Эркюль Пуаро
Шрифт:
– Вы помните имя матери детей?
– По-моему, Маргарет. А вот как звали сестру, не помню.
– Доротея.
– Ах да. Довольно редкое имя. Они называли друг друга сокращенно – Молли и Долли. Сестры были близнецами и удивительно похожими – обе очень красивые молодые женщины.
– Маргарет любила сестру?
– Да, очень любила. Но вам не кажется, что мы немного запутались? Фамилия детей, которых я учила, была не Престон-Грей. Доротея вышла замуж за майора... забыла его фамилию. Эрроу? Нет, Джарроу. А фамилия мужа Маргарет была...
– Рейвенскрофт, – подсказал Пуаро.
– Да, да. Странно, как легко путаешь имена. Престон-Грей
– Селия, – кивнул Пуаро.
– А мальчику было три-четыре года. Его звали Эдвард. Озорной, но милый ребенок. Мне повезло с ними.
– А им, как я слышал, повезло с вами. Дети очень любили с вами играть.
– Moi, j'aime les enfants [37] , – промолвила мадемуазель Руссель.
– Кажется, они называли вас Мэдди.
Она рассмеялась:
– Мне приятно слышать это слово. Оно напоминает о прошлом.
– Вы знали мальчика по имени Десмонд Бертон-Кокс?
37
Да, я люблю детей (фр.).
– Да, знала. Он жил по соседству с Рейвенскрофтами. Дети часто играли вместе.
– Вы долго пробыли там, мадемуазель?
– Нет, только три или четыре года. Потом я вернулась сюда. Моя мать тяжело заболела, и мне пришлось ухаживать за ней, хотя я знала, что это не продлится долго. Она умерла через полтора или два года после моего возвращения. Потом я открыла здесь маленький пансион для девушек, изучающих языки. В Англии я больше не бывала, хотя год или два поддерживала связи с этой страной. Дети присылали мне открытки на Рождество.
– Генерал Рейвенскрофт и его жена казались вам счастливой парой?
– Очень счастливой. Они обожали своих детей.
– А они хорошо подходили друг другу?
– По-моему, они обладали всеми необходимыми качествами для удачного брака.
– Вы говорили, что леди Рейвенскрофт была очень предана своей сестре-близнецу. А сестра отвечала ей взаимностью?
– Ну, у меня не было особых возможностей судить об этом. Откровенно говоря, мне казалось, что у сестры – Долли, как они ее называли, – было не все в порядке с психикой. Один или два раза она вела себя очень странно. Думаю, Долли была ревнивой женщиной, и, насколько я поняла, она одно время была помолвлена или считала себя помолвленной с генералом Рейвенскрофтом. Вроде бы он сначала влюбился в нее, но потом предпочел ее сестру, потому что Молли была славной и вполне уравновешенной женщиной. Что касается Долли, иногда мне казалось, что она обожает сестру, а иногда – что ненавидит. Будучи ревнивой особой, она решила, что детям уделяют слишком много внимания. Мадемуазель Моура может рассказать вам об этом лучше, чем я. Она живет в Лозанне, поступила к Рейвенскрофтам через полтора-два года после моего отъезда и пробыла с ними несколько лет. Кажется, когда Селия поехала учиться за границу, она вернулась к ним в качестве компаньонки леди Рейвенскрофт.
–
– Мадемуазель Моура известно о Рейвенскрофтах куда больше, чем мне, и она очаровательная и толковая женщина. Думаю, ей известно, что привело к этой ужасной трагедии, но она очень сдержанная и никогда ничего мне не рассказывала. Не знаю, расскажет ли она что-нибудь вам. Может быть, да, а может быть, и нет.
Несколько секунд Пуаро молча разглядывал мадемуазель Моура. Она произвела на него не меньшее впечатление, чем мадемуазель Руссель, хотя была моложе ее как минимум лет на десять. Это была оживленная, все еще привлекательная женщина с добрыми глазами, внимательно рассматривающими собеседника.
– Я Эркюль Пуаро, мадемуазель.
– Знаю. Я ожидала вас сегодня или завтра.
– Значит, вы получили мое письмо?
– Нет. Наша почта всегда немного медлительна. Я получила письмо от кое-кого еще.
– От Селии Рейвенскрофт?
– Нет, но от очень близкого ей молодого человека по имени Десмонд Бертон-Кокс. Он подготовил меня к вашему визиту.
– А, понимаю. Десмонд – смышленый юноша и не тратит время зря. Он очень настаивал, чтобы я повидался с вами.
– Так я и подумала. У них с Селией какие-то неприятности. Они считают, что вы в состоянии им помочь?
– Да, и что вы в состоянии помочь мне.
– Они любят друг друга и хотят пожениться.
– Да, но на их пути возникли препятствия.
– Полагаю, благодаря матери Десмонда. Он дал мне это понять.
– В жизни Селии есть кое-что, вызывающее у матери Десмонда предубеждение против его раннего брака с этой девушкой.
– Из-за той трагедии?
– Да. Мать Десмонда обратилась к крестной Селии с просьбой выяснить у нее точные обстоятельства, при которых произошло самоубийство.
– В этом нет никакого смысла, – сказала мадемуазель Моура. – Пожалуйста, садитесь. Думаю, нам предстоит долгий разговор. Да, Селия не могла сообщить своей крестной – миссис Ариадне Оливер, писательнице, не так ли? – никаких сведений, потому что она сама ничего не знает.
– Ее не было дома во время трагедии и никто ничего ей не рассказывал?
– Совершенно верно. Это сочли неразумным.
– А вы одобряете это решение или нет?
– Трудно сказать. Я не была в этом уверена долгие годы, прошедшие с тех пор. Насколько я знаю, Селия никогда не интересовалась, как и почему это произошло. Она воспринимала случившееся как автомобильную или авиационную катастрофу и провела много времени в пансионе за границей.
– Думаю, пансионом руководили вы, мадемуазель Моура.
– Это правда. Недавно я ушла с работы, уступив должность моей коллеге. Селию прислали ко мне с просьбой подыскать ей хорошее место для продолжения образования. Многих девочек посылают в Швейцарию с такой целью. Я могла рекомендовать ей несколько мест, но предпочла взять ее к себе.
– И Селия ни о чем вас не спрашивала?
– Нет. Понимаете, это было еще до трагедии.
– Прошу прощения?
– Селия прибыла сюда за несколько недель до самоубийства родителей. Меня тогда здесь не было – я все еще жила у генерала и леди Рейвенскрофт, являясь скорее ее компаньонкой, чем гувернанткой Селии, которая тогда еще училась в школе. Но внезапно было решено, что Селия поедет в Швейцарию и продолжит обучение там.