Еретик. Книга 3

Золотарёва Вера

– Прости меня… – произнес он.

Рени устало вздохнула.

– Это не твоя вина, – прошептала она.

Воцарившееся молчание было зловещим, тягучим и болезненным. Похоже, и Рени больше не могла выносить его.

– Иди, – полушепотом произнесла она.

Словно в тумане Вивьен повернулся спиной к камере и направился в темноту коридора, оставив факел висеть на стене. Он двигался во мраке и думал, что теперь только из движения в темноте и будет состоять вся его жизнь.

Лоран встретил его в условленном месте.

– Ты принял решение?

Вивьен не ответил, но его

потускневший взгляд говорил сам за себя. Епископ в сопровождении своего помощника молча отправились в резиденцию.

Тебе воздастся за то, что вынудил меня так поступить, – говорил какой-то чужой голос внутри Вивьена, и он не смел противиться ему. Он испытывал к епископу тихую ненависть, гулкий бас которой более не старался заглушить. – Ничто уже не будет, как прежде. Ты будешь жить в вечном страхе потерять то, что считаешь дорогим, и страх этот притворится в жизнь. Ты потеряешь все и будешь умирать с осознанием этого…

Вивьен бездумно переставлял ноги, пока дверь кельи не закрылась за ним на ключ с обратной стороны. Не помня себя, он прислонился спиной к стене, безвольно съехал по ней, внутренне ругая себя за то, что не повиновался сиюминутному порыву и не убил епископа прямо в тюрьме.

Закрыв руками лицо, он содрогнулся от болезненной волны, пробежавшей по его телу, и заплакал навзрыд.

***

Ни одна ночь прежде не казалась Вивьену такой бесконечно долгой. И даже томительное ожидание в кабинете Лорана, решавшего судьбу Кантелё, не было таким тяжелым.

Несколько раз за эту ночь Вивьен вскакивал и начинал расхаживать из стороны в сторону по келье, мучаясь бессилием. Не в силах совладать со своими чувствами, он снова пытался позволить рыданиям выйти наружу, но слезы больше не шли, из горла рвались лишь протяжные тихие стоны, а боль в груди – должно быть, именно там, где находилась душа – ощущалась почти физически.

Хватаясь за стены и молотя по ним, сбивая в кровь костяшки пальцев в приступах отчаяния, Вивьен мысленно растягивал ночь, но часть его, казалось, противилась этому и, наоборот, призывала первые лучи солнца скорее возникнуть на небосводе. Словно его душа разделилась на две половины: одна из них все еще сопротивлялась судьбе, а вторая смирилась с неизбежным и хотела лишь прервать муки ожидания.

Так или иначе, оставалось всего несколько часов. А после на площади соберутся люди, и Элиза, затерявшаяся среди толпы, увидит, как из возлюбленного Вивьен превратится в палача.

Он мучительно скривился, ухватившись за пульсирующие болью виски.

«Не думай об этом, не думай об этом! Ты сделаешь только хуже!»

Но не думать он не мог. Вивьен уже знал, что Элиза не простит его, как бы он ни пытался объясниться с нею. Возможно, не стоило и пытаться? Вивьен раз за разом представлял себе холодный, полный ненависти взгляд Элизы, и ему казалось, что это окончательно сломит его и без того пошатнувшуюся волю.

Это было слабостью. Нельзя было привязываться к Элизе так сильно, нельзя было позволять себе любить ее. И все же по-настоящему

пожалеть об этом не получалось. Впрочем… была ли разница?

«Так или иначе, уже завтра я потеряю все», – с горечью подумал он и тут же отругал себя за то, что позволяет себе думать только о собственных чувствах. А как же Рени? Ведь ему предстоит стать ее палачом! Ее ждет страшнейшая, мучительная казнь, а он смеет задумываться о том, как отнесется к нему после Элиза? Какое право он имеет жалеть себя, зная о том, что обязан сделать с Рени?

И все же отогнать мысли о себе и о собственных чувствах он не мог.

Эта бесконечная ночь, которую он торопил и оттягивал одновременно, перетекала из одних терзаний в другие. Вивьен не сумел ни на минуту сомкнуть глаз, но нимало этому не удивился. Он знал, что бессонница не упустит такую возможность помучить его и даже думал, что она не оставит его больше никогда.

***

Рени не могла видеть первые лучи солнца в своей камере, но каким-то образом ощутила наступление утра. Она знала, что скоро за ней придут, однако почему-то не испытывала страха. Рени была уверена, что боль страшной казни, к которой ее приговорили, обойдет ее стороной, словно Мать-Земля успокаивающе шептала ей это на ухо.

Вскоре в коридоре послышались одинокие шаги.

Рени прильнула к прутьям своей клетки, понимая, что человек, явившийся сюда в этот ранний час, пришел по ее душу. Через несколько мгновений она узнала в своем посетителе человека, который приказал Вивьену провести казнь. Он по-прежнему был в простой серой сутане, подпоясанной грубой веревкой, хотя за минувшие дни Рени доводилось видеть его в более ярком и помпезном наряде. Она смотрела на этого человека, и ей казалось, что такое одеяние словно бы помогает ему спрятаться от кого-то, стать менее заметным, преуменьшить собственную значимость.

– Здравствуй, дитя, – тихо произнес епископ Лоран. Его лицо все еще хранило следы усталости и казалось изможденным. Похоже, этой ночью Лоран не сомкнул глаз.

Он смотрел на Рени выжидающе, словно для него было важно услышать от нее в ответ хоть что-то, но она промолчала. Судья Лоран вздохнул и приблизился к ней. Говорил он тихо, и его было едва слышно:

– Ты должна знать: мне очень жаль. Я сочувствую твоей участи. Господь свидетель, я бы не пожелал ее тебе, будь моя воля.

– Но воля не ваша, – отозвалась Рени несколько мгновений спустя. Отчего-то из уважения к этому человеку она тоже решила не повышать голос и говорить почти шепотом.

Лоран не спешил ни соглашаться, ни возражать. Он сделал еще несколько шагов к решетке ее камеры, и Рени заметила в его руке небольшой стеклянный невзрачный пузырек, запечатанный маленькой пробкой. Внутри пузырька виднелась какая-то жидкость.

– Что это? – спросила Рени.

Судья инквизиции чуть помедлил с ответом, но затем решился:

– Способ облегчить твою участь. Я наблюдал за тобой во время допросов и слышал в твоих словах не зло, а попытку кого-то защитить. Ты в чем-то солгала архиепископу, верно? В чем-то важном.