Эра Водолея (главы из романа)

Галихин Сергей Владимирович

– Без повода, - ответил Лобачевский.

– Мы, Константин, когда собираемся втроем, чаще пьем для души, добавил Картошкин.

– Алексеич на выходные к сестре в Грузию летал, - сказал Чуев.
– Привез гостинчик, по паре бутылочек "Киндзмараули".

– Ну, господа...- сказал Картошкин, подняв стакан с вином.
– Чтобы все у нас было и за это нам ничего не было.

Выпили. Закусили.

– Так вот, - дожевывая сыр, продолжил прерванный разговор Лобачевский.
– Человек по природе своей не является самим собой. То есть независимой, самостоятельной единицей. Он часть.

Вселенной. Общества. Часть массы. Но в подсознании он осознает себя этой единицей. Он нуждается в сказках, посредством которых эта единица становится частью чего-то. Пусть даже это "что-то" существует лишь в вымысле. Телешоу - одна из таких сказок.

– Не могу с тобой до конца согласиться, Николай Алексеевич, - ответил Картошкин, медленно пережевывая суджук.
– Человек - животное, но на очень высокой стадии развития... Согласен. То, что телевидение забивает мозги выдуманными и пустыми моральными ценностями... Согласен. Но нельзя грести все под одну гребенку. Человечеству нужна мечта. Она как надежда.

Если нет надежды, жизнь теряет смысл. А то, что кто-то распорядился телевидением или вообще идеей сказки по своему усмотрению... Так это он мразь, а не сказочник, который придумал сказку. Убийство посредством бытового молотка или кухонного ножа происходит достаточно часто. Но никому и в голову не пришло продавать их по специальному разрешению. А то, что человек становится частью какого-то сообщества... еще первобытные люди объединялись, когда собирались охотиться на мамонта.

– Да, - сказал Лобачевский.
– Согласен. Но! Тогда люди объединялись, чтобы добыть пищу, которую поодиночке не могли добыть. То есть объединение для действия. Сейчас же все происходит, как говорят в геометрии, от обратного. Объединение для бездействия.

Картошкин и Чуев переглянулись. Зубков с интересом слушал разговор и при этом не забывал наслаждаться вином.

– Ты что-нибудь понял?
– спросил Картошкин.

– Смутно, - ответил Чуев.
– Алексеич... а попроще?

– Хорошо, - сказал Лобачевский, открывая новую бутылку.
– Попробуем с самого начала. Группа, а в нашем случае общество, может помочь человеку осознать себя равным среди подобных. Оно может дать слабому человеку мужество и достоинство, к чему слабый и стремится, объединяясь с такими же слабыми. Чтобы удержать общество в однажды определенной форме, на сцене появляются дары. Ну, скажем, в виде социальной помощи. Человек, принимая дары, очень быстро начинает воспринимать их как должное и при затруднении перестает добиваться чего-либо сам. Он требует, совершенно не задумываясь, что государство состоит из таких же, как он сам, граждан, которые так же, как и он, требуют и ничего не отдают. Из этого логично вытекает самый банальный социализм. Государство выступает рабовладельцем, по своему усмотрению раздающим блага, а гражданин - рабом, потребляющим их. Теперь тебе понятно?
– спросил Лобачевский Картошкина.

– Нет истины, пока нет людей, готовых ее принять, - ответил Чуев.
– Был у меня в юности приятель Мишка Абакумов. Так вот, он любил повторять: жилабыла девочка, сама виноватая.

– Каждый человек имеет то правительство, которое он заслуживает, монотонно процитировал Картошкин.

– Именно, - подтвердил

Чуев.
– Вспомни, что мы сделали в молодости, когда нам все это надоело. Я не вижу причины, оправдывающей бездействие сегодняшнего общества. То есть ее нет. А раз так, значит, общество это все устраивает. А раз его все устраивает...

Чуев замолчал в поиске более подходящего выражения. По его лицу было видно, что он знал, что сказать, но это вдруг вылетело у него из головы.

– Если ты женщина, сиди и грызи кость, - сказал Костя и отправил в рот ломтик сыра.

Дядя Юра посмотрел на него.

– Что?..
– спросил Костя, перестав жевать, и чуть улыбнулся.
– Старая чукотская поговорка.

– Да, - сказал Чуев, оставив надежду вспомнить свою мысль.
– Суть именно та. Хочешь что-то изменить, так хотя бы попробуй. А если ты даже и не пытаешься, наверное, тебя все устраивает.

А я не собираюсь делать кого бы то ни было счастливым насильно. И вам не советую.

Сказав это, Чуев поднял стакан, приветствуя собеседников, и сделал глоток.

Все сделали то же самое.

В дверь постучали. Лобачевский протянул руку к бутылке, Картошкин начал сворачивать газету с закуской.

– Это я, Моисей, - послышалось из-за двери.

Все угадали голос Михалыча и вернули все на прежнее место. Чуев поднялся со стула и быстро пошел к двери. Михалыч работал в газете плотником, слесарем, электриком, но для хороших людей оказывал еще одну маленькую, но очень важную услугу.

– Ну как?
– спросил Чуев, выйдя в коридор и прикрыв за собой дверь.

– Держи, - ответил Михалыч.

– Сколько?

– Пока как всегда. В следующий раз на треть дороже.

– Завтра рассчитаемся.

Михалыч ушел, а Чуев вернулся в свой кабинет. Он просто светился от счастья.

– Вот тебе загадка для твоей диссертации, - сказал Картошкин, повернувшись к Лобачевскому.
– Живет человек в желтом секторе, имеет карточку второго уровня и все, что в связи с этим полагается. А купив на черном рынке красную карточку, радуется как ребенок.

– Ну так!..
– сказал Чуев.
– Я ее месяц ждал. Ну что, диссидент, составишь вечером компанию?
– спросил он Костю.
– А то что-то ты загрустил последнее время. Я тебе кое-что покажу. Отдохнем по полной программе. Ну как, едем?

– Куда?
– спросил Костя, хотя был заранее согласен. Воодушевление дяди Юры его по крайней мере заинтриговало.

– К блядям...
– ответил Лобачевский.

Чуев посмотрел на него укоризненно и, склонив голову набок, спокойно сказал:

– Вот ведь, Николай Алексеевич. Два высших образования у тебя, пятьдесят шесть лет прожил, про общественный строй докторскую написал, правда, защищаться не рискнул. А простой истины не знаешь. Проституция это профессия, а блядство - это образ жизни.

– И мысли, - добавил Картошкин.

– И мысли, - подтвердил Чуев.

– Напротив газеты есть великолепный комбинат сексуального обслуживания, - сказал Зубков.
– Чем тебя не устраивают проститутки в желтом секторе?

– Своими постными рожами. Задору в них нет. А цена запредельная. И правила поведения меня тоже не устраивают. Я не пионер в Музее Ленина.