Ермак. Начало
Шрифт:
– Ты это уже прочитал?
– Мария Петровна строго посмотрела на меня.
– Какие выводы сделал?
– Да. Прочитал, - ответил я.
– А вывод - в войне не бывает правил. Кто воюет по правилам и ждёт этого от противника, тот проигрывает. В войне за Отечество все средства хороши, даже неблагородные. Нас казаков часто обвиняют, что мы воюем не по правилам. Наполеон вот тоже упрекал нашего государя Александра, что его подданные, особенно казаки, воюют не по правилам. Но если ты здоровее меня, в руках у тебя оружие, которым ты умеешь владеть, а я нет, то глупо ждать от меня, что я как баран пойду на убой, выходя с навязанным тобой оружием и по твоим правилам. Я возьму то оружие,
– Очень интересный вывод. Впервые слышу такую трактовку слов Толстого о 'дубине народной войны'. А с хунхузами ты воевал по правилам или нет?
– Конечно, не по правилам Мария Петровна. Если бы тогда стал биться как казаки конным против них, то меня сразу бы зарубили. А так я пешим скрадывал их, как зверей и нападал, когда они не ждали. Поэтому и смог их всех убить. Правда, фортуна в тот день неоднократно была на моей стороне. Везло мне в тот день сильно.
– Удивительный ты мальчик, Тимофей, - старушка-библиотекарь с какой-то грустью смотрела на меня.
– Четырнадцать лет всего, а уже столько людских смертей на тебе и дальше хочешь учиться людей убивать. И при этом ты такой весь светлый, чистый!
'Ох уж эти интеллигентские сопли, - зло подумал я про себя.
– Жизнь человека - это всеобщая ценность. Тьфу, наслушался всей этой бредятины в своём мире. Ладно, бабуля, сейчас я тебе дам!'
– Мария Петровна, хунхузы убили моего отца, мать, брата отца, мою младшую десятилетнюю сестрёнку увели в рабство в Маньчжурию. Когда пытались угнать наш станичный войсковой табун, они много раз пытались убить меня. Они для меня враги, смертельные враги. И я их буду убивать всегда и везде, где они мне только попадутся. И я буду учиться, чтобы убивать их с наибольшей эффективностью. И не только их, а всех врагов моего Отечества!
– Ух, раскипятился, как самовар, - Мария Петровна с усмешкой смотрела на меня.
– Что я не понимаю этого? Тридцать лет была женой офицера. Два года назад умер, муж мой. Старые раны сказались. Жалко мне тебя просто! Тяжёл путь воина. А ты, судя по всему, пойдешь по нему не самой лёгкой дорогой. Дай Бог не ожесточиться тебе на этом пути!
Мария Петровна перекрестила меня и, притянув голову к себе, поцеловала в щёку:
– Бери все тома 'Войны и мир' себе в подарок. У меня дома есть, принесу в библиотеку на замену. Одевайся, и пойдём в гимназию. Сегодня пораньше библиотеку закрою. Всё равно никого нет.
– Спасибо большое, Мария Петровна. И извините за мою горячность.
– Простила, простила, Тимофей. Пойдем, мой мальчик.
Через несколько минут я, спрятав за пазуху книги, вместе с Марией Петровной, направился в гимназию. Пройдя совсем немного, мы подошли к большому двухэтажному дому и, пройдя во двор, обогнув дом, зашли во флигель, где, по словам старушки-библиотекаря, проживали преподаватели гимназии. Подойдя к одной из дверей в коридоре, Мария Петровна постучалась. Услышав: 'Заходите, открыто', мы вошли в небольшую комнату-прихожую, где нас встретил представительный мужчина лет шестидесяти, одетый в строгий сюртук с орденом Владимира 4-й степени на груди, на поперечных концах ордена с обеих сторон серебряная надпись: 35 летъ.
– Мария, какими судьбами, - мужчина с радостной улыбкой развёл руки в стороны.
– Как я рад вас видеть. Проходите. Проходите гости дорогие. Раздевайтесь. Давайте я вам помогу.
