Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Шрифт:
Но вместо этого воплотилось нечто иное. Оно выросло из бури, похитив стабильность физического плана, исказив чистую материю реальности для своих целей. Нечто собиралось в оке вихря, используя всё ещё стоявшие останки Ци Рекха как основу, вокруг которой нарастало нечто огромное. Тьма корчилась, проступали очертания, сливающиеся в силуэт. Тень стала формой, а затем начала набирать вес. Перестали меняться очертания, хотя что-то продолжало корчиться, и в силуэте проступали зловещие извивы и изогнутые шипы.
Несвет погас, поглощённый тварью, принявшей подношение и вышедшей в мир из кошмара. Гальба мог
— Демон! — закричал кто-то. Это был Каншелл. Серв сжался в клубок, забыв о лазвинтовке и прижимая руки к лицу. — Демон!
Тварь склонила голову в сторону, словно прислушиваясь, и издала звук, который, как знал Гальба, был смехом, но голову его наполнил воплями умерших младенцев. Затем она шагнула к нему. Отблески света варпа тянулись за существом, как пламя за свечой. Демон. Гальба не мог отказаться от этого слова. Истины, в которые он верил, умерли. Он знал кое-что о былых суевериях и о чудовищах, призванных из тьмы человеческого невежества. И теперь один из этих монстров стоял перед Антоном, и все твари из легенд казались лишь блеклым подобием его.
Чудовище было огромным, гораздо выше Гальбы. Если бы здание ещё стояло, то его голова бы пробила потолок ложи. Оно было двуногим и похожим на человека ровно настолько, чтобы быть практически неузнаваемым. Конечности твари были гротескно длинными, но увитыми канатами мускулов. Прямо над костлявым тазом висел рассечённый череп Ци Рекха, а её грудь напоминала широкий панцирь, покрытый глазами с вертикальными зрачками. Они выглядели точно так же, как очи, украшавшие доспехи трижды проклятого предателя Гора, но были живыми. Они моргали, вращались и пристально глядели на Гальбу.
Голова демона казалась сплошной клыкастой пастью, окружённой ореолом огромных, закрученных и ассиметричных рогов. Они были направлены вперёд и назад, росли как изо лба, так и из основания черепа. Два особенно тяжёлых изгибались вниз, словно клыки, почти до самой груди твари. Её раздвоённый язык, длинный как у змеи, хлестал и сгибался, словно ища добычу, странным образом повторяя движения суставчатого хвоста. Находившиеся под тяжёлыми бровями глаза были такими же пустыми и ровными, как у Ци Рекха, и мерцали, словно огненная буря. Антон подумал, что они ослепли от гнева, ведь голова всегда поворачивалась туда, куда смотрели нагрудные глаза.
В правой руке демон сжимал посох, оканчивающийся пучком жутких клинков, казавшихся трезубцами, однако в их расположении было нечто церемониальное. В углах металла, выкованного в кузнице заблуждений, была и выразительность и смысл. Демон держал посох так, что напомнил Гальбе манеру Ци Рекха. Оружие было знаком положения. Возможное следствие этой идеи ужасало так же, как и присутствие твари.
Демон развёл руки, заключая мир в гибельные объятия, и широко распахнул пасть. Он вздохнул, застыв от невыразимого наслаждения и голода, а затем запрокинул голову, направив пустые глаза в пустоту. Стоял полдень, но тьма подобно туману начала подниматься вверх от твари, образуя пустой чёрный полог, с каждым мгновением расходящийся всё дальше от поселения. Казалось, что по воздух растекаются чернила, но это было нечто гораздо более зловещее. Это была кислота, разъедающая реальность, не оставляющая ничего
Выжившие культисты начали шептаться, и демон склонил голову вновь. Его язык облизал звук и нашёл его приятным. Затем чудовище заговорило, и Гальба понял, что именно его голос мучал его с первой ночи на Пифосе. Этот звук был насмешкой над всеми принципами и всеми надеждами. Он был глубоким, басовитым, свистящим. Это были ползущие горы, грохочущие змеи.
— Произнесите имя мое, — сказал демон и расхохотался, наслаждаясь своим голосом. Он смеялся, и отзвуки смеха разносили кошмары.
— Мадаил, Мадаил, Мадаил… — зашептали давиниты. Толпа у ворот подхватила речитатив, сделав его громче.
— Мадаил, — повторил демон. Он словно пробовал звуки на вкус, растягивая их: Мадааааааааааил. Вторая половина имени превратилась в исступлённый, экстатический выдох. В форму синестетических теней, вкус которых помнил Гальба. То были лишь предшествующие бедствию отзвуки, но теперь, наконец, раздался звук, пришедший на судилище из ночи. Мадаил.
Демон посмотрел на космодесантников.
— Я пастырь стада сего, — объявил Мадаил, превращая слова в нечто неприличное. — И я здесь, чтобы привести его к лугам изобильным, — он склонился вперёд, в предвкушении закатывая глаза. — Распахните же врата!
— Сейчас! — закричала Ске Врис.
Вдоль основания частокола прогремели взрывы. Врата исчезли в огненной буре, и целая секция стены стометровой длины обрушилась, открыв поселение хищникам. Сервы легиона подались назад. Некоторых из них раздавили горящие брёвна, но они держали ряды и начали стрелять в культистов. Безоружные давиниты не сопротивлялись.
— Настало время приношения даров.
Давиниты устремились вперёд так, будто ими командовал один разум. Ближайшие к сервам культисты бросились прямо на очереди лазерного огня, хохоча, наслаждаясь смертью. Остальные бежали через рухнувшие врата. Мадаил вновь вздохнул в предвкушении.
— А затем придёт время единения.
Железные Руки и Саламандры обрушили на демона всю ярость своих болтеров, и из мест взрывов хлынул тёмный ихор. Мадаил замер, словно упиваясь своими ранами, а затем тяжело опустил древко своего оружия, вонзив его сквозь кровавый пол ложи в саму землю. От места удара пошла волна, земля содрогнулась так же яростно и внезапно, как озеро в буре. Космодесантников разбросало в разные стороны. Гальба тяжело упал, но быстро поднялся, продолжая стрелять. Демон просто махнул свободной рукой, вцепившись в воздух, собирая реальность в складки, и угодившие в них снаряды исчезли.
Гальба заметил, как тяжело ему глядеть на демона, на Мадаила, наступавшего за щитом из израненного материума. Он видел тварь так, словно глядел через покрытое трещинами зеркало, изображение распадалось на накрадывающиеся друг на друга части, а линии расколов до слёз резали глаза Гальбы. Слёзы текли по его лицу. Когда он пробовал их на вкус, то понял, что это были кровавые слёзы.
— Брат-капитан, — произнёс по воксу Антон. Он мог видеть каждый шаг в следующие мгновения и то, чем будет конечный результат. Если бы он смог предупредить Аттика, то возможно эти мгновения не станут тщетными. Но в сети слышались лишь помехи. Он едва мог разобрать сообщения остальных воинов отделения.