Ересь Хоруса. Омнибус. Том II

Торп Гэв

Фульгурит. Копье из молнии.

Нарек замер, изумленно уставившись на чудесный артефакт, оказавшийся в его распоряжении. Он помедлил, не решаясь вытащить его, и заметил, что рука, опустившаяся к ножнам, дрожала.

— Божественное, — прошептал он, повторив то же слово, которым описал оружие Элиасу.

Собравшись с духом, он взялся за рукоять копья и уже собирался достать его, когда его прервал голос Дагона.

— Брат, — позвал тот, — почему ты остановился? Ты в порядке?

Нарек тут же выпустил рукоять и встал в пол-оборота

к Дагону, продолжая держаться за ногу.

— Просто старые раны все беспокоят старого солдата, — соврал он.

Дагон, бывший лишь в нескольких метрах от него, когда задал свой вопрос, приблизился и показал на шторм.

— Брат, я чувствую.

Нарек сощурился, пусть за шлемом этого и не было видно.

— Что чувствуешь?

— Прикосновение Нерожденных, нашептываемое обещание Пантеона…

Нарек вспомнил голоса и осознал, что они не были иллюзией, порожденной воем ветра. Элиас в буквальном смысле менял реальность, заставлял ее искажаться в попытке создать нечто вроде врат. Он на мгновение задумался, сумеет ли то, что окажется на другой стороне открывшихся врат, отличить друга от еды.

— Ты одаренней меня, Дагон, — ответил он, хотя сам продолжал ощущать под кожей вибрацию варпа, как и всегда. Это походило на зуд, напоминавший о том, что они отдали в погоне за так называемой «истиной».

Дагон хлопнул Нарека по плечу, отчего охотник-ветеран незаметно ощерился.

— На исходе этой ночи всех нас ждут дары богов, — он улыбнулся и направился вперед. — Я пойду вперед, брат. Дай ноге отдохнуть и знай, что скоро твой дух будет напитан.

«Скорее кто-то будет напитан моим духом», — подумал Нарек.

В последний раз бросив взгляд на копье, он дождался, пока Дагон не скроется из виду, и молча последовал за ним. Тепло на боку не уходило. Оно все пульсировало, напоминая ему о всех его сомнениях.

С момента высадки их ряды разрослись. Почти сотня легионеров и вдвое большее число глупо ухмыляющихся культистов стояли перед широкой жертвенной ямой, откуда Элиас читал проповеди. Однако Нарека, присоединившегося к собранию последним — вслед за Дагоном, который уже встал рядом с прочими богомольцами, — его высокопарные вирши взволновать не сумели.

Получив рясу с капюшоном от смертного в резной маске, облаченного в аналогичное жреческое одеяние, Нарек занял место в толпе. С немой завороженностью и отвращением он смотрел, как Элиас излагал свои догматы с высоты, словно дьякон былой Колхиды. Нарек считал его посредственным демагогом, бесчестным и лишенным настоящей цели. Он был марионеткой Эреба; с другой стороны, это значило, что сам Нарек был лишь цепным псом Элиаса.

Чтобы сохранить жизнь, надо жизнь отдать, напомнил себе Нарек, едва замечая людей с перерезанными горлами, падавших во тьму ждущей их скотобойни. А их души… Их души ждало нечто иное.

Еще больше дрожащего скота сидело в загонах, ожидая казни от «божественной» руки Элиаса. Легионерам удалось собрать богатый

урожай. Нарек чувствовал запах человеческого страха, а поверх него — жадной амбициозности темного апостола. Его тошнило от обоих.

В Монархии они возвели монументы, грандиозные оплоты веры. Достойное, блистательное, великое начинание. То, чем они занимались теперь, было гнусно. Семнадцатый пал в грязь, став немногим лучше отребья, на которое охотился. И все же Нарек не мог отрицать, что чувствовал силу. Ее чувствовали все они: воины легиона, культисты, прочие порабощенные ими люди. Она была огромна — и она была неотвратима.

Ритуал завершился. Завершив единение с богами, Элиас сошел с кафедры, как пророк спускается к верным последователям.

— Нарек, — позвал он, взглядом отыскав охотника, и направился к нему сквозь толпу воинов, расступавшихся с тихими молитвами. — Оно у тебя?

Его глаза все еще горели от заимствованной силы, которую он привлек в ритуале.

Нарек кивнул, борясь с внезапным нежеланием отдавать копье.

— Идем, — поманил его Элиас, которому не хотелось, чтобы в момент, когда ему преподнесут трофей, рядом кто-то был.

Неподалеку от жертвенной ямы разбили небольшой лагерь с палатками, храмом для богослужений и загонами с человеческими стадами. Элиас счел необходимым возвести здесь целый городок.

Нарек последовал за ним в один из шатров. Отправив прочь пару культистов, скрывавших лица под капюшонами, они остались одни.

— Я думал, что в подобной долговечности нет нужды, — сказал Нарек, кивая в сторону лагеря.

— Кровь проливается за кровь, брат, но чтобы осквернить это место, пролить ее надо немало.

— И хватит у тебя для этого скота и рабов?

Элиас, не привыкший к расспросам в подобном тоне от собственных учеников, нахмурился.

— С каких пор тебя это касается, Нарек? Ты лишь солдат, разве нет? Фанатичный воин, преданный Слову. И Слово здесь — я, поэтому твоя присяга дана мне. Так ведь?

Вырванный из состояния эйфории недоверием и сомнениями, он мгновенно помрачнел.

— Я навеки твой слуга, темный апостол, — Нарек счел благоразумным поклониться.

В дальнем углу шатра стояла небольшая темная чаша, которую Элиас использовал для омовения после кровавых ритуалов. Теперь он подошел к ней и начал мыть руки, чтобы при создании новой октограммы не быть замаранным старой.

Нарек не считал людей, ожидавших смерти в загонах, но предполагал, что их было несколько сотен. Они сидели за оградами из острых кольев и мотков колючей проволоки, напоминая охотнику свиней, таращащих глаза от страха перед грядущей выбраковкой.

— Чисто, Нарек, все должно быть чисто, — пробормотал Элиас, стоя к охотнику спиной. — А теперь, — продолжил он, тщательно отмывая руки, от кончиков пальцев до запястий, — я хочу взглянуть на оружие.

Отряхнув руки и вытеревшись куском ткани, Элиас повернулся к нему с раскрытыми ладонями, готовый принимать трофей.