Мужчина элегантно помог снять Марии Петровне шубу и повесил её на находящуюся рядом с дверью вешалку.
– А кто
– Ох, Ваня, так рада тебя видеть, что забыла вас представить. Знакомьтесь. Надворный советник Бекетов Пётр Иванович - полный тёзка и даже дальний родственник и потомок первопроходца Сибири и основателя Якутского острога стрелецкого сотника Бекетова.
– С улыбкой начала Мария Петровна.
– После окончания Санкт-Петербургского университета более тридцати пяти лет назад приехал Пётр Иванович в Сибирь нести свет знаний. Начал в Иркутске, потом в Чите и вот уже почти пятнадцать лет в Благовещенске руководит работой женской гимназии, преподавая русский язык и историю.
– А это, Ваня, - как-то помолодевшая старушка-библиотекарь указала рукой на меня, - удивительный молодой человек по имени Тимофей Аленин. Именно о нём рассказывал генерал Беневский, как победителе банды хунхузов в прошлом году.
– Очень приятно познакомиться, Тимофей, - Бекетов протянул руку и крепко ответил на моё рукопожатие.
– Раздевайся, вешай всё на вешалку и проходи дальше в зал. Вон под вешалкой шлёпки войлочные стоят.
Стеснённо раздеваясь и, одевая, тапочки, я про себя мысленно перекрестился, что после бани надел шерстяные носки, а не портянки. Пройдя в следующую комнату, я увидел множество шкафов с книгами, а посередине комнаты стоял стол, накрытый скатертью, на котором возвышался сияющий золотом самовар, и лежали розетки с вареньем, бубликами, кусками сахара и чашки с блюдцами. Мария Петровна и Бекетов уже сидели за столом, и Пётр Иванович наливал из самовара кипяток в чашку. Я стоял на пороге, держа книги в руках, и не знал как мне вести себя дальше.
– Ваня, полюбуйся. Стоит молодой казак, а в руках у него три тома Толстого 'Война и мир'. А если бы ты слышал, какой он вывод сделал из прочитанного отрывка о народной дубине войны, то был бы очень сильно удивлён. Ой, заболталась! Проходи, Тимофей. Присаживайся за стол и наливай себе чаю, угощайся. Мы сейчас с Ваней новостями быстро обменяемся, давно не виделись, а потом о твоей проблеме поговорим.
Я подошёл к столу, сел на стул и, положив книги на край стола, налил из заварного чайника крепкой заварки, а из самовара кипятка. Потом положив в небольшую тарелку немного варенья, пару кусочков колотого сахара и несколько баранок, пододвинул всё это к себе и стал наслаждаться питьём чая, абсолютно не слушая, о чём разговаривают Бекетов и Мария Петровна.
Боже мой, какой это был чай! Такого чая я не пил с момента смерти деда. В станице и у Селевёрстовых в основном пили чай-сливан. Готовили его следующим образом: в латку (глиняный горшок) наливали горячее коровье молоко, вареное с пенками, туда же разбивали несколько куриных яиц, добавляли крепко заваренный чай (обязательно зелёный, плиточный), подсаливали, клали топлёное коровье масло и доливали кипятком. Затем чай разливали по байдарам (кружкам) поварёшкой. Брры! Ужас!
Вот у нас Алениных был самовар, и пили чай мы в основном с заваркой черного крупно листового китайского чая. Только считалось это в станице расточительством. А после смерти деда до самовара у меня руки как-то не доходили. А у Бекетова чай был заварен великолепно!
Задумавшись и, наслаждаясь, чаем, я даже не услышал, как ко мне обращается Бекетов:
– Тимофей! Тимофей! О чём задумался?
– Ой, извините, Иван Петрович. Такой замечательный чай, очень напоминает чай, который мой дед заваривал. Вот и задумался, вспоминая наши чаепития, когда все живы были.
– Жалко твоих близких, Тимофей. Мне Мария рассказала, что они все погибли. Но это судьба. Поговорим лучше о твоём поступлении в военное училище. Ты где-нибудь учился?