Эрина
Шрифт:
Через некоторое время егерскому унтеру доложили о том, кто атаковал их колонну. Оказалось, что по большей части это были местные крестьяне, вроде тех, что полезли на них в первый раз. И только пяте человек носили зеленую форму альбионских стрелков со споротыми полковыми эмблемами.
– Они и организовали нападение, - резюмировал Недоплясов, - а местных набрали как пушечное мясо. Хорошо, что местность ровная и крепких деревьев вокруг не растет. Старый добрый трюк с бревном посреди дороги работает до сих пор. Не помню уже, сколько раз мы сами его применяли, устраивая засады
– Тут только вереск растет, на наше счастье, - усмехнулся Быковский, - и деревца все тонкие. Их надо полгода вязать, чтобы перегородить нормально дорогу.
Оба весело и облегченно рассмеялись, не смотря на то, что шутка была не особенно мудреной.
К вечеру колонна прибыла в ближайший лагерь для интернированных. Выглядел тот именно так, как должен был. Длинные бараки, собранные из готовых конструкций, огороженные забором из колючей проволоки с вышками по углам. На вышках - пулеметы и прожектора, направленные внутрь. Отдельно стоило дома поменьше, там обитали охраняющие лагерь полицейские и администрация. Отличить тот, где она располагалась, можно было по флагу с двуглавым орлом над крышей.
– Оставайтесь здесь, - распорядился Быковский, выходя из машины.
– Я вернусь минут через десять.
– Думаешь, хватит столько, - криво усмехнулся Недоплясов, - чтобы справиться со здешним начальством?
– Я больше времени, - с каменным выражением лица ответил вахмистр, - на разговоры не трачу.
Он вошел в дом под флагом с двуглавым орлом. Внутри за большим столом сидел офицер в серой форме полицейских частей. Фуражка лежала рядом с ним. Сам офицер, в чине поручика, что-то старательно записывал, даже язык высунул от усердия.
– Вашбродь, - взял под козырек Быковский, - разрешите доложить?
– Что у вас?
– поднял голову поручик. Лицо его было, не смотря на молодой возраст, осунувшимся, под глазами залегли темные мешки.
– Привез интернированных из Туама, - произнес Быковский.
– Сколько?
– тяжко вздохнул полицейский поручик.
– Двести пятьдесят пять человек, - четко доложил вахмистр.
– И куда мне, по-вашему, их девать?
– еще тяжелее вздохнул начальник лагеря.
– Лагерь переполнен. Мне скоро нечем будет кормить тех, кого уже содержат в лагере, а вы везете новых и новых. Места в бараках уже кончается!
– Он хлопнул ладонью по столу, сломав ручку.
– Мне приказано доставить людей сюда, - ответил Быковский.
– И мне все равно, куда вы их потом денете. Я сейчас возвращаюсь к машинам и распускаю всех, кого привез. Что с ними делать после этого - ваше дело.
– Ладно, ладно, - усталым голосом протянул поручик.
– Кюхлер!
– крикнул он, обернувшись через плечо.
– Бери десяток солдат и принимай у вахмистра его интернированных.
Из-за тонкой двери вышел дородный фельдфебель с перетянутым ремнем брюхом, свисающим поверх него.
– Ты привез доходяг, что ли?
– глянул он на Быковского, как будто бы даже проигнорировав поручика.
– Ну, идем, примем твой груз.
На улице фельдфебель кликнул своих солдат, околачивавшихся к забора с винтовками на плечах - и все вместе они направились
– Грузовики себе оставьте!
– крикнул в спину удаляющемуся фельдфебелю Быковский.
Обернувшись к Недоплясову, вахмистр распорядился готовить колонну в обратный путь.
– Посадим твоих егерей в пикапы, - сказал он, - придется потесниться, ну да ничего. И рванем на полном ходу обратно в Туам. Батареи тут зарядим по полной, так что на дорогу хватит.
– Опасно, - покачал головой старший унтер, - но верно. Ночью засады делать не станут. Скорее, уж с самого утра, когда мы по их расчетам поехать должны бы.
– Поддерживаю, - раздавил окурок о каблук сапога вахмистр-бронеавтомобилист, командующий парой боевых машин. Он красовался длинным черным кожаным плащом бронеавтомобильных войск и печатками с высокими крагами. На фуражке носил очки, тоже "для форсу", потому что в закрытом бронированном авто надобности в них не было никакой.
– Будем чаще сменяться за рулем, зато вряд ли бандиты успеют организовать новое нападение, да еще и в ночной темноте.
– Вот и отлично, - кивнул Быковский.
– Часа на зарядку батарей хватит? Значит, через час пятнадцать отправляемся обратно.
***
Самое неприятное на войне это тишина. Она обрушивается на подготовленные позиции сразу после того, как заканчиваются все работы по их укреплению. И остается только ждать. Нашего или вражеского обстрела. Гула винтов бомбардировщиков. Могучего рева танковых двигателей. Но дни сменяли друг друга, а ничего подобного не было. Часто до нас доносились раскаты канонады, шли бои на нашем правом фланге, который за прошедшие недели так и не успели дотянуть до нас.
Килкенни все никак не удавалось взять. Большой город был практически превращен в руины постоянными артобстрелами, но зеленые львы вцепились в них зубами и отступать не желали. К тому же на их левом фланге, по железной дороге курсировал бронепоезд, обстреливающий наши позиции. Перерезать рельсы никак не удавалось. Кроме бронепоезда по ветке носились, как сумасшедшие десяток боевых мотодрезин, не подпускающих к путям диверсантов. Расстреливать тяжелой артиллерией пока не решались. Ветка вполне могла пригодиться в ближайшем будущем - и если разрушить ее на достаточно большом расстоянии, то на восстановление путей, насыпи, мостов через небольшие речки уйдет слишком много времени. К тому же, ущерба от обстрелов бронепоезда было не слишком много.
Но в то же время на нашем направлении все было тихо. Альбионцы как будто забыли о том, что здесь есть враг. Солдаты маялись в траншеях. Унтера пытались нагружать их, чтобы не скучали, но делать было особо нечего. Устраивать строевые упражнения непосредственно на передовой, было бы глупо, как и стрельбы и прочие боевые занятия. Потому увеличились наряды на кухню, охрану продскладов, расположенных в Туаме, саперы просто не знали, как бы еще укрепить наши позиции имеющимися средствами. А враг все не спешил появляться.