Эра жаворонка

Ефимова Марфа

– От пагубного пристрастия к спиртам и признания себя беспомощным перед данным пристрастием, - сказал Черезов. Он крепко пожал Вуку ладонь и сострадательно заглянул ему в глаза. Вук невольно отметил, что они с Игорем очень похожи - тот же северный тип, светлоглазый и светлокожий, тот же высокий рост, те же крепкие широкие плечи, разве что волосы и брови у Игоря были светлее.

– Не стесняйтесь, коллега, - подбодрил Марк, наблюдая на лице Янко сложную гамму чувств.
– Мы все тут заложники одной беды. У вас, ведь, голова заболела ещё на Тенере, так?

Он почему-то был на "вы" вопреки принятым в космической академии правилам. Среднего роста, носатый, курчавый, с тёмными

вишнями под кустистыми бровями. Наверняка, до сих пор жил с заботливой мамой и обожающей бабушкой. Но врач от бога, это все признавали.

– Так, - согласился Вук.

– Вы из чего на борту самогон гнали?
– невинным голосом осведомился Зелинский, и Вук рассмеялся.

– Из хомячьего корма... Эх! А мы-то прятались! Конспирацию развели!

– Все прятались, - вступил в разговор Даан.
– Страшно было лишиться гонорара.

"Надо же, - подумал Вук, - как он ловко по-русски!"

– А мы из местного ковыля. Из эндемика, - улыбнулся Черезов.

– Вы знали, - Янко в упор посмотрел на него. Уже без улыбки.
– С самого начала знали. И ничего не сделали. Вы просто молча глядели, как на Тенеру отбывают новые экспедиционные партии, которые будут так же мучиться, как и вы. Но вы не предупредили об этом и хотя бы не посоветоветовали запастись алкоголем. Как мне прикажете относиться к этому?

Улыбка сошла и с лица Черезова.

– Как к вынужденной целесообразности, - чётко проговорил он. Почти отрапортовал. Наверняка, уже вызубрил ответ за несколько лет освоения Тенеры. Наверняка, отвечал уже не единожды.
– Во-первых, не у всех боль невыносима, и не все вынуждены непрерывно принимать алкоголь. Например, Виссер...

– Да, - вставил тот.
– У меня хорошо. Я могу без этого...

– Или Горохов.

– Угу, - кивнул тот.
– Весьма терпимо.

– Во-вторых, запас алкоголя должен был программироваться в матрице пересборки, что повлекло бы излишний и нездоровый интерес инженеров, конструкторов и программистов, что в современных реалиях обозначало бы - всего мира. Это могло бы отрицательно повлиять на акционеров Концессии, вынужденных бы при неблагоприятном стечении обстоятельств и давлении со стороны правозащитников и ничего не понимающей общественности прекратить исследования и похоронить огромные средства, ценнейшие разработки, научные материалы и, в конце концов, мечту человечества о далёком космосе.

Вук поймал себя на мысли, что интонации и речь Игоря напоминает ему господина Волощука, председателя Международной Концессии.

– Волощук, - перебил Янко.
– Он знал. Он точно знал.

– Знал, - легко согласился Черезов.
– Потому и посоветовал тебе обратиться по этому адресу.

– Чем вы мне поможете?
– горько усмехнулся Вук, мысленно признавая правоту доводов коллеги.
– Вы научились снимать боль без этой дряни?

– К сожалению, нет, - развёл руками Школьник.
– Но у нас есть методики и схемы приёма алкоголя, тонко рассчитанные и не позволяющие... гм, кхм...

– Не позволяющие окончательно превратиться в свинью, - рубанул менее деликатный Горохов.
– Мы, Вучо, тут и собираемся, чтобы делиться, так сказать, наблюдениями и вырабатывать, так сказать, линии поведения.

– У тебя же терпимо.

– Ну как..., - уклончиво сказал Юрка.
– Даже не то что терпимо, а почти и нет, но надоедает ждать, что и у меня, как у всех, разболится. Ожидание изнуряет, понимаешь?

– Вы болтайте, болтайте, - произнёс Янко, присаживаясь на свободное место, - а я послушаю.

