Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев
Шрифт:
Тацит стремится показать, что «добродетель» и «порок» развиваются у людей, которых он описывает, совершенно естественным путем. То, что наполняет цивилизованного человека ужасом и отвращением к варварам, состоит в том, что мы сталкиваемся здесь с совершенно непредсказуемым существом, человеком, не знающим закона. Дикарь держит свою клятву, совершенно не задумываясь об этом; и точно так же, не задумываясь, нарушает клятвы и обещания; он может быть храбрым и великодушным и в то же время грубым и жестоким. Принять варвара в свой круг знакомств – это все равно что построить дом рядом с вулканом. Что из того, что варвары умеют строить дома и обрабатывать почву, – их уклад и сельское хозяйство примитивны. Они царапают поверхность земли и снимают с нее крохотный урожай, а на следующий год переходят на новое место. Что из того, что у них есть скот, что они умеют воевать и даже обладают неким подобием суда? Они умеют даже производить
Германские народы впервые появились в истории в начале нашей эры; через тысячу лет мир увидел их в последний раз. В течение короткого периода северные народы господствовали на европейской сцене, с яростной поспешностью формируя свой расовый характер и свои идеалы, после чего изменились и слились с людьми европейской цивилизации. Их уход сопровождался исчезновением независимой германской культуры.
Норманнов также описывали представители другого этноса и культуры, и эта картина сильно напоминает ту, которую оставили римские историки, характеризуя их предков. Дикие, кровожадные, плохо поддающиеся доводам разума, наделенные яркими пороками, и для всех остальных народов – настоящие дьяволы, – такую характеристику дают им средневековые хронисты. Цивилизованные люди, судившие о них теперь, были христианами, которые считали, что мир разделен не между народами разного уровня культуры, а между силами света и тьмы, и то, что не освещено светом христианства, является порождением Сатаны. Варвары классической эпохи превратились в демонов христианского Средневековья.
На этот раз подобная картина не являлась единственной, имелась и соперничающая с ней. Здесь, на Севере, германская раса оставила свои собственные памятники для грядущих поколений, показав себя такими, какими они хотели себя видеть, не задумываясь о том, какое произведут впечатление на чужаков, а стремясь полнее себя выразить.
Соседи представляли себе северян как людей, обладающих той же безрассудной жестокостью и неугомонностью, которая вынудила культурный мир заклеймить их южных родственников словом «варвары». Дерзкие и импульсивные, чтобы не сказать упрямые, в своем самодовольстве, действуя под влиянием момента, германские бриганды имели много сходства с пиратами Севера, викингами. Но если приглядеться, за их беспокойной наружностью можно заметить присутствие контролирующей и объединяющей воли. В образе жизни викингов было больше расчетливой экономии сил и средств, чем просто дикой, неуправляемой силы.
Старое представление о викингах как о людях, налетающих как шторм на земли, к которым они пристают, разрушающих все, что попадается им на пути, и остающихся, как всегда, бедными, должно в наши дни смениться искренним восхищением их стремлением к обогащению.
Золото, захваченное ими, не сохранилось. Но теперь мы знаем, что викинги были так же неутомимы в поисках духовных богатств, как и в поисках золота. На Севере были накоплены сокровища знаний и мысли, поэзии и мечтаний, которые нужно было привезти домой, несмотря на то что эти духовные богатства гораздо труднее было найти, украсть и доставить домой в целости и сохранности, чем драгоценные камни и металлы. В наш просвещенный век их даже обвинили в присвоении всей совокупности языческих и христианских знаний, которой владело Средневековье; и, глядя на северную литературу эпохи викингов, мы с трудом можем опровергнуть это обвинение. Хотя, как нам кажется, Бугге [2] и его последователи многое преувеличивали, нельзя не признать, что викинги имели не только горячее желание освоить элементы иностранной культуры для собственного обогащения, но и обладали таинственной властью взбалтывать культуру и заставлять ее отдавать все, что лежит под поверхностью, а затем усваивать полученные знания настолько полно, что знания эти становилось не только их мыслью, но и их духом.
2
Софус Бугге (1833–1907) – норвежский языковед, исследователь «Эдды».
