Эпоха вечного лета

Савельев Максим Анатольевич

Не знаю, был ли шанс у бесов, но рыжие тараканы, изволившие по ночам трапезничать на кухне, исчезли бесследно! Ежедневно перед обрядом, в восемь утра, начиналось молитвенное правило. Вычитывались: молитвы утренние, молитвы от осквернения, две кафизмы псалтыря Давида, две кафизмы псалтыря Богородице, помянник, глава из Ветхого Завета, глава из Нового Завета, житие святого по дню и глава из «Добротолюбия». Заканчивалась вся эта мантифолия в час дня. Учился я тогда во вторую смену, и, наверное, та радость, с которой я убегал в школу, сравнима была разве что с походом в луна-парк. Всяческие попытки сократить или увильнуть от молитвенного правила оказывались бессмысленны. Бабушка на тот момент являлась нашим шефом, боссом и настоятелем, посему отхерачить (простите) мокрым полотенцем могла очень даже не по-христиански.

Я к тому времени был уже прилично развращён влиянием улицы, а вот моей сестрёнке основы христианской морали и нравственности пришлось впитать

в полной мере. Ответственно могу заявить, что Женечка в свои пять была уже очень набожной и богобоязненной девочкой. На пару с бабушкой они искренне рыдали, когда читали о подвигах и страданиях древних христиан-мучеников, умиляясь победой подвижников веры и благочестия над сатанинскими искушениями. Такие истины, как «с Господом всё возможно», «у Господа мёртвых нет», «на Господа только надейся», «перед Господом все равны» были поняты – они прижились в её тогда ещё детском сознании. Что сказать, Женечка была доброй, наивной и благочестивой. А мне, хитрому засранцу, это как раз и играло на руку. Ведь ябедника можно было сравнить с Иудой, а Иуда Женечке очень уж был омерзителен. Вот в таком ключе, манипулируя её сознанием, я делал Женечку не только свидетелем, но и невольным соучастником всех моих преступлений. Что скрывать, в двенадцать лет я был лживым, пакостным и гадким мальчишкой. Выдумывая очередную выгодную мне гадость – например, воруя что-то из холодильника или ножом выковыривая из копилки мелочь, подобно гласу совести, постоянно слышал я от сестрёнки одну и ту же реплику. Стоя рядом, сложив на груди ручонки, презрительно прищурив глаза, она тихим надтреснутым голосом уверяла: «Не надо, Максим! Не делай этого! Ведь Господ всё видит!» «Господ» говорила она с ударением на первую «о». Это смешило меня. «Не ссы, обязательно исповедаюсь», – отвечал я. И в воскресенье бабушка приводила нас в церковь, где я действительно искренне каялся, не сомневаясь, что «Господ всё простит».

Привитая бабушкой христианская мораль и… конфеты! Вот всё то, на чём держалось моё могущество! К сладкому я не питал слабости с тех самых пор, как, будучи пятилетним воришкой, стырил из холодильника, проткнул отвёрткой и высосал две банки сгущённого молока. Результат оказался воистину ужасающим. Мне сделалось тогда очень, очень дурно! И даже теперь, вспоминая и описывая это событие, я ощущаю некий дискомфорт в области миндалин. А для сестрёнки моей конфеты и вообще сладкое были второй, если не сказать первой, религией. Бедняжку трясло при одном упоминании о конфетах! Куда только не прятала бабушка сладкое искушение! Какой-то внутренний инстинкт, некое седьмое чувство подсказывало Женечке заветный тайник, при обнаружении которого она, отбросив священный трепет перед мокрым полотенцем, ничтоже сумняшеся тут же, на месте, уничтожала найденный клад.

