Эрика
Шрифт:
— Но он муж твоей бабушки, — ответил отец.
— А молодой князь Александр? — спросила Адель, затаив дыхание.
— Он сын деда Александра и брат Альберта по отцу.
— А тебе и мне кем он приходится? — продолжала расспросы Адель.
— Он не кровный родственник, конечно, но мы его все любим. Он наш.
Довольная Адель вернулась на свое место, ожидая возвращения молодого князя.
После ужина молодежь планировала свой отдых. Эрика предложила заказать лошадей, чтобы отдохнуть в горах. И послала за Сашей. Слуга вернулся и доложил, что князь Александр говорит по телефону и спустится позже.
* * *
Юная
К ее досаде в комнату вошла мать и помешала ей мечтать. Эрика пришла, чтобы пожелать дочери спокойной ночи. И Адель неожиданно для себя попросила:
— Мама, расскажи как ты жила, когда тебе было шестнадцать лет.
— О нет! Только не это! — отказалась Эрика.
— Но почему? Ты опять куда–нибудь торопишься? Там, в гостиной, не интересно.
Эрика вздохнула:
— Не тороплюсь. Но о себе на ночь не буду рассказывать. Я стараюсь не вспоминать свое детство и юность. Еще приснится…
— Но почему? Потому что ты жила в Советском Союзе? Там было плохо? — настаивала Адель, и Эрика, подумав, ответила:
— Многим людям в Советском Союзе жилось хорошо. Плохо было тем, кто раньше был богат. Они сидели в лагерях. Да и немцам по происхождению было очень нелегко. Это из–за войны. А мы с мамой были и то и другое. А советским людям все время показывали жуткие фильмы о последней войне, о разрухе, о голоде. Так сказать, фильмы ужасов, — вздохнула Эрика.
— Но зачем? — удивилась Адель. — Нельзя было показывать фильмы о любви?
— Эти фильмы о войне заказывала тоталитарная власть, чтобы люди засыпали и просыпались со счастливой мыслью: нет войны, и есть хлеб. И чтобы они другой жизни не желали и гордились бы советским строем. А нас, российских немцев, из–за войны все ненавидели.
Но дочь история родителей не интересовала. Она привстала, оперлась на локоток и решилась спросить мать о самом важном, о любви:
— Мама, ты когда–нибудь любила? Ты такая красивая и всем моим знакомым мальчикам нравишься.
— Конечно, любила, — сказала Эрика, улыбнувшись. — Но ты спи. Завтра рано вставать.
— Мама, а кого ты любила? Какая она, любовь? — не унималась дочь. — Расскажи мне.
— Любила твоего папу и никого больше. Я и сейчас его люблю. У тебя самый лучший на свете папа. Довольна?
— Конечно, как папа он хороший. Но я такого бы не полюбила. Мужчина должен быть таким… — Адель хотела сказать: «Как Саша», но вовремя прикусила язычок.
— Ну, — засмеялась Эрика. — Твой папа был тогда молод, горяч и красив. Его все женщины любили. — Вспоминая юность, Эрика улыбнулась. — Ты спрашиваешь, какая она, любовь? Я бы назвала это праздничным сумасшествием, хочется все время петь, голова от счастья кружится… Но тебе рано о любви говорить. Спокойной ночи, — поцеловала Эрика дочь, вышла из комнаты и направилась к матери. Ей было о чем поговорить с ней, прежде, чем она скажет «это» мужу.
* * *
Южная ночь спустилась на виллу, но на ней не спали.
— Я буду в коридоре, сразу у вашей двери. Если что–то будет нужно, позвоните.
— Хорошо, барышня. А нельзя ли послать за господином Майером, — попросил Герш.
— Нет, Вам нужно отдохнуть с дороги, доктор будет меня ругать.
— Но я Вас прошу, у меня к нему дело.
— Хорошо, но не надолго, — согласилась медсестра и вышла.
Через некоторое время пришел Эдуард, придвинул кресло к постели Герша и спросил:
— Вы за мной посылали.
— Да. Мне нужен ваш совет. Внук у меня двенадцати лет, сирота, у сестры растет. Она старше меня и тоже уже на ладан дышит. Как вы считаете, могу я попросить князя Александра–старшего взять опеку над ним? Ну … после моей кончины.
— Конечно! Вы не волнуйтесь. Он поставит на ноги вашего внука. Вам же известно, что князь Александр вырастил двоих детей первого мужа Адели, когда они осиротели: отец у них трагически погиб, а мать бросила детей, отдала их Эрике. А девочке самой не было восемнадцати, она им сестра по отцу.
— И что же мать их…
— Спилась она, ребята ее больше не видели. Вот скрипка Вольдемара и плачет об этом.
— А знаете, Эдуард, можно вас так называть…
— Конечно.
— За ужином я заметил, Вольдемар пьет вино без меры. Это обязательно музыканта? Брат его, Иоганн, и вовсе к вину не притронулся.
— Вольдемар в Союзе имел успех, в областной филармонии уже играл. А в Германии таких, как он, пруд пруди. И музыкой там не проживешь. Теперь хочет вернуться в Союз. Это он Эрике сказал. Нашел с кем поговорить на эту тему. Я, конечно, донес князю Александру–старшему. Он выслушал меня и попросил помешать сегодня встрече Эрики с его супругой, чтобы не расстраивать ее на ночь. Я ответил, что поздно, Эрика уже там. Он велел мне пригласить Вольдемара к нему, отчитал он его, конечно. Но не за то, что тот собрался вернуться в Союз, а за то, что вовлекает в свои проблемы женщин. У нас в семье все решают мужчины. А хотите, Александр–младший станет опекуном вашего внука, он из него сделает настоящего мужчину?
Вздохнув, Герш ответил:
— Не мешало бы, а то он там все с моей пристарелой сестрой.
* * *
Еще за дверью Эрика услышала чарующие звуки. Мать слушала Баха.
— Мам, ты еще не спишь, это хорошо? — сказала она входя. — Мне нужно с тобой поговорить о Володеньке. Он хочет вернуться в Советский Союз, но ведь там жизнь ужасная! Помнишь, я приезжала, вызов вам в Германию привозила? Надя, ваша домработница, повела меня тогда в новый микрорайон. Туда, в панельные дома, переселили фабричных девчонок из общежития. Какая там грязь во дворах! Даже дети ругаются матом. Женька, помнишь ухаживал за мной, долговязый парень, смотрю он во дворе, в каком–то ужасном спортивном трико. Рядом с ним растолстевшая Римма в помятом коротком халате. Вышла–таки она за него замуж. Ну и жизнь у них! При всех ссорятся. Подозвали своего сына и Римма побила его за то, что он запачкался, а Женька пнул его ногой — послал умываться таким манером. Представляешь, и в эту страну вернется Володька! Мамочка, отговори его. Он же там выберет себе в жены кого–нибудь, похожего на его мать, Дашу, и будут оба пить водку. Отговори его ехать в Союз.