Еретики и заговорщики (1470–1505)
Шрифт:
Весьма подробно описывает свой медиативный метод Симеон Новый Богослов, характеризуя его как «вещь странную и неудобосказуемую»: «Истинное и неложное внимание и молитва состоит в том, чтобы ум хранил сердце в молитве». Симеон: «Затвори дверь ума и вознеси ум твой от всего суетного, то есть временного. Затем, упершись брадой своей в грудь, устремляя умственное око со всем умом в середину чрева, то есть пуп, удержи тогда и стремление носового дыхания, чтобы не дышать часто, и внутри исследуй мысленно утробу, дабы обрести место сердца, где пребывают обычно все душевные силы. И сначала ты найдешь мрак и непроницаемую толщу,
Преподобный Григорий Синаит писал, что только молитва может ум удержать при себе, не давать ему рассеиваться и помрачаться, поскольку «ум… водится как пленник»: «Когда в силу такого молитвенного труда водворится в сердце действо молитвы, тогда она станет удерживать при себе ум». Нил Сорский свидетельствовал об этом явлении следующими словами: «О молитве… прилежно попечение имети, всех помысл ошаася в ней, аще мощно; не точию злых, но и мнимых благых и искати в сердци Господа, еже есть умом блюсти сердце в молитве и внутрь сего всегда обращатися…»
Скитская альтернатива
Целью жития русских подвижников, основывавших пустынножительные монастыри, становится «безмолвие», «умное делание». Но достичь искомого состояния было невозможно без «пустынной нищеты», полного отрешения от мирских забот. В обители Сергия строго придерживались правил апостола Павла не жить на чужой счет и не быть никому в тягость. Преподобный Сергий строго запрещал братии выходить из монастыря для собирания по селам и деревням подаяния от мирян; каждый инок должен был доставать сам для себя пропитание трудами рук своих, а в случае недостатка — просить и с терпением ожидать милости от Бога. Потому в обители Сергиевой установилось такое нестяжание, что и самые книги писались на бересте.
Однако столетие спустя после основания монастыря нравы там переменились совершенно, в чем учитель Нила Паисий Ярославов убедился на собственном опыте, когда по настоятельной просьбе Ивана III согласился стать троицким игуменом. Как отмечает летописец: «Принуде бо его дотоле князь великий у Троицы, в Сергееве монастыре, игуменством быти, И не може чернецов превратить на божии путь, на молитву и на постъ и на въздръжание, и хотеша его убити, бяхо бо тамо бояре и князи постригшиеся не хотяху повинутися, и остави игуменство».
Увы, но подобную метаморфозу претерпели многие обители, основанные в ходе Великого монашеского строительства. Рост монастырской братии, среди которых оказывались люди самых разных устремлений, обрастание движимым и недвижимым имуществом, беспрестанно умножающиеся хозяйственные заботы приводили к тому, что о практике «умного делания» приходилось забыть, все силы уходили на поддержание элементарной дисциплины и внешнего благообразия.
На это противоречие Нил Сорский указывал в своем «Уставе», где, в частности, он цитирует слова Василия Великого: «Начало чистоты души — безмолвие». «И Иоанн Лествичник сказал: “Дело безмолвия — непопечение и о благословенных, и о бессмысленных вещах и молитва без лености, a третье — неокрадываемое делание сердца”, — продолжает преподобный
Трагическое несоответствие между целями, которые ставили основатели обителей, и их современным состоянием наблюдал Нил на примере Белозерского монастыря. Преподобный Кирилл был искренним радетелем нестяжательности. В его Житии есть рассказ о том, как игумен отказался от села, которое собирались подарить монастырю. Однако нестяжательство Кирилла определялось не отказом от владения селами, но отсутствием «пристрастия» к ним. Документально установлено, что Кирилл и покупал села и получал их в дар. К последней четверти XV века монастырская вотчина представляла собой значительную территорию, в состав которой входила 51 деревня.
Эта парадоксальная ситуация воспринималось как некое неизбежное зло, печальные последствия которого Кирилл рассчитывал минимизировать следующим образом: «Аще села въсощемъ владети и дръжати, болми будет в нас попечение, могущее братиамъ безмлъвие пресецати, и от нас будут поселкиа и урядникы».
Еще во времена Сергия Радонежского митрополит Киприан советовал игумену Высоцкого монастыря — лучше бы у чернецов сел вообще не было, но если они есть, то лучше доверить их управление доверенному лицу из мирян. Вот и в Кирилловом селами распоряжался «светский» управляющий. Но этот и подобные ему компромиссы между стремлением к нестяжательности и имущественными претензиями монастырей не способствовали благотворному влиянию на состояние умов иноков. Вернувшийся в Белозерский монастырь Нил обнаружил, что монастырь живет не по заветам преподобного Кирилла.
Помыслами монахов все больше овладевали материальные заботы. Нил ясно видел, в чем корень зла — по мере того как к отшельнику или двум-трем насельникам присоединялись все новые и новые иноки, на определенном (очевидно, достаточно раннем) этапе этот численный рост проходил своеобразную «точку возврата», когда условия, необходимые для обеспечения жизнедеятельности растущей обители, входили в непримиримое противоречие с требованиями нестяжательности и уединения.
Примечательно, что когда преподобный Сергий Радонежский избирал себе место для пустынного безмолвия, он вовсе не заботился о том, чтобы иметь поблизости воду. Но с умножением братии недостаток воды становился все ощутительнее. Некоторые даже упрекали игумена в неудачном расположении обители, на что преподобному приходилось «оправдываться» тем, что «хотел здесь безмолвствовать один».
В свое время Сергий при поддержке константинопольского патриарха и московского митрополита Алексия осуществил реформу, преобразовав особножительные киновии, где у каждого чернеца имелось свое имущество, в общежительные. Сергий отталкивался от того, что нестяжательство наряду с послушанием и целомудрием является третьей добродетелью монаха. Однако следующий этап реформы Сергия — добиться нестяжания самого монастыря, — как мы видим, так и не был осуществлен, разбившись о неразрешимое противоречие между отрешением иноков от мира и ростом их корпоративной собственности. Духовное движение, поднятое Сергием Радонежским и его учениками, завязло в толщине монастырских стен и величии храмов, померкло в блеске церковных украшений.