Ересь Хоруса. Омнибус. Том II

Торп Гэв

Демон зашипел, предвкушая удовольствие, и посох засветился, раскалившись докрасна. От него исходил немыслимый жар, Саламандр видел, как плавится броня рядом с древком. Полыхнули пробитые трубопроводы, тут же детонировал боекомплект, и «Поборник» затрясся, терзаемый внутренними взрывами. Мгновение спустя танк взорвался, разлетевшись на куски, а в центре круга пламени и растерзанного металла остался ликующий Мадаил.

В небе расползалась тьма, словно, чем дольше демон ходил по земле, тем дальше распространялась зараза его существования.

«Мотор ярости» подобрался

к Мадаилу, и тяжелый осадный щит ударил чудовище в спину. Демон даже не шелохнулся, а «Поборник» остановился, словно налетел на гору. Выстрелило танковое орудие, но громадный монстр совершил обратное сальто над «Мотором» и, приземлившись сзади, обхватил корпус руками. Отчаянно пытаясь освободиться, «Поборник» рыл землю траками, превращая её в кашу, а Мадаил только хохотал.

Демон чего-то ждал; Кхи’дем слышал рёв турбин второго «Громового ястреба», но не мог разглядеть приближающийся самолёт во тьме.

А Мадаил мог.

Длинная очередь из пушки «Удара молота» пронеслась по плато, заряды оставляли глубокую колею, приближающуюся к демону. Как только первые снаряды попали в цель, ошеломленный от ужаса ноктюрнец увидел, что Мадаил швыряет «Мотор ярости» в воздух. Танк взлетел, словно ракета, скрылся во тьме, и Кхи’дем услышал тошнотворный, хрустящий звук столкновения двух огромных машин. «Громовой ястреб» вырвался из облака мрака, сжимая в предсмертных объятиях «Поборника», и оба врезались в землю, заставив плато содрогнуться.

Наступила относительная тишина, только потрескивание пламени и вторичные детонации звучали отголосками битвы, утихающим ревом проигранной войны. Оглядевшись, Кхи’дем понял, что остался последним из легионеров — правда, танк и «Удар молота» не были уничтожены полностью, и там могли оказаться выжившие. Саламандр захромал к месту крушения, но на полпути прогремел взрыв, сбивая воина с ног ударной волной и забирая у него последних братьев.

Мадаил вышагивал по полю боя, купаясь в сиянии своих славных дел.

— Прелестный танец, — объявил демон, и его насмешливый голос обрел музыкальность. В нем звучала мелодия истерзанных мечтаний, гармоники задушенной надежды.

— Неужели никого не осталось? — спросило чудовище.

Вновь поднявшийся на ноги Кхи’дем не думал, что демон говорит с ним. В этот момент Мадаил не обращал внимания на легионера, удивленного, что создание знает готик. В роке, обрушившемся на лоялистов, было нечто целенаправленное, личное, словно эти ужасные, трагические события, постигшие воинов с «Веритас феррум», ждали своего часа с зарождения Галактики.

— Ахххх, — произнес демон, с жадным наслаждением облизывая воздух. — Добро пожаловать.

Саламандр увидел легионеров с прыжковыми ранцами, вылетающих из отверстия в земле. Воины открыли огонь по демону, но тот не замечал выстрелов.

— Добро пожаловать, — повторил Мадаил. — Смотрите же. Станьте свидетелями великого единения.

Подойдя к краю шахты, монстр посмотрел за пределы плато и указал на что-то посохом.

— Слуги игрушечного бога, — провозгласил он, — глядите, что вы принесли мне. Узрите, что вы сотворили.

Кхи’дем обернулся, не имея иного выбора — он

хотел встретить худшее лицом к лицу. Ноктюрнец знал, что Железные Руки и Гвардейцы Ворона смотрят туда же.

На востоке, с оглушительным грохотом землетрясения, восходило нечто. Оно сияло злобным темно-оранжевым светом с багряными прожилками выкипающей крови. Его окружали витки энергии, танцующие и вспыхивающие, словно звездные протуберанцы. Невозможность видения сначала заставила Саламандра опешить, он не понимал, что предстало его взору. Лишь затем Кхи’дем узнал в объекте каменную колонну, аномалию, бывшую центром всех неурядиц на Пифосе.

Монолит поднимался в небо, раскрывая свою истинную природу. Столп оказался всего лишь верхушкой циклопического строения, которое вовсе не было колонной. Рядом, параллельно с главным, росли иные, меньшие монолиты — а затем их основания, изгибаясь и притягиваясь друг к другу, начали сливаться воедино. К своему ужасу, ноктюрнец увидел в объекте гигантскую копию посоха Мадаила; перед Кхи’демом возник монумент из древнейших эонов, возведенный не в память о событии, а в ожидании его. Апофеоз настал, и теперь каменные клинки росли, чтобы терзать небеса. Монумент становился все выше — сотня метров, две, три, и ещё, и ещё, — превращаясь в башню, столь наполненную смыслами, что она грозила уничтожить все значения в мире. Она росла, пока не нависла над землями Пифоса, не возвысилась над всеми деревьями и холмами на сотни километров вокруг.

Многолезвийный монумент продолжал набирать высоту, и в мире Кхи’дема появился новый звук. К скрипу камня добавились грохочущие ритмичные биения, и, за ореолом адских энергий башни, Саламандр разглядел огромные неверные тени.

«Это холмы, — пытались доказать его глаза. — Холмы, что опускаются и вздымаются под могучий ритм».

«Это волны, — понял разум Кхи’дема. — Волны в сотню метров высотой».

Океан присоединился к темному празднеству, отдавая дань финальному свершению. Он тяжко вздыхал вновь и вновь, опускаясь и поднимаясь под похоронный марш, играющий над гробом рассудка — огромная темная масса под серым небом, отражающая апокалиптический огонь монумента. Легионеру показалось, что он видит существ, резвящихся в волнах. Должно быть, инстинкт пригнал сюда глубинных чудовищ, радостно встречающих исполнение того, что было предначертано планете.

Звуки стали ещё более оглушительными, сливаясь в симфонию абсолютного безумия, где бесконечный скрежет камня отбивался ударами волн и вздохами океана. А на заднем плане готовилась вступить новая тема, приближающаяся с каждым мгновением, с каждым аккордом, с каждой погибелью. Появившись, она станет единственным звуком, что поглотит всё, что сокрушит всё.

И станет всем.

Подойдя к самому краю шахты, Мадаил воздел руки, держа посох напротив его гигантского отражения. Свет башни сиял столь ярко, что день померк рядом с ним, и на глазах Кхи’дема мерцание становилось все ослепительнее. Нечто подпитывало монумент энергией, странные эктоплазмические нити плыли к нему по воздуху — отголоски далекого насилия, спешащие добавить свои смерти к растущему списку.