Как-то накануне светлой Пасхи бабушка напекла куличи и, облив их сверху сахарной глазурью, поставила на подоконник сушиться в надежде, что наутро благочестивый батюшка освятит пасхальную снедь. Услышав утром бабушкину ругань и визг Женечки, я даже не рискнул выйти из комнаты. Бабушку, трепетно ожидающую Светлое Христово Воскресение, наутро встречала на подоконнике толпа уродов-куличей с обгрызенными шляпами и дырами от выковырянного из боков изюма. Я слышал, как с силой захлопнулась входная дверь. Вероятно, бабушка пошла за яйцами, чтобы как-то реанимировать куличи и заново приготовить глазурь. А спустя пару минут в мою комнату вошла Женечка и, размазывая сопли и слёзы, присев на краешек моей кровати, всхлипывая, сообщила: баба сказала, что она – «параша ходячая». Я визжал от смеха, я чуть не описался, катаясь по полу. Я икал и пил воду, потому что такого нелепого и смешного ругательства никогда и ни от кого более не слышал. Но бедную Женечку, конечно же, пожалел.

Со временем бабушкино христианское подвижничество пошло на спад, но тем не менее воцерковленными мы с сестрёнкой считаем себя и по сей день. Бабушка вообще была человеком увлекающимся, и, может быть, не так нелепы были её новшества, как то, с каким рвением она воплощала их в жизнь. Никто из членов семьи не смел ей противоречить, смиренно принимая очередное её какое-нибудь ноу-хау.

Где-то бабушка раздобыла книжку некоего Поля Брэгга под названием Чудо голодания, в которой вышеупомянутый «подвижник» увещевал граждан, что кушать-таки вредно. Надо заметить, что и до этого рацион нашего питания основывался на исключительно пользительных продуктах. Также нельзя забывать о постах и постных днях. Потому-то вредоносные конфеты и прятались, а в некоторых случаях даже уничтожались. Так вот… Этот «тоже учёный» уверял, что его система способна избавить обывателя от потребности вообще питаться. Бабушке такая идея очень понравилась! Было принято решение в понедельник вообще ничего не есть, а пить лишь дистиллированную воду, за которой мне приходилось мотаться в центральную аптеку. Спустя неделю к понедельнику по системе уже примыкал и вторник, потом среда и т. д. Таким вот нехитрым образом прекрасный учёный Поль Брэгг, вероятно, надеялся избавить человечество от привычки питаться. На третью неделю миссию «чудо голодания» решено было продлить до среды включительно.

Каждый

раз, приходя из церкви, бабушка приносила просфоры и, чтобы они не испортились, разделяла их на маленькие кусочки, подсушивала в духовке и складывала в ситцевый мешочек. Просфоры надлежало вкушать ежедневно натощак, запивая тремя глоточками святой водички. Это правило не отменялось и в дни «чудоголодания», однако кусочки намеренно предлагались микроскопические. Озлобленный, томимый голодом, я предложил сестрёнке выкрасть заветный мешок. На её мольбы и уверения, что «Господ непременно обидится», я просто плюнул и сам его выкрал. Закрывшись в тёмной ванной, пустив тоненькой струйкой воду для запивания, я стал пожирать вкусные сухари. Через минуту Женечка тоже присоединилась к кощунственному злодеянию. Вездесущая, непрестанно следящая за нами бабушка заподозрила неладное, услышав странную возню, доносящуюся из (ха-ха) запертой изнутри ванной. Но тщетны были её угрозы и заклинания! Мы не открыли нашу кафельную крепость, пока не сожрали всё до крошки. Вину в тот день я героически взял на себя! С той поры и я был причислен к позорному лику «параш ходячих».

Осознав, что к системе голодания мы с Женечкой не совсем готовы, эксперимент бабушка прекратила. Однако спустя пару дней какой-то доброжелатель снабдил бабушку новой литературой, в которой высказывалось не менее убедительное мнение другого учёного. «Целительные клизмы» – так назывались его эпические труды.