Он уселся чуть поодаль от всех. Выбранное место позволило разглядывать спины товарищей и по осанке угадывать их душевное состояние. Черезов

держался вальяжно, откинувшись. Кто-то, может быть, посчитал бы его позу расслабленной, но правая рука, вытянутая для опоры о спинку кресла впереди стоящего ряда, показалась Вуку слишком прямой, слишком налитой мышцами. "Он нервничает", - подумал Янко.
– "Виду не подаёт, а нервничает". Горохов непрерывно тряс коленом, выстукивая ритм музыки, слышимой ему одному. Губы Юрия шевелились - музыка была не только в коленях, но и на кончике языка. Оратора он слушал невнимательно и более был занят внутренним музицированием. Зелинский расплылся в кресле, словно приплющенный излишней силой тяжести. Время от времени Павел прикладывался к бокалу с рубиновой жидкостью - очевидно, с вином - и почёсывал макушку. Он был невозмутим, но подбирался на краткое мгновение, когда поворачивал голову в сторону оратора, и эта молниеносная мобилизация не прошла мимо внимания Вука. Ермишин пребывал в твёрдом, окостеневшем виде, словно мумия в историческом музее. Когда он повернулся, почувствовав взгляд, брови его, густые и колючие, схожие с бровями Школьника, сдвинулись к переносице. "Тоже нервничает", - решил пилот, переводя взор на Виссера. Тот притулился на краешке кресла, согнувшись самым гуттаперчевым образом. Он озирался, непрерывно крутя головой. Заметив внимание Вука, заискивающе улыбнулся. А, может, дружелюбно? Тогда - чересчур дружелюбно.

Дослушав доклад Марка, Вук загрузил в свою фотографическую память схемы приёма спиртного: точные, выверенные до миллиграмма дозы и точное время употребления. Схем было много - для нескольких видов алкоголя от пива до деревенской самогонки. Янко выбрал привычные уже виски и коньяк, с радостью обнаружив, что суммарный объём гораздо меньше того, что он принимал в последнее время.

– Главное - не пропускать, - наставительно проговорил Черезов.
– Дозу откорректируешь, она приблизительная. Горохову с Виссером она кажется избыточной, но они у нас уникумы. Весь фокус в том, что нельзя быть полностью трезвым. Пусть чуточку, но ты постоянно должен быть подшофе, тогда боли не будет, потому что основной её всплеск именно на пограничном переходе от опьянения к трезвости. Не провоцируй её, будь умнее.

Вук покачался на каблуках, побродил взглядом по вычурному декору зала, потом спросил то, что давно мучило его:

– Отчего это всё? Чем мы больны? Вирус?

Школьник отрицательно покачал головой.

– Вряд ли, коллега. Меня и Клотье исследовали вдоль и поперёк две независимые лаборатории. Частные, незаинтересованные лаборатории. Одна наша, другая в Штатах. Воздействия вируса заметны той или иной ткани человека. У нас брали образцы всего, что только можно, нас просвечивали на электронных микроскопах. Резюме - инородных, РНК- и ДНК-содержащих биологических объектов в наших телах не обнаружены. С точки зрения официальной медицины мы здоровы... Были здоровы. Клотье не повезло... У коллег Черезова и Ермишина на то есть своя, оригинальная точка зрения, каковую я не поддерживаю, но мнения коллег занятны. Да, занятны.

Вук повернулся к Игорю. Тот с усмешкой пожал плечами, светлые глаза его вспыхнули.

– На самом деле, отнюдь не претендую на оригинальность, - сказал он.
– Убеждение моё простое, как труд ассенизатора. Всё, что мы испытываем - фантомные боли, вызванные действием пересборки. Матрица сборки несовершенна. Где-то мы допустили оплошность в одну молекулу, и эта погрешность аукается расстройством болевых рецепторов. Помнится, первые опыты со сборкой давали неожиданные и довольно разнообразные побочные эффекты: слепоту, нарушение чувства равновесия, депрессию. Почему бы головной боли также не быть подобным эффектом?