Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Шрифт:
Название их тайного ордена, как и название корабля, осталось неизменным.
Люций протолкался сквозь толпу и подошел к Юлию Каэсорону, любуясь прекрасно изуродованными чертами лица первого капитана. Воин Железных Рук так изранил голову Каэсорона, как не сумел бы сделать и сам Люций, и, хотя Фабий реконструировал большую часть его безволосого черепа, лицо так и осталось ужасной маской из искусственно созданной плоти, пришитой к сплавленным костям, с мутными
Но, какими бы удивительными ни были благословенные изменения в лице Юлия Каэсорона, они все же уступали повреждениям, полученным Марием Вайросеаном. Если облик первого капитана пострадал от рук противника, то Марий Вайросеан был одарен во время выброса энергии, вызванного «Маравильей». Колючая проволока удерживала челюсти капитана в открытом состоянии, как будто он все время кричал. Его глаза воспалились и покраснели от жестоких уколов проволоки, не позволяющей им закрыться. По бокам его удлиненного черепа, на тех местах, где прежде были ушные раковины, зияли две открытые V-образные раны.
Доспехи обоих капитанов причудливо украшали острые шипы и лоскуты кожи, содранной с тел, усыпавших паркет «Ла Фениче». Тем не менее, несмотря на яркое убранство и бросающиеся в глаза увечья, Люций видел в Каэсороне и Вайросеане осколки прошлого. Оба офицера хранили собачью преданность примарху, но для истинного блеска им недоставало ни амбиций, ни выдающихся талантов.
— Капитаны, — произнес он, вкладывая в это приветствие соответствующую их рангу долю уважения и презрения. — Похоже, что война, наконец, снова призывает нас.
— Люций, — отозвался Вайросеан, слегка склонив голову.
При этом его челюсть щелкнула, и из невероятно расширенного отверстия вылетели слова, разобрать которые не представлялось возможным. Подобное косвенное оскорбление со стороны Люция наверняка повлекло бы за собой кровавую расправу, но его звезда все еще была на подъеме. Эйдолон — с его способностью всегда чуять, откуда дует ветер — это прекрасно знал, и Вайросеан тоже понимал это.
Каэсорон, которого трудно было чем-то испугать, повернул в сторону Люция свой затуманенный взгляд. Выражение его лица невозможно было определить из-за поврежденных мимических мышц и связок.
— Мечник, — прошипел Каэсорон, приоткрыв рот, напоминающий кровавую рану. — Ты червь, и, хуже того, червь тщеславный.
— Ты мне льстишь, первый капитан. — Люций с полным равнодушием встретил его враждебный взгляд. — Я просто в меру своих сил служу примарху.
— Ты служишь только себе, и никому больше, — бросил Каэсорон. — Я жалею, что не оставил тебя на Исстваане вместе с другими, не достигшими совершенства. Думаю, следовало убить тебя, положить конец твоей ущербной жизни.
Люций взялся за рукоять лаэрского меча и склонил голову набок.
— Я с удовольствием
Каэсорон отвернулся, и Люций насмешливо фыркнул. Он знал, что Каэсорон никогда не пойдет дальше открытых угроз. Люций выпотрошил бы его в первые же мгновения поединка, и сама мысль об убийстве первого капитана вызвала в его теле трепет наслаждения.
— Есть какие-то новости о том, куда мы направляемся? — спросил Люций, зная, что ни Каэсорону, ни Вайросеану это неизвестно, а показать окружающим свою неосведомленность будет крайне неприятно.
Вайросеан покачал головой.
— Это знает один только Фениксиец, — сказал он своим гулким голосом, прозвучавшим словно раскат акустической пушки.
— Разве вас не оповестили? — усмехнулся Люций, наблюдая, как в проходе исчезнувших Врат Феникса появилась шеренга носильщиков в надвинутых капюшонах и с тяжелыми железными бочонками на спинах. Они казались ему муравьями, доставляющими пищу. — Я думал, воины вашего ранга должны быть в числе первых, кто узнает о цели легиона. Или вы впали в немилость у примарха?
Вайросеан, проигнорировав очевидную колкость, просто кивнул, а Эйдолон, будучи любителем погреться в лучах славы, придвинулся к Каэсорону. В прежние времена первый капитан считался одним из ближайших сподвижников Фулгрима, и, хотя Фениксиец не поддерживал былые связи, большинство воинов легиона продолжали с уважением относиться к первому капитану.
«Большинство, но только не я», — подумал Люций и довольно усмехнулся, заметив честолюбивый блеск в глазах Эйдолона. Его забавляло стремление лорда-командора держаться вблизи тех, кому благоволил примарх, и презрение к этому субъекту вспыхнуло в его груди с новой силой.
— Похоже, что Фулгрим выставляет остатки победного вина, — с притворным добродушием заметил он. — У нас это принято только накануне битвы.
— Обычай старого легиона, — резко отозвался Вайросеан своим хриплым булькающим голосом.
— Мы все-таки выпьем за грядущую победу, — заявил Люций и размашистым жестом обнажил мечи, стараясь, чтобы все заметили серебристый блеск клинка, подаренного ему Фулгримом. — Выпьем по воле Хоруса, или Фениксийца, для повелителей расточительности это не имеет значения.
— Нам не пристало почитать тех, кем мы были до своего преображения, — произнес Эйдолон.
— На Исстваане умерло не все наше прошлое, — возразил Люций, довольный очевидным заискиванием, прозвучавшим в словах лорда-командора.
Фляги с победным вином поставили вокруг черного трона в столбе ослепительного света. По залу распространился сильный и резкий, словно паяльная кислота, запах. Собравшиеся воины, превосходно сознавая символизм напитка, наклонились вперед, чтобы в полной мере вдохнуть едкий аромат.