Эрдейский поход

Мельников Руслан Викторович

Тянулось тягостное ожидание. Тихонько тренькала на стене цимбала – это Раду проверял и настраивал свой чудом уцелевший во время штурма инструмент. Там-сям позвякивала сталь. Всеволод наблюдал за предводителем степняков. Конрад и Бранко тоже подошли к кочевнику.

Глава 47

Сагаадай сидел на конском потнике, скрестив ноги. Сотник-юзбаши осматривал стрелы. Не торопился, тщательно проверял каждую – не треснута ли, не надломана. Не смято ли оперение. Крепко ли держится на древке широкий зазубренный наконечник.

По наконечнику

каждой стрелы шел извилистый желобок. С одной стороны и с другой. В желобке – ниточка белого металла. Тонкая, но и того вполне достаточно, чтобы свалить упыря или волкодлака. А частые зубцы не дадут раненой твари выдернуть жало: нечисть будет носить его в себе, покуда не издохнет в корчах. Таких осеребренных стрел в татарском колчане оставалось одиннадцать. А вместилось бы десятка три-четыре. Славно, видать, пострелял татарский сотник, прежде чем врубился в рукопашную.

По левую руку от татарина лежал еще один вместительный колчан – там тоже торчат оперения. Где-то половина от того, что влезло бы. Наконечников, правда, не видно.

– Сагаадай, – позвал Всеволод. – Вы пришли сюда по зову Закатной сторожи?

Пока затишье – самое время побеседовать спокойно и обстоятельно. И получить ответы на кое-какие вопросы, что еще оставались.

Ответил кочевник не сразу. Лишь осмотрев все свои одиннадцать стрел, Сагаадай негромко сказал:

– Да, нас призвал гонец с вечерней стороны. Немец из маджарского королевства [31] . Вместе с ним из западного Харагуула приехал проводник-кипчак.

31

Маджарское (мадьярское) – венгерское.

– Как звали немецкого посла?

Если уж проверять – так проверять до конца.

– Хоган-богатур его имя.

Хоган? Богатур? Всеволод вопросительно глянул на Конрада. Германец кивнул:

– Все верно. Брат Иоганн. И его, действительно, сопровождал проводник из кунов [32] . До восточных Карпат мы ехали вместе. Потом наши пути разошлись.

Сагаадай тем временем снял с пояса небольшой мешочек, развязал и высыпал на край потника еще десяток запасных наконечников с серебряной вставкой. Потянул стрелы из второго колчана. Одну, вторую, третью... Вынул десять.

32

Куны – половцы (кипчаки), осевшие в Венгрии.

Это были иные стрелы – с увесистыми, узкими и гранеными жалами без всяких желобков и серебряных вставок. Такие любую броню пробьют, но нечисти вреда не причинят.

«Против человека, – догадался Всеволод, – чтоб серебро понапрасну не разбрасывать». Ну, конечно, в угорской земле степнякам не рады – эвон как Золтан-то взбеленился. Да и, наверное, не только в угорской. В далеком опасном походе против упырей-мангусов, Сагаадаевой сотне, небось, пришлось пробиваться и через людские заслоны. Что ж, татары пробились...

– И где же гонец Закатной сторожи,

Сагаадай? – Всеволод спрашивал степняка, но косился при этом на Конрада и Бранко. – И где его проводник?

– Убили, – насупился татарин.

– Обоих?

– И не только их. Из нашего Харагуула выехало двести отборных нукеров – лучших из лучших богатуров. Половина полегла по пути сюда.

«А половина оставшихся – здесь, под стенами Сибиу», – подумал Всеволод.

– Это был тяжелый поход, – вздохнул Сагаадай.

– Упыри-мангусы? Оборотни-чотгоры? – спросил Всеволод.

– И чотгоры. И мангусы. Но не только. Люди – тоже. Мы ехали по чужим землям, где даже священная пайцза [33] Чингисхана не имеет силы.

Да, татары пробились. С боями...

Невольно вспомнился собственный печальный опыт – бессмысленная стычка с брянскими дружинниками на лесной засеке.

– Немецкого Хоган-богатура и три десятка моих воинов завалило камнями в Карпатских горах, когда мы подходили к Мункач-перевалу, – продолжал степняк. – Кто-то устроил там обвал...

33

Пайцза – охранный знак в виде пластины с рисунком и надписью.

Сагаадай сделал паузу, выразительно посмотрел на Золтона. Золтан скривил губы. Нет, он, конечно, не мог. Золтан Эшти хранил Брец-перевал. Но мало ли в угорских горах других шекелисов, ненавидящих татар и пылающих жаждой мести?

– А кипчак-проводник, указывавший нам дорогу, погиб здесь, – Сагаадай указал за внешние ворота Сибиу. – Не смог пробиться через ров.

Юзбаши умолк. Теперь он менял наконечники на стрелах. Граненое острое железо небрежно скидывал в кучку. Листовидные начищенные до блеска зазубренные пластинки с серебряными змейками тщательно крепил к древку. Все правильно – битва-то теперь не с людьми предстоит. И в битве этой каждая стрела будет на счету.

– Вы быстро добрались до Залесья, – задумчиво проговорил Всеволод. – Почти так же быстро, как мы. А ведь от ваших улусов сюда ехать дальше.

– Дальше, но не дольше, – заметил Сагаадай.

– Почему? Как вам удалось?

– Почтовые и военные заставы-ямы, прямые дороги и сытые сменные лошади, – пожал плечами татарин с таким видом, будто вопрос Всеволода для него и не вопрос вовсе. – И скачка без отдыха по степным просторам. Это быстрее, чем пробираться по вашим лесам, урус.

– Неужто настолько быстро? – Всеволод пытливо вглядывался в обветренное лицо кочевника. Да, татары известны своими стремительными переходами, но... – Я должен верить тебе?

– Не веришь мне – поверь серебру на моем оружии, – Сагаадай, утратив интерес к разговору, снова занялся стрелами.

Серебру Всеволод верил. Такое оружие могли носить лишь воины сторожи. И так драться с нечистью тоже могли только они. Значит, и все остальное – правда.

Несколько минут Всеволод, Конрад, Бранко и Золтан сидели в тишине, наблюдая за ловкими пальцами татарского сотника. Наконец юзбаши сам прервал молчание.

– Если мы уцелеем этой ночью, русич... – вдруг произнес Сагаадай.