Эркюль Пуаро
Шрифт:
– Да?
Нортон казался смущенным. Он спросил:
– Не хочу вмешиваться, но что вы знаете об Аллертоне?
– Об Аллертоне?
– Да. Простите, если я сую нос не в свое дело, но, откровенно говоря, на вашем месте я бы не позволял своей дочери проводить с ним слишком много времени. Он... ну, в общем, у него не очень-то хорошая репутация.
– Я и сам вижу, что он за птица, – ответил я с горечью. – Но в наше время не так-то просто быть отцом взрослой дочери.
– О, я знаю. Как говорится, девушки могут сами о себе позаботиться. И
И он рассказал мне грязную историю, которую я смог позднее проверить во всех деталях. Историю о девушке, уверенной в себе, современной, независимой. Аллертон пустил в ход все средства, чтобы добиться у нее успеха. А закончилось все тем, что девушка в отчаянии отравилась, приняв большую дозу веронала.
И самое ужасное заключалось в том, что эта девушка была очень похожа на Джудит – такая же независимая интеллектуалка. Когда такая девушка влюбляется, то отдается чувству сполна, со всей силой страсти, неведомой пустым глупеньким кокеткам.
Я отправился на ланч с ужасным предчувствием.
ГЛАВА 12
– Вас что-то тревожит, mon ami? – спросил меня Пуаро в тот день. Я не ответил ему, а просто покачал головой. У меня было такое чувство, что я не вправе обременять Пуаро своими личными проблемами. Да и вряд ли он мог чем-нибудь помочь.
Джудит ответила бы на его увещания отсутствующей улыбкой – как все молодые, когда старики докучают им советами.
Джудит, моя Джудит...
Сейчас трудно описать, через что мне пришлось пройти в тот день. Когда я размышлял над этим впоследствии, то склонен был в чем-то винить атмосферу Стайлз. Зловещие мысли так и лезли в голову. Там было не только страшное прошлое, но и зловещее настоящее. Тень убийства и убийцы нависла над домом.
И я был почти уверен, что этот убийца – Аллертон. А Джудит увлеклась им! Это было невероятно, чудовищно, и я не знал, что делать.
После ланча Бойд Каррингтон отозвал меня в сторону. Он немного помялся перед тем, как перейти к делу. Наконец он начал:
– Не думайте, что я вмешиваюсь, но, по-моему, вам нужно побеседовать с дочерью. Предостерегите ее, ладно? Вы знаете этого парня Аллертона – репутация у него никудышная, а она... словом, похоже, это серьезно.
Легко говорить тем, у кого нет детей! Предостерегите ее!
Будет ли от этого толк? Или только ухудшит дело?
Если бы только
Признаюсь, что у меня было искушение не вмешиваться. Но потом я подумал, что это трусость. Я пытался избежать неприятных объяснений с Джудит. Боялся своей высокой красивой дочери.
Я разгуливал по саду, и волнение мое все возрастало. Наконец я забрел в уголок, где цвели розы, и тут все само решилось. Я увидел Джудит, в одиночестве сидевшую на скамейке. Никогда еще мне не доводилось видеть такого горестного выражения лица у женщины.
Маска была сброшена, и смятение и отчаяние предстали во всей наготе.
Я собрался с духом и подошел к дочери. Она не слышала моих шагов, пока я не подошел вплотную.
– Джудит, – сказал я. – Ради бога, Джудит, не расстраивайся так.
Вздрогнув, она повернулась ко мне.
– Папа? Я тебя не слышала.
Я продолжал, понимая, что, если ей удастся перевести беседу в обычное будничное русло, все пропало:
– О, мое дорогое дитя, не думай, что я ничего не знаю, ничего не вижу. Он этого не стоит – о, поверь мне, не стоит.
Ее встревоженное лицо было обращено ко мне. Она тихо спросила:
– Ты полагаешь, что действительно знаешь, о чем говоришь?
– Да, знаю. Тебе нравится этот человек. Но, моя дорогая, это не доведет до добра.
Она мрачно улыбнулась. Улыбкой, разрывающей сердце.
– Возможно, я знаю это не хуже тебя.
– Нет, не знаешь. Не можешь знать. О, Джудит, что выйдет из всего этого? Он женат. С ним у тебя нет никакого будущего – только печаль и позор. И все это закончится отвращением к себе.
Ее улыбка стала шире – и еще печальнее.
– Как гладко ты говоришь!
– Откажись от этого, Джудит, откажись!
– Нет!
– Он того не стоит, моя дорогая.
Она произнесла очень спокойно и медленно:
– Для меня он стоит целого мира.
– Нет, нет. Джудит, я прошу тебя...
Джудит перестала улыбаться. Она повернулась ко мне, готовая, казалось, растерзать меня.
– Как ты смеешь? Какое ты имеешь право вмешиваться? Я не потерплю этого. И больше не заговаривай со мной на эту тему. Я ненавижу тебя, ненавижу. Это не твое дело. Это моя жизнь – моя личная жизнь!
Она встала. Решительно отстранила меня и разъяренной фурией прошла мимо. Я в отчаянии смотрел ей вслед.
Спустя четверть часа я все еще был в розарии, озадаченный, беспомощный и неспособный решить, что мне следует теперь предпринять.
Здесь меня и нашли Элизабет Коул и Нортон.
Как я осознал позднее, они были очень добры ко мне. Они увидели – должны были увидеть, – что я пребываю в сильном смятении. Однако они были столь тактичны, что ни словом не намекнули на мое состояние. И взяли с собой на прогулку. Оба они любили природу. Элизабет обращала мое внимание на дикие цветы, а Нортон давал посмотреть в бинокль на птиц.