Эпоха последних батыров
Шрифт:
Не удивительно, что отступление с целью выматывания врага с древних времен являлось важным приемом степной тактики, что всегда вызывало раздражение у оседлых противников. Вот как, к примеру, описывал «отец истории» Геродот войну персов со скифами, в ходе которой последние беспрерывно отступали: «Так как война затягивалась и конца ей не было видно, то Дарий отправил всадника к царю скифов Иданфирсу с приказанием передать следующее: «Чудак! Зачем ты все время убегаешь, хотя тебе предоставлен выбор? Если ты считаешь себя в состоянии противиться моей силе, то остановись, прекрати свое скитание и сразись со мной. Если же признаешь себя слишком слабым, тогда тебе следует также оставить свое бегство и, неся в дар твоему владыке землю и воду, вступить с ним в переговоры»… На эти слова царь скифов Иданфирс ответил так: «Мое положение таково, царь! Я и прежде никогда
Как передает далее Геродот, кампания эта закончилась для Дария достаточно плачевно. Тем не менее, подобные упреки в адрес кочевников раздавались постоянно, но отказываться от своей тактики использования особенностей своей страны они не собирались. Тем более что в борьбе с взлелеянной Петром I одной из лучших армий мира других шансов добиться успеха просто не было. Вот каким образом описывал тактику казахов в борьбе с русскими отрядами штабс-капитан Фомаков: «Главное вооружение киргиза состоит в лошади; на ней он может ускакать от опасности. Важнейшее правило его тактики состоит в утомлении, изнурении неприятеля, что весьма легко сделать на необозримой степи. Пользуясь этими пособиями у себя дома, он почти непобедим. Преследовать киргиза долго невозможно, никогда не удается иметь его в виду, один след указывает его путь. Когда противник, завлекая, изнемог, тогда киргиз начинает действовать. Он является как бы из земли, смело нападает, зажигает траву, отрезывает воду, не позволяет сойти с места, тревожит, и победа остается на его стороне. Против сомкнутого регулярного строя и орудий киргиз ничтожен. Но в ручной схватке телесная сила, ловкость владеть холодным оружием и управлять конем, дают ему величайший перевес над нашими войсками. Вообще киргиз уклоняется от боя с ними и старается хитростью восстановить равновесие, но там, где идет дело о непосредственной защите аулов, где он возбужден фанатизмом, там он храбр до отчаяния».
Тактика степного боя зависела также от того, с какими конкретно российскими войсками приходилось сражаться кочевникам. Солдатам походы в степь давались очень тяжело, и в течение XVIII–XIX вв. несколько таких попыток закончились катастрофично. Даже не войдя в соприкосновение с противником, отряды несли тяжелые потери вне зависимости от того, в какое время года предпринимались эти походы. Резко-континентальный климат с жарким летом и суровой зимой делал маловодную степь практически неприступной, и взять ее под реальный контроль удалось только во второй половине XIX в., когда российские власти застроили территорию огромным количеством крепостей. Так, известный военный историк генерал-майор М. Терентьев признавал, что «отряды бессильны в погоне по степям за увертливым и выносливым кочевником и… только постоянные укрепления среди и кругом кочевий могут что-нибудь сделать».
Гораздо лучше, чем солдаты, проявляли себя казаки, особенно яицкие (уральские), широко заимствовавшие кочевые традиции. Вот как описывал, к примеру, внешний вид казаков, участвовавших в походе на Хиву (1839–1840 гг.), известный русский военный историк и участник этой экспедиции М. Иванин: «Уральские казаки, более опытные и имевшие более способов, оделись лучше прочих войск; по разсказу одного из них, у него поверх рубашки была стеганная на верблюжьей шерсти фуфайка, потом полушубок из молодых мерлушек, доходивший несколько ниже колен; сверх обыкновенных штанов, другие стеганные на верблюжьей шерсти, а сверх их кожанные киргизские шаровары, длинные сапоги с большими онучами, полушубок подпоясывался ремнем. Сверх полушубка саксачий (годовалых баранов шкуры) тулуп, а поверх его киргизская доха из лошадиных шкур, подпоясанная ремнем, баранья шапка и башлык, а про запас киргизский малахай». В результате, как далее пишет М. Иванин, «уральские казаки менее всех пострадали, не смотря на то, что более прочих войск употреблялись на работы и перенесли более трудностей». В походе, где из пятитысячного отряда от морозов и болезней погибло около пятой части личного состава,
Тактические отступления мало помогали в борьбе с казаками, поскольку от них было трудно оторваться. С другой стороны, целиком казачьи отряды в борьбе против казахов тоже не всегда оказывались эффективны. «Киргизы и вообще Азиатцы, – писал М. Венюков, – при столкновениях с нами, боятся не столько казаков, сколько солдат: это убеждение в них выработалось под влиянием неоднократных неудач и даже поражений казачьих отрядов. Солдаты остаются непобедимыми».
