Эра милосердия (худ. В. Шатунов)

Вайнер Георгий Александрович

— А… м-м-м… скажите… — начал Жеглов медленно, и по лицу его, по сузившимся вдруг глазам я понял, что он напал на какую-то новую мысль. — Скажите, это был первый вариант обмена или…

— Честно говоря, нет, не первый, — сказала Наденька просто. — Илья Сергеевич уже несколько комнат хороших находил, сами понимаете, на отдельную квартиру желающих много…

— Понятно… — протянул Жеглов и принялся заново разглядывать записку, он даже подальше от глаз её отставил, как это делают дальнозоркие люди, хотя и дефектами зрения,

безусловно, не страдал. — Угрожает он в этой записочке, как вы считаете?

— Да что вы… — начала Наденька, но в это время на лестничной клетке раздался топот, и Жеглов перебил её:

— Вы не торопитесь, подумайте… Мы ещё потолкуем попозже… А пока, я вас прошу, походите по квартире, осмотритесь, все ли вещи на месте, не пропало ли что — это очень важно…

Хлопнула входная дверь, и в квартире сразу стало многолюдно: приехал следователь прокуратуры Панков, а за его спиной маячил Тараскин, который привёл понятых — дворничиху и пожилого бухгалтера из домоуправления.

— Моё почтение, Сергей Ипатьич, — сказал Жеглов Панкову, и в голосе его мне послышалась смесь почтительности и нахальства. Панков спустил на кончик носа дужку очков и смотрел на нас поверх стёкол, и от этого казалось, что он решил боднуть Жеглова и сейчас присматривается, как сделать это ловчее.

— Здравствуй, Жеглов, — сказал Панков, и в его приветствии тоже неуловимо смешались одобрение и усмешка, — видимо, они давно и хорошо знали друг друга. Потом он оглядел нас и сказал бодро: — Здор'oво, сыскари, добры молодцы!..

Следователь прокуратуры Панков был стар, тщедушен, и выражение лица у него было сонное. А может, мне так казалось из-за того, что глаза у него всё время были прищурены под старомодными очками без оправы. Панков снял и аккуратно поставил в углу прихожей галоши, вовсю светившие своей алой байковой подкладкой. И большой чёрный зонт он раскрыл и приспособил сушиться на кухне. Потом вошёл в комнату, мельком глянул на убитую, потёр зябнущие ладони, что-то шепнул Жеглову и наконец распорядился:

— Благословясь, приступим. Слушай мою команду: не суетиться, руками ничего не хватать, обо всём любопытном информировать меня. Начинайте.

Жеглов повернулся ко мне:

— Ты, Шарапов, будешь писать протокол…

— Я?!!

— Конечно ты. Бери блокнот наизготовку, пиши быстро, но обязательно разборчиво. Привыкай…

«…Осмотр производится в дневное время, — записывал я под диктовку Жеглова, — в пасмурную погоду, освещение естественное… комната размером 5x3,5 метра, прямоугольная, окно одно, трёхстворчатое, обращено на северо-запад… входная дверь и окна в комнате и на кухне к началу осмотра были заперты и видимых повреждений не имеют…»

Немного погодя вышли на кухню перекурить, и я спросил Жеглова, какой толк от старичка Панкова, который, отдав ещё несколько распоряжений, на мой взгляд довольно пустяковых,

уютно устроился в кресле и, казалось, отключился от всего, происходящего в квартире.

— Э, нет, друг ситный, — сказал Жеглов, — этот старичок борозды не испортит, старый розыскной волк. Он такие убийства разматывал, что тебе и не снилось. Одно — в Шестом проезде Рощинском мы вместе раскрывали, обоих нас потом поощрили: по путёвке дали в дом отдыха… Да и закон требует, чтобы дела по убийству вела прокуратура. Но это, так сказать, оформление, а розыск, вся оперативная работа всё равно за нами остаётся.

Будто учуяв, что о нём речь, в кухню вошёл Панков, положил перед Жегловым на газете продолговатый кусочек металла:

— Ну-с, Глеб Георгиевич, имеется пуля. Какие будут суждения? — И вдруг засмеялся старческим перхающим смехом.

Жеглов достал из кармана лупу, взял у Панкова пинцет и, поворачивая в разные стороны, принялся рассматривать вещдок. Крутил он её, вертел, присматривался, чуть ли не нюхал, я всё ждал, что он её на зуб попробует. Чего там рассматривать — пуля как пуля, обычная пистолетная пуля…

— Надо гильзу поискать, оно надёжней будет… — сказал Жеглов.

Панков, ухмыляясь, заметил:

— Ещё лучше было бы посмотреть само оружие.

Жеглов, поскрипывая щегольскими своими сапожками, прошёлся по кухне, крепко потёр обеими ладонями лоб и сообщил:

— Значитца, так, Сергей Ипатьич: пуля эта — 6,35, от «омеги» или «байярда».

Я от удивления раскрыл рот — каких уж только я пуль не навидался и, конечно, могу отличить винтовочную от револьверной. Но назвать систему оружия — это действительно номер! Как бы сочувствуя мне, Панков скромно спросил Жеглова:

— Из чего сие следует, сударь мой?

— Из пули, Сергей Ипатьич, — хладнокровно сказал Жеглов. — Шесть нарезов с левым направлением, почерк вполне заметный!

— Тогда как вы объясните это? — Панков достал из кармана аккуратный газетный пакетик, развернул его, вынул из ваты гильзу, небольшую, медно-жёлтую, с отчётливой вмятиной от бойка на донышке. — Гильза, судя по маркировке, наша, отечественная…

— А где была? — торопливо спросил Жеглов.

— Там, где ей положено, слева от тела; надо полагать, нормально выброшена отражателем.

— Хм, гильза наверняка отечественная. Ну что ж, запишем это в загадки… — Жеглов задумался. — Всё равно надо оружие искать. Пошли…

Большая часть комнаты — по стенам — была уже осмотрена, оставался только главный узел — центр комнаты, тело и стол.

Жеглов спросил Надю, было ли в доме оружие. Она покачала головой, молча пожала плечами; тогда Жеглов сказал Пасюку и Грише:

— Разделите между собой помещение и ещё раз пройдитесь по всем укромным местам, поищите оружие и всё, что к нему может иметь отношение. Быстро! — Потом повернулся ко мне: — Записывай!