумить её. Он готов был пойти на множество уступок, о которых раньше не могло быть и речи. Но наглая стерва просто обезумела и категорически требовала отставки правительства, точнее, премьер-министра.
Президент
— Не хочу Вас пугать, господин президент, но если Вы не примите верное решение, то боюсь, что уже в ближайшие дни, уличные волнения могут перерасти в настоящую гражданскую войну, — надавила Марион.
— Вы что мне угрожаете?! — вскинулся мужчина.
— Ну что вы Эмманюэль, какую угрозу может представлять слабая, хрупка женщина, такому отважному мужчине, как Вы, — издевательски улыбнулась Марион.
— То есть Вы считаете, что отставка правительства позволит успокоить народ и стабилизировать ситуацию в стране. А новым главой правительства я, видимо, должен назначить Вас? — насмешливо вопросил Лафонтен.
— Я думаю, что это очевидно, — ничуть не смутилась Марион.
«Вот стерва!», — невольно восхитился про себя Лафонтен.
— Я ничего не имею против Вашей кандидатуры на этот высокий пост, — лицемерно заявил президент, — но не могу пойти на отставку правительства в столь драматичный для страны момент. Как Вам известно, милая Марион, коней на переправе не меняют.
— Ваша попытка сравнить меня с лошадью, звучит оскорбительно, мсье президент. Но сделаем вид, что это была всего лишь фигура речи. Но могу ли я воспринимать Ваши слова, как обещание, что если мсье Дюран Дюбуа покинет пост премьер-министра, то Вы утвердите мою кандидатуру на пост главы правительства.
— Можете, — с откровенной насмешкой подтвердил президент. — Только я уверен, что в ближайшее время Дюран не собирается делать столь опрометчивые шаги.
— О месье президент я бы не советовала Вам делать столь опрометчивые заявления. В наше время всё так непредсказуемо. Человеческая жизнь, так хрупка, что никогда нельзя загадывать, что принесёт нам следующий день. Все мы смертны. Но я запомню Ваше обещание.
С этими словами Марион поднялась и направилась к выходу из кабинета, где её принимал президент
— Идиотка! — прошипел Эмманюэль Лафонтен, глядя вслед удаляющейся женщине. Но очень тихо, чтобы она, не дай бог, не расслышала.
Тем временем в резиденции премьер-министра наступило время обеда. Грех чревоугодия не был чужд месье Дюбуа, и потому, время приёма пищи, было для него священно. Уличные беспорядки беспокоили его гораздо меньше, чем собственный аппетит.
Дуран Дюбуа шествовал по коридору дворца Матиньон в сопровождении двоих телохранителей. Охрана не теряла бдительности даже там, где, казалось бы, ничто не могло угрожать охраняемой персоне. Один телохранитель шёл впереди, другой следовал сзади.