Эра Отмены
Шрифт:
В холле лифтовой площадки произошла вполне ожидаемая заминка.
Слух о возвращении Эцэ быстро распространился от одного элемента боевого расчёта к другому, и ловчие и егеря, побросав свои посты, прибежали, чтобы удостовериться, что это правда, а не досужие слухи, распускаемые сержантским составом для поддержания боевого духа.
Семён стоически перенёс очередной приступ исступлённого опознания. Слава богу, в этот раз всё было недолго: сержанты мигом разогнали вопящую от восторга паству по постам и отключили блокировку
Пока открывался гермозатвор, переговорили с Мастером Письма по внутренней связи. Попросили сориентировать, как кратчайшим путём добраться до апартаментов Хранителя, и предложили установить пароль для опознания. Мастер объяснил, как лучше добраться, и сказал, что пароль не понадобится. Богочеловек безошибочно определит, кто стучится в дверь: свои или враги.
Через несколько минут Семён с Богданом вошли в лифт.
Были опасения, что в роли подъёмника выступит допотопный шестерёнчатый механизм с ручным воротом, но здесь была дублирующая система со скоростным лифтом. То есть подъёмник на шестернях тоже был, в случае Паузы пришлось бы возноситься в час по чайной ложке, и ещё неизвестно, как бы они открыли гермозатвор.
Но сейчас всё функционировало исправно, поэтому с глубины в две сотни метров подскочили к верхнему уровню буквально за минуту.
Наверху было страшно и нестабильно.
Пожалуй, даже страшнее, чем в лабиринте ловушек.
Здесь была обычная бункерная планировка, без какой-либо экзотики, присущей нижнему уровню.
В бетонном тоннеле, крашенном в сурик, тускло мерцали плафоны дежурного освещения. Под сводами тоннеля метались сполохи оранжевых мигалок, включённых, очевидно, при поступлении сигнала тревоги. А поскольку самого «ревуна» слышно не было – на уровне вообще не было слышно ни звука, – возникало устойчивое и крайне неприятное ощущение, какое бывает после взрыва, когда наглухо закладывает уши и в голове стоит противный монотонный звон.
Эти оранжевые сполохи не давали сосредоточиться и толком осмотреться и вызывали безотчётную тревогу. Причём не тревогу в формате «что-то мне неспокойно», а острые ощущения на грани паники: «Бежим отсюда, тут всё очень плохо!!!»
Семён был уверен, что из-за этих проклятых мигалок они обязательно проглядят прячущегося врага, и их в любой момент могут убить.
В том, что здесь убивают, не было никаких сомнений. Впереди, в тоннеле, были видны несколько тел, недвижно застывших в лужах крови. Остро пахло жжёным порохом и тротилом.
Покинуть лифтовую площадку решились не сразу. Некоторое время стояли у входа в тоннель, пытаясь адаптировать зрение к ярким назойливым бликам, всматривались в красный тоннельный полумрак, создаваемый дежурным освещением, и никак не могли понять, есть там впереди кто-то живой или нет.
Да, это было похоже на слуховые галлюцинации.
В тоннеле стояла мёртвая тишина, было слышно даже, как тихонько дрожит клеть лифта, гася остаточные вибрации скоростного подъёма, и, тем не менее, казалось, что где-то впереди
– Тебе не кажется, что где-то сирена воет?
– Да, есть такое ощущение, – признался Богдан.
– Это глюки или опять какой-то хитрый ультразвук?
– Нет, думаю, тут всё проще. Это реакция на мигалки. Звуковой фантом.
– Может, расстреляем эту дрянь? – Семён указал стволом автомата на мигалки, расположенные под потолком с интервалом примерно в десять метров.
– Это будет громко, – отверг идею Богдан. – Нас пока не обнаружили. Так что не стоит шуметь без серьёзного повода. Просто постарайся привыкнуть.
Наконец, собравшись с духом, двинулись по тоннелю в глубь комплекса. Миновали несколько отсеков, повсюду были видны следы боя. Расстрелянная аппаратура, сломанная мебель, взорванные двери, гильзы щедрой россыпью, с глуховатым звоном катающиеся под ногами на рифлёном полу. И трупы, плавающие в крови.
Кто-то тут вволю порезвился.
Пока добрались до апартаментов Хранителя, насчитали шестнадцать трупов. Кто есть кто, определить было сложно. Люди были одеты разнообразно, какой-то чёткой принадлежности по типу униформы не прослеживалось.
Судя по всему, Эцэ не чувствовал себя в безопасности даже в таком хорошо защищённом убежище. В его хоромы вела бункерная дверь на винтовой задвижке, такая мощная, что и танковая пушка не возьмёт.
– Кстати… А мы, между прочим, не «свои», – спохватился Семён, когда Богдан принялся стучать в дверь рукоятью ножа. – Это Нижние для них – свои. А мы как раз чужие. Вот как сейчас Абсолют не определит нас как «своих», и придётся возвращаться с пустыми руками…
– Если это в самом деле Абсолют, он легко распознает, кто свой, а кто враг, – уверенно заявил Богдан.
Слава богу, у Абсолюта с «определителем» был полный порядок.
Дважды стучать не пришлось: завертелся штурвал задвижки, дверь беззвучно растворилась, и наши исследователи вошли в апартаменты Хранителя.
Судя по всему, «родственник» Семёна при жизни был большим аскетом. Язык не поворачивался назвать эту конуру апартаментами, она более всего походила на тюремную камеру или подсобку.
Откидные койки с дерматиновым покрытием, круглые металлические стулья с дерматиновой обивкой, всё прочее тоже металлическое: стеллаж во всю стену с металлическими боксами, два стола, рабочий и обеденный, множество длинных шкафов-пеналов – вот и вся обстановка. Тут даже в санузле было всё металлическое: унитаз, раковина и душевая кабинка.
И ни одного коврика, занавески, ни цветочного горшка, вообще ни единого яркого пятна, на котором мог бы остановиться взгляд.
С трудом верилось, что человек прожил девяносто три года в этой унылой металлической камере, имея статус живого бога, охраняя бесценную информацию и обладая практически неограниченной властью.
Так же, как и на всём уровне, здесь горели тусклые плафоны дежурного освещения, но отсутствие оранжевых мигалок создавало ощущение некоторого уюта и спокойствия.