Эпоха стального креста
Шрифт:
Снаружи уже стемнело, и двор епископата был освещен тусклыми электрофонарями. В воздухе витал сизый дым прогревающихся моторов; повсеместно суетились занятые последними приготовлениями бойцы трех отрядов.
Возле запертой дьяконом двери виссарионовского фургона нервно пританцовывал сам магистр, и по движениям его губ становилось понятно, что декламирует он отнюдь не Псалтырь. Божественный Судья-Экзекутор выглядел жалким и потрепанным даже несмотря на те сутки, что он провел в комфорте гостевых залов епископата.
– Бедняга! «...Стою пред закрытою дверью и молвлю любимой: открой!» – пропел начисто лишенный музыкального слуха русский. – Ну ладно,
Стараясь не улыбаться, мы прошли мимо стервенеющего магистра на последний для нашего отряда реннский ужин.
6
«Я тоже отправляюсь в море! Я отправляюсь в море на шхуне с боцманом, играющим на дудке, с матросами, которые носят косички и поют песни! Я отправляюсь в море, я поплыву к неведомому острову искать зарытые в землю сокровища!»
Шестьдесят форменных плащей наполнили двор епископата бликующей под лучами фонарей черной движущейся массой, сразу сделав тот тесным и неуютным.
– Становись! – перекрыл общий шум голос Мясника.
– Становись! – продублировали команду Вольф, Карлос и я.
Братья засуетились и выстроились по отрядам.
По правую руку от брата Бернарда стояли наши магистры: коренастый бородач Аврелий, толстенький коротышка Конрад и крысоподобный Виссарион, из свирепости взгляда которого можно было сделать вывод о том, что дьякон его все еще пребывал в самовольной отлучке. Чуть позади, возле самой стены, скромно притулился епископ Жан-Батист, очевидно, в глубине своей необъятной души радующийся тому факту, что эта беспокойная орава проваливает наконец восвояси.
Выдержав, как и подобает, паузу, Бернард произнес хрестоматийно-короткую, однако обязанную воодушевить нас на богоугодное дело речь.
– Братья-Охотники! Воины Всевышнего! Опора великого ордена Инквизиции Святой Европы! – Мясник неспешно обвел взглядом замершие перед ним шеренги бойцов. – Сегодня как никогда все мысли Пророка направлены на вас, на единственную его надежду в борьбе с мерзким порождением Преисподней – гнуснейшим изменником и богохульником Проклятым Иудой! Пять дней назад, принимая меня и магистра Аврелия в своей обители, Его Наисвятейшество не скрывал слез, благословляя нас на эту святую миссию! – Бернард наверняка не преувеличивал – Пророки во все времена были великолепными артистами и могли пустить слезу ради усугубления драматизма. – Миссию, предназначенную вернуть в истинную Веру эту заблудшую черную душу! Ведь принадлежит она не Иуде, принадлежит она тому, кто создал ее – Всевышнему! А он уповает на верных сыновей своих – на нас с вами! Так вырвем же из когтей Сатаны, – Мясник плавно повысил голос, доведя его до крика, – то, что ему не принадлежит! Вернем на путь праведный тех, кто еще не уничтожил в себе зерна великой Веры – им всегда будет дан шанс на искупление! Ну, а тех, чьи души потеряны безвозвратно, покараем! Такова воля Пророка, а значит, такова воля Бога! И да пребудет на вас его высочайшее благословение! За дело!
Ропот одобрения прошел по шеренгам. Верил сам Бернард в то, что сейчас говорил, или нет – неизвестно, но братьев пламенный призыв легендарного командира завел. Даже мои мрачные от перспективы остаться в стороне патрульные и те приободрились, расправив поникшие плечи.
Карлос и Вольф вышли перед строем своих бойцов и начали отдавать последние инструкции. Я сделал то же самое.
– Всем
Бойцы разошлись каждый на положенное ему место. Мы с Михаилом направились к нашему «хантеру», но прежде чем включить зажигание, Михаил указал мне на крадущуюся к фургону Виссариона массивную тень, без сомнения принадлежавшую беглому дьякону Джерому.
– Вернулось блудное дитя! – проговорил Михаил. – Однако не уверен, что наш магистр радостно обнимет его и закатит по этому поводу пирушку. Бедный толстяк, лучше бы вообще не возвращался...
Едва различимые проселки, петляя в свете фар, вели нашу колонну на север к нормандскому побережью. Гаубица делала чуть более тридцати километров в час, разрывая ночь лязгом стальных траков. Когда до цели оставалась четверть пути, наша рация издала слабый писк и голосом Бернарда приказала остановиться. Мы повиновались.
Я и Карлос подошли к машине главнокомандующего. Бернард уже ждал нас снаружи, прохаживаясь взад-вперед и разминая затекшую поясницу.
– Дальше идти с фарами опасно – засекут, – Мясник поглядел в сторону едва-едва порозовевшего востока. – Дождемся более сносной видимости. Время позволяет, да и гаубице остыть надо. Брат Эрик, вы на «хантере» поезжайте вперед, только выставьте затемнители. Через полтора-два десятка километров вас должны встретить Добровольцы, которые с вечера обязаны были перекрыть периметр. Их старшина ждет нашу группу. Узнайте обстановку и доложите мне по рации.
Я прихватил с собой помимо Михаила также Гюнтера и Януша, заставив их смотреть по сторонам с заднего сиденья джипа. Объехав колонну справа, мы ринулись в предрассветные сумерки.
– Гюнтер, я видел, как перед построением ты разговаривал с братом Вольфом, – Михаил, успевая следить за дорогой, развернулся вполоборота к германцу. – Что-то твой бывший командир не больно весел. Уж не приболел ли случаем?
– Брат Бернард... устроил ему нагоняй, – ответил Гюнтер в своей обычной манере, задумчиво и нехотя, при этом не сводя взгляда с правой обочины. – Недостача одной гранаты. Говорит, что... в Ватикане сам несколько раз все пересчитал. Прямо мистика... какая-то.
Усатая мистика посмотрела на меня и довольно осклабилась:
– Да-а-а, трагедия. И что ему светит?
– Месяц карцера... по приезде в Ватикан.
– Глупо, – продолжая улыбаться, заметил Михаил. – Будь на его месте я, то наверняка не спалился бы так по-детски. Что от Вольфа требовалось, так это просто доложить как на бумаге...
Гюнтер оторвался от окна:
– Соврать командиру... что ли?
– Это ты, человек-домкрат, врешь, а я лишь кое-чего не договариваю. Усвой раз и навсегда!
– Когда это я врал? – возмутился германец. – Если у тебя есть... доказательство, то предъяви... хоть одно!
– А-а-а, забудь! – нервно отмахнулся Михаил. – Я не про то!.. В общем, доложил бы так, а после заварухи никто и не вспомнит, было одним бабахом больше или меньше. И никто не идет в карцер, и все довольны... Элементарно!
– Все равно, – не унимался Гюнтер, – это грубое нарушение Устава!
– Тихо вы! Тормози! – Я внезапно увидел в бледном свете затемненных фар три выросшие как из-под земли фигуры в угловатых фуражках Добровольцев Креста. Все они держали нас на прицеле дробовиков. Михаил тут же ударил по тормозам, дождался, пока «хантер» замрет, и выключил зажигание.