Норманн не только стремился расширить и обогатить свою ментальную сферу, желание экспансии уравновешивалось в нем не менее ярким стремлением к самопознанию, благодаря чему он сохранял непоколебимую веру в свой полусознательный идеал, составлявший основу его характера. Несмотря на жажду познания, он не был абсолютно открыт новому, напротив, он испытывал сильное подозрение и недоверие к чужим богам, ценностям и образу жизни, которые, по его мнению, не были совместимы с тем, как он оценивал себя. Он держался подальше от того, что было ему незнакомо, пока не становилось ясно, в чем тут секрет, или не исторгал из него тайну, которая его удовлетворяла. Однако если ему не удавалось сделать это, он замыкался в себе и уходил, позабыв и думать
Он обладал той стойкостью и той гибкостью, которая порождается гармонией души с окружающим миром. Это позволяло ему духовно приспособиться к свойствам окружающей его, зачастую враждебной, среды. Благодаря редкостному самообладанию он был господином окружавшего его мира, глубоко укоренившимся в нем и идентичным ему. Главными критериями, по которым оценивалась его жизнь, был суд товарищей и суд потомков; эти мерила были абсолютными и неопровержимыми.
Жестокость, проистекающая из глубин души, неизменная составляющая его натуры. Эта энергия, определявшая его духовную жизнь, создала целеустремленный, прямодушный характер северян. Эти люди не утрачивали связь с прошлыми поколениями и определяли самих себя с оглядкой на прошлое и память о себе в будущем. Привязанность к прошлым поколениям встречается у большинства народов, но у северян она делает прошлое живой и направляющей силой, побуждающей их не просто отождествлять себя с идеальным образом – образом воина и вождя, великодушного, храброго, бесстрашного, находчивого, непримиримого по отношению к врагам, верного друзьям и искреннего со всеми, – но и бессознательно воспроизводить себя в определенном типе – типе героя саги, жизнь которого достойна поэтического отображения.
Прочность духовной организации, которая характеризует викинга как личность, не менее ярко проявляется и в его общественной жизни. Куда бы он ни явился, он приносит с собой социальную структуру, которая проявляет себя в определенных политических формах, как только он попадает в толпу людей, говорящих с ним на одном языке. Викинг не относится к тому бессловесному типу, который создает калейдоскопические племенные сообщества. Каким бы малочисленным ни был его народ и какой бы слабой ни была его сплоченность, социальное сознание всегда присутствует и проявляет себя очень активно. Викинг сам по себе народ, и ему нет необходимости создавать искусственное целое, собираясь вместе. Как только он закрепляется в каком-нибудь месте, ненадолго или навсегда, словно из земли прорастает закон, и вокруг него вырастает община. И не важно – создает ли его чувство социального порядка целое королевство или небольшое поселение, эта тенденция глубоко укоренилась в его душе и стала неотъемлемой частью его характера.
Культура, в истинном значении этого слова, означает гибкую гармонию между внутренним миром человека и его окружением, так что он не только заставляет свое окружение служить ему для удовлетворения его физически нужд, но и преображать импульсы окружающего мира в духовные идеалы и устремления. Культурный человек обладает инстинктивным чувством собственного достоинства, которое произрастает из бесстрашия и уверенности в собственных силах и проявляет себя в точном выборе целей и средств как в вопросах формального поведения, так и в предприятиях с далекоидущими последствиями. В этом смысле викинги – люди с характером; они владеют собой и своим миром с божественной решимостью. Эта гармония может быть очень хрупкой, когда дело касается конкретных действий, но она тем не менее сильна и глубока.
Портрет северных современников, созданный южанами, разительно отличается от портрета, созданного более поздними поколениями германцев, который те оставили для истории. И тем не менее мы объединяем их под одним именем, и делаем это полностью осознавая, к чему это ведет. Ученые уже давно поняли, что оба так тесно связаны, что не просто оправдывают, но прямо-таки вынуждают нас рассматривать их как одно целое. Сведения об обычаях, законах и этических ценностях древних германцев говорят о том, что далекие предки мыслили точно так же, как и их потомки, и были схожи с ними в том, что объединяет мысли и чувства и превращает их в личности.
В свете, идущем с Севера, мы видим, что свевы и маркоманы – как бы их ни называли историки – не были стихийно образовавшимся скоплением людей, лишенных индивидуальности, как воображали себе римляне. Благодаря памяти поколений, поэтическому наследию, передающемуся изустно, а также сохранившимся письменным источникам северян мы можем воссоздать образ их мышления и предположить, каков был их нрав. Мы приходим к выводу, что и преданность, и склонность к предательству были заложены в самой основе этической системы древних германцев, что нередко вынуждало римлян прибегать к суровым мерам. Мы видим, что за их действиями, за их недостатками и достоинствами стоит характер, коренным образом отличающийся от характера римлян, такой же последовательный, такой же рациональный, отображающий цельность личности. И политический гений Цезаря понял, что для того, чтобы его планы, касающиеся этих варваров, осуществились, того мнения о них, которое сложилось у римлян, совершенно недостаточно. Его стремление проникнуть в мысли германцев, понять, что ими движет, само по себе является свидетельством того, что эти варвары несут на себе печать культуры и обладают ярко выраженным характером.