Ермак. Том II
Шрифт:
Ни угрозы хана, ни пытки не страшили их. Под бичами, исполосованные до костей, они молчали. Мурзаки выведывали у них короткие дороги в строгановские городки и в Чердынь. Синеглазый с льняными волосами усмехался и отвечал допросчику:
– Попробуй добраться сам, тогда все изведаешь!
Ослабевший от пыток, он плевал мурзаку в лицо.
Второго подвешивали за ноги и говорили:
– Ты, пушкарь, покажи, как стрелять из пушек, мы отпустим тебя и дадим коня!
– Не надо мне ни вашего коня, ни басурманских обещаний, я и так убегу, а пушками владеть не умею.
Ему выбили глаз, голова его покрылась
Солевару разорвали рот до ушей, но он все ругал уланов и грозил:
– Всех не перебьешь, а Кучума не спасешь. Солоно ему придется от Руси.
– Откуда знаешь, что сюда идут русские? – удивленно спросил допросчик.
– Ужо-тка знаю! – уклончиво ответил солевар.
Русских полонян почти не кормили и часто пытали. Они доживали последние дни. Уланы, которые стерегли их, всегда старались копьем разогнать их по разным углам узилища, чтобы своим дыханием они не согревали друг друга. Сегодня, в сырой октябрьский день, о них вспомнили, вытащили из ямы и привели к хану. Они не пали ниц и не просили пощады.
– Кто из вас пушкарь? – спросил Кучум.
Вперед выступил высокий одноглазый.
– Я – пушкарь.
– Ты можешь стрелять из пушек?
– Могу! – твердо ответил пленник.
– У меня есть пушки, и ты будешь стрелять из них! – Хан жадно потянулся к пленнику и пообещал: – Ты получишь волю.
Двое товарищей пытливо глядели на пушкаря: «Неужели предаст?»
– Сатана, купить хочешь? – вскричал он. – Ты хан, а глуп. Во всем твоем царстве не найдется богатств, чтобы купить одного русского. Хочешь, по твоей орде стрельну, ух, и стрельну!
– Юсуф! – дрожа от гнева, закричал Кучум. – Прочь ему голову!
– И на том спасибо, шакал! – Пушкарь сплюнул и, вскинув голову, вдруг заливисто запел:
Эй, да по горячим пескам,По зеленым лужкам…– Обезумел, – сказал хан. – А вы, что молчите? – спросил он двух оставшихся пленных.
– Казни и нас, змея лютая, а не то мы сами казним тебя! – Пленники дружно бросились вперед, но уланы быстро перехватили изможденных русских.
– А этих потоптать конями! – ткнул в них пальцем хан.
Русские с такой ненавистью посмотрели на Кучума, что тот задрожал весь и в страхе подумал: «Что за народ – русские? Они не побоялись Бату, разорили Золотую Орду, побили Казань, взяли Астрахань… Что за народ?..»
3
В Искер съехались татары, ханские мурзаки пригнали сюда вогулов и остяков. Из ишимских степей уланы привели табуны коней. Маметкул торопил седельщиков: он готовил к встрече с Ермаком сотни всадников. Во все он входил сам, так как понимал толк в конях, воинских уборах и снаряжении. Кучум говорил мурзакам:
– Это степной орленок! Я напущу его на русских. В его жилах течет кровь ханов, и потому он бесстрашен, храбр и умен!
На сером тонконогом коне Маметкула видели в Алемасове.
Здесь на холме черными пастями зияли землянки – закопченные кузницы, возле которых громоздились кучи ржавого железа и полосы неотделанной стали. Тянутое железо,
В узких проулках Алемасова оглушали шумом оружейные мастерские. Крохотные, полутемные, с вечно пылающими горнами, которые среди мрака казались приветливыми и манящими, они были забиты стальным ломом, оленьими и турьими рогами, моржовыми клыками. Тут выковывались клинки, мечи и острые кривые ножи, которые особенно любили татары. Их закаляли на века. Старинный мастер, оружейник Хасим, доводил их до совершенства, полировал и передавал не менее опытному граверу Юсуфу. Когда-то Юсуф был рабом в Бухаре, где постиг тайну гравюры. И сейчас, в глубокой старости, без очков, он насекал на сабельном клинке, отливающем синью, контур рисунка. Из медного котла, вделанного в горн, поднимались вредные зеленые испарения, смрад которых густо наполнял оружейную мастерскую. В котле кипела смола, затертая на прогорклом масле. Этот состав шел на травление орнаментов на клинке.
Тут же под оконцем, затянутым пузырем, трудились золотых дел умельцы – наколачивали на клинки золотые и серебряные рисунки. За верстаком, заваленном простыми ножами, долотами и шильем, старались косторезы, мастерившие чудесные эфесы для сабель.
Маметкула не интересовали тонкости мастерства. Он криком вызывал оружейников из мастерских. Морщась от вони, которую выделяли кипящие кислоты, он давал исход своему негодованию: жильной плетью беспощадно избивал старых оружейников и седельщиков. Горяча коня, грозил:
– Я растопчу вас, и тела ваши растаскают псы! Ленивцы, когда вы сделаете то, что приказано?
Мастера стояли перед ним на коленях:
– Тайджи, ты видишь, мы день и ночь трудимся у горнов и стараемся дать воинам крепкие клинки. Но что делать, если у каждого из нас только по паре рук.
– Отдайте все ваши силы и умение, но клинки принесите мне через три дня!..
После этого Маметкула видели на горе Алафейской. Его конь птицей расстилался по гребню высоты, за которой синело небо. Лихой всадник тайджи! Посетил он и Бицик-Туру! И нигде ему не нравилось. Потный и пылный, вечером вернулся он в шатер Кучума и сказал ему:
– Ждать врага нельзя, надо идти ему навстречу.
– Я всегда делал так, – согласно кивнул хан. – Когда я был молод и мои глаза все видели, я смотрел на самое страшное и не боялся. Пусть аллах благословит путь твой!
Кучум отошел ко сну рано, успокоенный и утомленный от дневных забот. Маметкул вскочил в седло и выехал из Искера. Дозорные безмолвно пропустили его. Звездная ночь была полна прохлады, шумели старые кедры, роптал Иртыш. Тайджи свернул коня на тропку, и вскоре перед ним сверкнул огонек.
«Сузгун-Тура! – узнал он, и сердце его сильно заколотилось. – Что будет, если узнает хан? Но ему сейчас не до этого!» – успокоил себя Маметкул и остановил коня перед дубовыми воротами. На его окрик в башенке открылось оконце и выставилось бородатое лицо.
– Аллах, кого я угадываю! – вскрикнул привратник.
– Открой мне, и ты от меня получишь должное.
Босые ноги зашлепали по лесенке, и ворота со скрипом полуоткрылись. Маметкул въехал во дворик. Почуяв отдых, жеребец заржал. Рядом с тайджи оказалась женщина с покрывалом на лице. Она схватила его за руку.