Еретик
Шрифт:
— Если только не знать, что в тех краях нашего Кифу звали на еврейский манер Каиафой [96] , — тихо произнес он.
Император открыл рот, да так и замер.
— Тот самый Каиафа?!
— Да, — распрямился отец Мартин. — В Палестине Кифу называли именно так.
Нерон стиснул зубы.
— Клянусь тем человеческим, что во мне осталось, предавший своего учителя, должен быть наказан!
— И второй — тоже, — ненавязчиво подал голос Мартин, — этот… Павел…. Он из той же кампании.
96
Первое,
Кифу вместе с Павлом и Симоном привезли к месту жуткой и позорной казни в одной телеге — спиной к спине, в сопровождении эскорта всадников. Сбросили на землю, быстро уложили грядущего основателя Церкви на Т-образный крест, и тут же подъехал на черном жеребце Нерон.
— Не так, — остановил он солдат, — этого следует прибить вверх ногами.
— За что?! — выдохнул Кифа. — За что мне такой позор?!
— Вспомни, как трижды отрекся от своего учителя, и все поймешь, — отозвался нависающий сверху император. — Вспомнил?
Кифа похолодел и вывернул шею в сторону Павла. Соратника укладывали рядом.
— Это ты им сказал?
Тот мотнул головой, не отрывая исполненного ужаса взгляда от огромных гвоздей в руках палача.
— Так, я вижу, все готово, — произнес закрывающий собой солнце Нерон и повернулся к судье. — Ты какой приговор подготовил? Что там?
Кифа напрягся.
— У нас два уголовных преступления и одно — духовное, — отозвался судья.
— Ну-ка, покажи, — протянул руку Нерон.
Тот подал императору папирусный листок.
— Кастрата Кифу именуемого также Петром, читавшего заклинания, признать виновным в разбойном покушении на жизнь святого человека Симона.
Кифа попытался глотнуть, но горло мгновенно пересохло.
— Правильно, — сосредоточенно пробежал по строчкам глазами Нерон.
— Аскета Савла именуемого также Павлом, — на память продолжил судья, — читавшего заклинания, признать виновным в разбойном…
— Не надо, — поднял руку Нерон. — Он лишь подручный. Да, и день сегодня у евреев святой. Ты ведь еврей? — наклонился он над Павлом.
— Д-да… — выдавил Павел.
— Отрубим ему голову, — решительно кивнул Нерон. — Окажем еврею милость. Дальше…
Кифа снова вывернул шею и завистливо покосился в сторону Павла. Солдаты мигом освободили его соратника, и третий крест сиротливо опустел.
— И одно духовное преступление, — со вздохом продолжил судья. — Святого человека Симона распять за богохульничество и самозванство.
— Что ж… вижу, все так, — нехотя подтвердил Нерон, вернул судье желтый папирусный листок и глянул на Кифу. — Хотя, положа руку на сердце, преступник здесь только один.
— Император… — выдохнул Кифа. — Выслушай меня.
— Слушаю, — сухо отозвался Нерон.
— Иисус не
Нерон покачал головой.
— Я знаю, что Иисус был обычным человеком, Кифа. Но он был твоим Учителем. А потому ты достоин самого большого позора из всех возможных. Начинайте, — кивнул он солдатам.
Солдаты ухватили Кифу за руки и ноги и развернули на кресте ногами вверх, а руками вниз.
— А вот Симон — Бог! — закричал Кифа. — Знай, император, ты распинаешь Спасителя! Имеющий уши да услышит! Все вы распинаете Бога!
И его руки и ноги тут же начали привязывать, чтобы не мешал забивать гвозди.
— Я невиновен! — громко и внятно предупредил Кифа. — Это вы прокляты! Вы все!
Но его никто не слушал, и Кифа, чтобы не видеть жутких приготовлений, зажмурил глаза и замер. Бога — на соседнем кресте — тоже вот-вот должны были распять. Но Кифа не был в этом повинен, — просто пророчества сбывались. В конце концов, чья-то кровь должна была пролиться во имя Спасения!
Загремело железо, и чем-то глубоко внутри Кифа вдруг ясно-ясно увидел, как его слово — прямо сейчас — становится делом. Ибо, как только Бога распнут, все они станут Ему должны, — как никому другому.
«И Спасение обернется долговой ямой… нет, не ямой — пропастью!»
— Готово, — распрямился привязавший ноги руки солдат. — Можно прибивать.
Кифа стиснул зубы и заставил себя открыть глаза. Он знал, что происходит с теми, на ком висит неоплатный долг. Порядок их падения уже много дней звучал в его голове четко и ясно: сначала они хорохорятся, затем строят из себя святош, начиная винить в том, что совесть болит, всех, кроме себя, и, в конце концов, обращают свой гнев против того, кому должны.
— Вам никогда не расплатиться за Спасение, — выдавил Кифа.
— Что? — наклонился над ним солдат.
Кифа истерично рассмеялся. Он знал будущее. И это знание звучало в его ушах все последние дни. Когда «Спасенные» истребят евреев и аравитян — всех, кто не спасал себя чужой кровью, всех, кто для них, как живой укор совести, они доберутся и до первопричины. И неизбежно кончат мятежом против каждого слова Христа.
Но пока это не случилось, все это время, века и века, они будут искать спасения в его, Кифиной Церкви, погрязая в долги все глубже и глубже — с каждой испитой ложкой чужой крови. И только его, Кифу, нотариуса при чужих долгах, ключника при чужой казне обвинить будет не в чем.
По сути, он останется единственным по-настоящему Спасенным, по-настоящему свободным от всех и вся человеком во Вселенной.
Кифа почуял чуть выше запястья прикосновение раскаленного солнцем металла гвоздя и сжался в комок.
— Вы убиваете Спасителя…
По сути, именно он, своими Писаниями объявивший людям нотариальные условия Спасения от мести Господа, и являлся Спасителем человека.
Когда зашедшегося визгом Кифу начали прибивать, к Нерону подъехал Мартин.