Еретическое путешествие к точке невозврата
Шрифт:
– Что там такое? – спросил Вольфгер, указывая на маленькое цветное пятно в углу.
Ута подошла и вгляделась, не дотрагиваясь ни до чего руками.
– Икона, – сказала она, – Святое семейство. Ты можешь взять её, если хочешь, иконы неподвластны тому злу, что поселилось здесь. Странно, взгляни: Святой младенец как будто плачет кровью… Никогда такой иконы не видела. Что бы она могла означать? Впрочем, я не сильна в иконографии.
– Не надо иконе здесь оставаться, – решил Вольфгер, – я возьму её и отдам монаху. Он наверняка знает, как с ней поступить.
Вольфгер
Под иконой висели парные портреты – мужчина и молодая женщина. Оба были в богатой и старинной одежде, в завитых париках. Вольфгеру показалось, что курносая, голубоглазая женщина смотрит с холста чопорно и презрительно, а мужчина выглядит грустным и усталым.
– Это они? – тихо спросил Вольфгер.
– Да, – ответила Ута.
– Странно, всё вокруг сгнило, а портреты как будто вчера вышли из-под кисти художника, – удивлённо сказал Вольфгер, разглядывая картины.
– Не трогай их! – поспешно сказала Ута. – Их неестественная сохранность не к добру.
– Не буду, не волнуйся, но посмотреть-то ведь можно? Какие странные и неприятные лица, взгляни.
– Не хочу, – отказалась Ута, – тем более что хозяйку дома я уже видела ночью. Ну, точнее, её призрак. Что-то больше не хочется.
– Вот как? – нахмурился Вольфгер, – тогда это воистину злое место, пойдём отсюда.
Кроме иконы и портретов, больше ничего примечательного в зале не оказалось.
– Плохо, что эта комната расположена над кухней, – сказала Ута, – ночью онопридёт к нам снова…
– Может быть, дождь прекратится, и тогда мы сможем уехать, – с надеждой предположил Вольфгер.
– Хорошо бы, – кивнула Ута, – вторая ночь в этом доме может оказаться похуже первой. Теперь онознает нашу защиту и постарается её обойти…
Они спустились вниз, и Вольфгер, подойдя к монаху, протянул ему икону:
– Вот, нашли наверху, я решил забрать, не висеть же ей в пустом доме…
Монах перекрестился, взял икону, всмотрелся в неё и побледнел.
– И здесь… – сказал он.
– Что – «и здесь»? – спросила Ута.
– Ничего, фройляйн, ничего… – ответил отец Иона, убирая икону в свой мешок. – Так…
Ута недовольно посмотрела на Вольфгера, но тот промолчал. Раз монах не хочет объяснять смысл кровавых слез на иконе, пусть так и будет.
Неожиданно на кухню ввалился гном. С его плаща лило, никаких дров при нём не наблюдалось.
– Ну, и где же дрова, ваше гномство? – насмешливо спросил Карл.
– В лесу кто-то кричал! – невпопад ответил гном. – Надо сходить, посмотреть!
– Кто кричал? – спросил Вольфгер.
– Откуда я знаю? Голос вроде женский или детский, – ответил гном. – В лесу вообще нелегко понять, кто кричит и откуда. Сначала что-то затрещало, как будто дерево рухнуло, а потом я услышал крик. Кажется, кого-то придавило…
– Может, это морок? – не обращаясь ни к кому конкретно, спросила Ута. – Место здесь нехорошее, всякое может быть…
– Надо взять лошадей и посмотреть! – настаивал гном. – Мало ли…
– Промокнем
– Вроде запомнил... – неуверенно ответил гном.
– В лесу звуки коварны, – покачал головой Карл, – они могут отражаться от деревьев, и тогда вообще не поймёшь, где кричали…
– Если никто не хочет идти со мной, я пойду один! – упрямо сказал гном.
Вольфгер вздохнул.
– Видно, делать нечего, придётся ехать, да и лошади, наверное, застоялись. Вперёд, господа мои, нас ждёт приятная прогулка! Ута, останься с монахом, тебе-то зачем мокнуть?
Когда они вывели лошадей из дома, дождь немного утих. Лошади прядали ушами и недовольно фыркали. Вольфгер кое-как устроился в отсыревшем седле, Карл посадил перед собой гнома.
– Ну, куда ехать? – спросил барон.
– Я шёл по тропинке, – пояснил гном, – вон туда, отошёл недалеко, а кричали, по-моему, вон оттуда…
Ехать было трудно, густой подлесок и бурелом мешали свернуть с тропы. Несколько раз Карлу проходилось прорубать дорогу секирой. Мокрое и скользкое дерево рубилось плохо, секира отскакивала, один раз гном чуть не получил обухом по лбу, после чего предпочёл слезть с лошади и идти пешком.
С полчаса они блуждали по лесу, гном иногда кричал, но крик вяз в сыром воздухе и оставался без ответа.
Они насквозь промокли, проголодались и уже собирались прекратить поиски и возвращаться в дом, как вдруг Карл сказал:
– Вон там, в кроне деревьев, как бы просека, видите? Дерево упало и переломало ветки вокруг, наверное, это там.
– Едем! – решил Вольфгер, – если и там никого не найдём, возвращаемся.
Но они нашли того, кто кричал сразу, как только подъехали к рухнувшему дереву. Человек лежал навзничь, придавленный к земле.
– Да он хоть жив? – спросил Карл, спрыгивая с лошади.
– Карл, давай попробуем приподнять ствол, а ты, Рупрехт, вытаскивай человека. Сможешь?
– Постойте, постойте, вовсе не надо поднимать ствол, да это вам и не по силам, – сказал гном. – Смотрите, кому-то здорово повезло: его не придавило стволом, а только прижало толстыми ветками. Если ты, Карл, обрубишь их секирой, мы сумеем освободить пленника и так.
Карл кивнул, отстегнул от седла секиру и несколькими сильными ударами обрубил ветки, прижимающие человека к земле. Вольфгер и гном наклонились над пленником дерева и за ноги вытянули его из-под ствола. Тот не шевелился, видимо, был без сознания. Спасённый был невысокого роста и довольно хрупкого телосложения, одет в совсем новую, добротную и дорогую одежду – кафтан, штаны в обтяжку и сафьяновые сапоги. Вольфгер осторожно взял его за плечи и, придерживая голову, перевернул на спину. Из-под упавшей шапочки хлынула волна длинных, блестящих, иссиня-чёрных волос. Это была девушка! Барон долго молча смотрел ей в лицо. Матовая кожа, нос с высокой переносицей, странный разрез закрытых глаз, чувственные губы. Сердце тяжело стукнуло. Перед ним лежал овеществлённый плод его детских грёз, ундина из озера.