Казаки, являвшиеся великолепными кавалеристами с точки зрения европейских военных специалистов, в столкновениях с кочевниками всегда старались спешиться и действовать, как солдаты. Но еще больше, чем солдат, кочевники страшились пушек. «Не раз ватага киргизов, увидев сверкающие на солнце стальные бляхи на повозках русской армии, принимала их за «зимбераки» (так они называют пушки) и пускалась наутек», – писал Б. Залесский, упрекая казахов в трусости. Однако сражаться с отрядом солдат, имеющим на вооружении пушки, в степных условиях было безумием. Успешнее было вымотать такой отряд, тревожа внезапными набегами, чем собственно обычно и занимались степняки. Это была беспроигрышная тактика.
Впрочем, российские командиры и особенно казачьи атаманы превосходно знали и о слабостях своих противников. Самым уязвимым местом казахской военной организации являлась ее очевидная зависимость от кочевой формы хозяйства. Обычно весной кочевники не могли оказать никакого сопротивления противнику. Исхудавшие за зиму кони должны были набраться сил, и боеспособность степняков восстанавливалась лишь к середине лета. Этим обстоятельством с древних времен умело пользовались оседлые соседи.
Кроме того, на боеспособности казахов рассматриваемого периода серьезным образом сказывалась их разобщенность. К примеру, секрет многочисленных ойратских побед, как и монгольских эпохи Чингисхана, крылся в железной дисциплине политического и общественного устройства. Недаром и в «Ясе» Чингисхана, и в ойратском кодексе «Их Цааз» этому вопросу уделялось первостепенное значение.
Казахская же демократия иногда превращалась в самую настоящую анархию. «Все киргис-кайсацкия орды с зенгорскими калмыками в непристойной войне и могли бы тех калмык одолеть; ежели б обще согласились, а у них один хан с войною пойдет, а другой оставляет, и так свое владение у калмык теряют», – писал по этому поводу И. К. Кириллов. П. С. Паллас также не преминул отметить, что «многочисленный киргизский народ живет в неограниченной вольности в сравнении калмыков, которые так много малых властителей над собой имеют. Каждый живет так, как вольный господин, и потому киргизцы не так страшны, как другие неприятели».
Такое положение дел, разумеется, не способствовало росту могущества Казахского ханства, и казахи редко на поле битвы могли взять верх с помощью превосходства в численности. И если одной из особенностей казахского военного искусства стало широкое освоение огнестрельного оружия, то другой, не менее важной, – явилась ставка на батыров, о чем и пойдет речь в следующей главе.
Батыры
скен ауылды баласы бiрiнбiрi батыр дейді,
шкен ауылды баласы бірінбiрi атын дейді.
В культуре казахов, как и других родственных народов, героический эпос имел исключительное значение, потому как каждый кочевник являлся воином. Степная вера в священных предков обожествляла батыров. Жизнь и деяния Кобланды, Алпамыса, Едыге, Шоры, Ер-Таргына значили для казаха гораздо больше, нежели жития любых мусульманских святых. Степняк мог не знать даже самых простейших молитв, но о легендарных батырах знал все, вплоть до кличек боевых коней. Могилы знаменитых воителей превращались в места поклонения. Их имена становились уранами (боевыми кличами) целых племен. А неграмотные степные сказители наизусть запоминали десятки тысяч строк великих сказаний. Современные ученые, изучающие народное творчество, с удивлением совершают все новые и новые открытия в своей области и не устают поражаться богатству и красоте богатырского эпоса. Однако наряду с легендами и мифами есть еще и реальная история батыров, о которой на сегодняшний день мало известно.