«Ох, хорошо-о-о!» – два, а то и три раза на дню слышали мы доносящиеся из туалета одобрительные бабушкины реплики, сопровождаемые мощным журчанием и специфическими звуками, способствующими клизменному опорожнению. Оно и понятно. Женщиной наша бабушка в то время была довольно плотной, если не сказать полной. Разумеется, ей было хорошо! Ведь трёхлитровая кружка старика Эсмар-ха (царствие ему небесное) помимо воды содержала в себе отвары пряных трав, благовонные масла и разные целительные соли, так необходимые для дам пожилых и тучных, в чём нет никакого сомнения! Только вот пятилетняя Женечка, без того по природе своей хрупкая и худенькая, к концу месяца стала почти прозрачна и, лёжа на кроватке, болезненно улыбаясь одним уголком рта, походила не на советского закалённого ребёнка, а на умирающую от чахотки девочку викторианской эпохи.

У меня же тогда просто болела задница! Женечку от клизм всё же освободили, зато меня назначили главным составителем целительных клизм. Даже сейчас разбуди меня ночью – я без запинки перечислю все компоненты оздоровительной клизмы.

Но и это бабушкино увлечение кануло в Лету, уступив место более интересному процессу. «Вон, паразиты!» – так была озаглавлена книжка, которую бабушка зачитала практически до дыр. Боже! Что мы только ни ели – и чеснок на голодный желудок, и марганцовокислый калий вперемешку с томатной пастой, и какие-то перетёртые кости какого-то камышового кота, и даже жир молодого дикобраза. Вот только один вопрос мучает меня по сей день: где? Где доставала в то время наша бабушка всю эту несусветную гадость?! Впрочем, несмотря на все её экзотические увлечения, человеком она была доверчивым и бесхитростным, и обмануть её не составляло труда ни барыгам на рынке, ни сектантам в подъезде. Мне порой кажется, что все эти изыскания являлись следствием её простодушия и наивности. На тот период, наверное, только мы с Женечкой могли быть предметом демонстрации её власти – в силу бесправности своего возраста и вульгарной обусловленности популярной безотцовщины.

Любили ли мы бабушку? Конечно, да! Любила ли она нас? Ну, разумеется! Нашим закалённым организмам, презревшим в детстве и фито-, и глинотерапию, и гомеопатию, и все виды дыхательных гимнастик, и даже лечение прижиганием и радиоволнами, навряд ли страшен теперь какой-то насморк. Правда, в нашей истории был сюжет из этой же серии, который без содрогания вспомнить невозможно.

Опять-таки в очередной раз кто-то из доброжелателей преподнёс бабушке брошюру под названием «Из сосуда своего», автором которой был некто Малахов (не к ночи будь помянут сей индивид). И это «Малахово чтиво» стало её настольной книгой. В ней этот ссс… специалист с пеной у рта доказывал, что ничто так не прекрасно в мире, как… моча!

Он исповедовал пользу уринотерапии. Бабушка читала нам вслух, выписывала и цитировала его изречения. Оставалось нам только взять в руки бубны, напялить балахоны – и секта была бы готова к всемирной проповеди.

Изучив теорию «золотого сэнсэя» за несколько дней, уверив нас в истинности его святого учения, бабушка незамедлительно перешла к практике. Деда, страдающего ревматизмом и прострелами в пояснице, с утра до вечера натирали уриной. Любые синяки, ссадины, пупыри и бородавки с этой поры лечились только таким способом. Через месяц «сэнсэй» издал новую брошюру, в которой вещал, что самый цимес обретается в моче младенцев и что бессмертие практически гарантировано, если пить этот божественный напиток натощак. Самым младенствующим младенцем в нашей секте была Женечка. «Ура! Вот он! Источник нашего бессмертия!» – говорил бабушкин взгляд, устремлённый на мою сестрёнку. К счастью, по утрам Женечкиного эликсира на всех не хватало, да и я на тот момент к бессмертию не особо стремился. Не скрою, я, конечно, попробовал, но сразу понял, что оставаться смертным намного приятнее.