Эрагон.Наследие

Паолини Кристофер

— Мы тебе не подчинимся! — Но даже ему самому по­казалось, как слабо и беззубо прозвучали в его устах эти слова.

— Тогда они умрут, — пожал плечами Гальбаторикс и указал на детей. — Неужели вы не понимаете, что уже проиграли? Там, снаружи, битва не приносит вашим со­общникам никакого успеха. Вскоре мои люди заставят их сдаться, и эта война подойдет наконец к своему логиче­скому завершению, предначертанному судьбой. Если хо­тите, можете, конечно, сражаться. Можете отрицать не­избежность судьбы, если вас это утешает. Но ничто, что бы вы ни делали, не изменит ее

велений. Как не изменит и судьбы всей Алагейзии.

Эрагон не желал даже думать о том, что ему и Сапфи­ре до конца дней своих предстоит подчиняться приказам Гальбаторикса. Сапфира испытывала те же чувства, и ее гнев, слившись с его гневом, испепелил без остатка весь его страх и осторожность. И Эрагон сказал на древнем языке:

— Ваэ веохната оно вергари, эка тхаёт отхерум! (Мы убьем тебя, клянусь в этом!)

Несколько секунд Гальбаторикс то ли озадаченно, то ли огорченно смотрел на него, а затем снова произнес то Слово — и еще какие-то слова древнего языка, — и клятва, которую только что произнес Эрагон, полностью утрати­ла свой смысл; и слова ее, лишенные силы и вдохновения, упали ему на душу, словно горсть мертвых листьев.

Верхняя губа Гальбаторикса изогнулась в хищном оскале.

— Можешь давать любые клятвы, какие захочешь! Они ничем тебя не свяжут, пока я этого не позволю.

— И все-таки я убью тебя, — пробормотал Эрагон. Он понимал, что если будет продолжать сопротивляться, то хоть дети пока что останутся в живых. С другой стороны, он знал: Гальбаторикса необходимоубить, и если цена его смерти — смерть этих мальчика и девочки, то эту цену им уплатить придется, хоть впоследствии он, скорее всего, возненавидит себя за это, и лица несчастных детей до кон­ца жизни будут являться ему во сне. Но если он не бросит вызов Гальбаториксу, тогда все пропало.

«Не сомневайся, — услышал он голос Умаротха. — Са­мое время нанести удар».

Эрагон возвысил голос:

— А почему бы тебе не сразиться со мной? Или ты тру­сишь? Или, может, слишком слаб, чтобы биться со мною? Уж не потому ли ты прячешься за спинами детей, как пере­пуганная старуха?

«Эрагор…» — услышал он предостерегающий голос Арьи.

— Не только я сегодня привел сюда детей, — возразил Гальбаторикс, и Эрагону показалось, что морщины у него на лице стали еще глубже.

— Тут есть Некоторая разница. Эльва сама согласилась пойти со мной. Однако ты не ответил на мой вопрос. По­чему ты не хочешь сразиться со мной на поединке? Мо­жет, причина в том, что ты слишком долго просидел на троне, объедаясь сластями, и попросту забыл, как мечом махать?

— Ты и сам не захочешь сражаться со мной, птенчик! — прорычал Гальбаторикс.

— А если ты ошибаешься? Освободи меня! Встретимся в честном поединке, и ты докажешь, что ты по-прежнему воин, с которым нужно считаться. Хотя, конечно, ты мо­жешь и дальше продолжать жить, как дрожащий трус, ко­торый без помощи своих Элдунари не решается сойтись даже с одним-единственным противником. Ты же убил са­мого Враиля! Что же ты меня-то боишься? Что же ты…

— Довольно! — рявкнул Гальбаторикс.

По

его впалым щекам яркой вспышкой пробежал и ис­чез румянец. Затем мгновенно, точно мгновенно меняю­щая свою форму ртуть, он переменил настроение и об­нажил зубы в некой страшноватой улыбке и, пристукнув костяшками пальцев по подлокотнику трона, сказал:

— Я этот трон завоевал не благодаря тому, что прини­мал каждый брошенный вызов. И удержал его не тем, что с каждым сражался в «честном поединке». Тебе, детеныш, стоит понять одну вещь: не важно, какты достиг победы, важно то, что ты ее достиг!

— Ты ошибаешься. Как —это тоже очень важно, — ска­зал Эрагон.

— Я тебе непременно напомню об этом, когда ты при­сягнешь мне на верность. Однако… — и Гальбаторикс по­гладил рукоять своего меча, — раз уж ты так сильно хочешь со мной сразиться, я удовлетворю твою просьбу. — Искорка надежды, вспыхнувшая в душе Эрагона, тут же и погасла, потому что Гальбаторикс прибавил: — Только сражаться ты будешь не со мной. С Муртагом.

При этих словах Муртаг метнул на Эрагона разъярен­ный взгляд.

А Гальбаторикс погладил свою аккуратную бородку и заявил:

— Я бы хотел понять раз и навсегда, кто из вас луч­ший воин. Вы будете сражаться без помощи магии или Элдунари, и до тех пор, пока один из вас будет просто не в состоянии продолжать поединок. Вы не сможете убить друг друга — это я вам запрещаю, — но сможете наносить друг другу сколько угодно тяжелые, почти смертельные раны. По-моему, это будет довольно забавно — посмо­треть, как родные братья убивают друг друга.

— Не родные, — поправил его Эрагон. — Сводные. Моим отцом был Бром, а не Морзан.

Впервые Гальбаторикс был по-настоящему удивлен. За­тем рот его снова исказился в усмешке.

— Ну, конечно! Мне бы следовало это заметить; истина написана у тебя на лице, если, конечно, знаешь, куда смо­треть. Тем более! Тогда этот поединок будет еще интерес­ней. Сын Брома против сына Морзана! Нет, судьба порой и впрямь шутит весьма неплохо!

Муртаг тоже, казалось, был удивлен. Он, правда, слиш­ком хорошо владел собой, чтобы Эрагон смог что-то про­честь по его лицу, и было непонятно, обрадовало его это известие или огорчило. Но душевное его равновесие было явно поколеблено. Собственно, это и входило в планы Эра­гона. Если Муртаг станет думать о чем-то другом, его будет легче победить. А Эрагон был твердо намерен его побе­дить, каких бы усилий ему это ни стоило!

— Летта, — сказал Гальбаторикс, слегка шевельнув рукой.

Эрагон споткнулся, зашатался и чуть не упал, когда ис­чезли сковывавшие его чары.

Затем Гальбаторикс сказал: «Ганга аптр», и Арья, Эль­ва и Сапфира сами собой скользнули к стене, освобождая пространство перед тронным возвышением. Гальбаторикс пробормотал еще несколько слов, и большая часть све­тильников стала гореть вполсилы, зато площадка перед троном оказалась ярко освещена.

— Ну, теперь приступайте! — сказал Гальбаторикс, об­ращаясь к Муртагу. — Покажите нам, кто из вас более уме­лый боец.